Империя. Исправляя чистовик - Владимир Викторович Бабкин
Ставших на путь исправления и сотрудничества с администрацией, понявших, кто тут власть, отпускали перепуганными под теплый бок жен, перед тем фактически взяв их под полный контроль, а тех, кто думал, что на троне все еще Николай, тех пришлось сильно огорчить: Сибирь и конфискация были не худшим вариантом. Но таких были единицы. Господа бизнесмены – отнюдь не идейные борцы с режимом, наоборот, почти каждый из них хочет быть поближе к власти, и тут главный вопрос в том, кого именно они считают властью. И силовой властью, и властью, которая распределяет денежные потоки в государстве.
Так что стоит бизнесу объяснить как следует новые правила игры, так они быстро все секут и тут же подстраиваются под новую вертикаль, лишь бы быть поближе к кормушке. Все это старо как мир, и Ники этим не пользовался лишь по причине того, что все основные финансовые потоки распределялись через членов императорской фамилии, и уже вокруг них плавали акулы и рыбешка поменьше. У меня же императорская фамилия выпала из распределения бюджетных денег, а значит, стала малоинтересна финансовым воротилам.
Деньги теперь распределял я сам. А еще мог повесить. Или в Сибирь отослать. По решению суда, разумеется, мы же правовое государство.
Самодержавие? Не смешите! Когда я подгреб под себя ключевые вещи – силу и деньги, – я уже плевать хотел на всё, тут же введя в России парламентаризм и прочую Конституцию. Пусть и в бирюльки играются, и пар выпускают своей говорильней. А будут вольничать, могу устроить коллективный просмотр картины Сурикова «Утро стрелецкой казни». Или показать кинохронику повешения на Болотной площади в 1917 году, если вдруг кто забыл. И, конечно же, на каждого из говорунов есть своя «Особая папка».
Я усмехнулся, вспомнив, как полгода назад Маша безжалостно расправилась с моим министром Двора и Уделов бароном Меллер-Закомельским, когда он, воспользовавшись тем, что хозяин лежит в горячке и вот-вот помрет, решил фыркнуть юной итальянке и отказался выполнять ее повеления, пользуясь формальными основаниями:
«…– Прошу простить, ваше величество, но вы не можете требовать от меня этого. Решения медицинской коллегии о недееспособности государя нет, а значит…
Императрица так же брезгливо прервала его.
– Заключение медицинской комиссии – это не ваша забота. А вот сохранение своей жизни и своего доброго имени – забота, безусловно, ваша. – И Маша с отвращением ткнула пальцем в толстую папку на столе. – Многочисленные махинации с недвижимостью и концессиями, хищения доходов с Кабинетских земель, неучтенная добыча золота и янтаря, а главное, весьма и весьма многочисленные случаи сожительства с очень юными особами, а также прочие деяния, которые категорически не приветствуются законом и общественной моралью.
Вы что, и вправду считали, что государь не знает о ваших похождениях? Тогда вы глупы, барон. И стоит мне предъявить публике эти материалы, вас сейчас же растерзает разъярённая толпа. Впрочем, я, возможно, не доставлю ей такого удовольствия, ибо зачем выносить сор из избы? Савойский дом, знаете ли, накопил за тысячу лет довольно много способов доставить своим недругам весьма утонченные, по-настоящему шедевральные страдания. Итальянцы, как вам известно, весьма и весьма изобретательны на сей счет. А я очень способная ученица. Методично сдирать с вас, вопящего, кожу, поливая при этом раны соляным раствором и посыпая жгучим перцем, будет весьма и весьма занятно. С наслаждением буду смотреть на то, как вы будете визжать, словно свинья. К тому же вы панически боитесь боли. Вы в моей власти. Или вы сомневаетесь?
Не поняв точно, к чему было сказано «сомневаетесь», барон, сглотнув и выпучив в ужасе глаза, на всякий случай активно замотал головой.
– Никак нет, ваше императорское величество, я не сомневаюсь!
Маша смерила его ледяным взглядом.
– Бумаги на столике слева от вас. И не дай вам Бог меня сейчас прогневать…»[7]
Да, моя милая Маша может и не такое. Душка-девочка. Нужно ли говорить, что барон все подписал, а она его возила с собой, как мешок картошки? Мешок, умеющий подобострастно кивать и ставить подписи в нужных местах.
Я взмахнул смычком, и зазвучал над Альпами «Шторм» Вивальди. Шторм грядет. Шторм приближается.
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. Днем ранее
Маша устало опустилась в садовое кресло. Ольга отпила чай и заметила:
– Сегодня ты очень проникновенно пела. Я заслушалась.
Императрица невесело усмехнулась:
– Как шутит Миша, если бы я не работала царицей, то могла бы подрабатывать оперным пением.
Королева Румынии изобразила вежливую улыбку, однако ничего ответить она не успела, поскольку на поляну вышла княгиня Емец-Арвадская.
Протокольный книксен.
– Государыня.
Маша кивнула.
– Княгиня.
Новый книксен.
– Ваше величество.
– Княгиня.
Ольга Николаевна также кивнула Иволгиной. Да, Емец-Арвадская всего лишь княгиня, но объему ее власти и влияния могут позавидовать многие королевы. И она в том числе.
Маша же с иронией думала о другом. Остров постепенно превращался в родильный дом, во всяком случае и Иволгина, и Ольга находились здесь именно по причине последних месяцев беременности. Да, сама Маша не рожала на Острове, строго следуя древней традиции «багрянорожденных», которые всенепременно должны были рождаться не просто в Константинополе, но и обязательно «в багряной чаше». Однако, в случае чего, медицинский центр Острова Христа был готов принять и высочайшие роды. Во всяком случае, высочайшие роды королевы Румынии он точно был готов принять. Равно как и роды княгини Емец-Арвадской.
С другой стороны, Маша не видела ничего плохого в том, что новая элита Новоримского Союза рождалась на Острове. По-хорошему, это, наряду с обучением в Звездном, должно стать признаком новой элитарности.
Да, элитарности. Что ж, её собственное образование в Риме было
