Алексей Волков - Штык и вера
– Продолжать движение! Я к Аргамакову! – Канцевич развернулся и пустил коня в галоп.
В свете луны проносились мимо кусты и деревья, дорога то взмывала на очередной холм, то спускалась в овраг.
Было нечто мистическое в скачке, словно на дворе Бог знает какой век, и за ближайшим поворотом мрачной громадой встанет рыцарский замок, а то и сам Кощей Бессмертный налетит из-за ночного облака на одинокого путника.
Как было бы тогда все просто! Могучий злодей или таинственный маг, однако один на один, и дело касается только противников, а не всего погибающего мира…
Увы!
Впереди обрисовалась растянувшаяся колонна. Телеги, конные, автомобили, орудийные запряжки, и все это двигалось, тянулось к недалекому городу, своей обетованной земле, которую еще надо защитить от приближающегося ужаса.
– Где командир? – Канцевич заставил коня сменить аллюр на рысь и теперь вглядывался в едва различимые во мраке лица.
– Поехал к офицерской роте, господин полковник, – отрапортовал кто-то из ближайшей повозки, а кто – не понять.
– Я здесь, Александр Дмитриевич, – знакомый голос Аргамакова раздался чуть дальше и с другой стороны, а следом сам полковник ловко обогнул очередную упряжку и подъехал к начальнику штаба. – Докладывайте, что там у вас?
– Со стороны города доносится стрельба, – тихо сообщил Канцевич. – Похоже, там идет бой.
Аргамаков невольно напрягся. Шум колонны заглушал отдаленные звуки. Оставалось положиться на слова Канцевича да ждать, пока город не станет ближе.
– Большой?
– Артиллерии не слышно. Только ружейная стрельба и пулеметы, – обстоятельно поведал начальник штаба. – Так, средненький.
– Средненький – это хорошо, – сделал неожиданный вывод Аргамаков. – Даже очень хорошо.
– Простите, Александр Григорьевич. Не понял, – в голосе невозмутимого начальника штаба промелькнула нотка удивления.
– А что тут не понять? Вспомните тактику нашего знакомца. Благо она однообразна до удивления.
– Всех усыпить? – догадался Канцевич.
– Вот именно. Конечно, можно допустить, будто на большой город талантов Горобца не хватает, но что могло помешать действовать постепенно? Так сказать, незаметно отхватывая кусок за куском.
– О нас Горобец уже дважды обломал зубы, – напомнил Канцевич. – Тут тоже мог.
– О кого? О давно разложившихся запасных? Нет, если вы не ошиблись и бой действительно средний, то на матроса это не похоже… – Возможно, Аргамаков успокаивал этим сам себя.
– Еще кто-то скачет, – вместо ответа произнес начальник штаба, вслушиваясь во тьму.
Оба полковника, не сговариваясь, припустили к голове колонны, однако почти сразу на них едва не налетел несущийся во весь карьер Стогов.
– Докладывайте, господин поручик!
– Там беженцы из Смоленска, господин полковник! – Голос у Стогова был такой, словно это он, а не конь только что проделал немалое расстояние.
– Кто такие?
– Машинист с помощником и со своими семьями. – И, не дожидаясь следующего вопроса, сообщил: – Говорят, на город напала банда из Рудни. Сначала один эшелон, а за ним другой.
Аргамаков выразительно посмотрел на начальника штаба. Если бы не серьезность обстановки, взгляд мог бы стать торжествующим.
– Они уверены, что нападавшие приехали из Рудни? – все-таки уточнил Канцевич.
– Так точно. Накануне они вели состав с той стороны и в Рудне были задержаны бандой, причем банда владела поселком минимум неделю. Паровоз был отцеплен, и спастись им удалось благодаря каким-то двум солдатам. Со слов беглецов, и железнодорожное начальство, и правительство было предупреждено о происходящим у них под боком, однако никаких мер никто не предпринимал. Вот машинист и решил покинуть Смоленск от греха подальше. Они как раз на двух повозках к депо подъезжали, когда прямо на вокзал прибыл первый эшелон. Народ к нему хлынул, думал, пассажирский, а по ним в упор из пулеметов…
– Дерется кто? – Аргамаков спрашивал, будто не машинисты, а Стогов в тот момент находился в городе.
– Не знают. Предполагают, школа юнкеров, но бой идет и в других местах.
Аргамаков кивнул. Он узнал, что хотел, вернее, что мог узнать о положении в Смоленске, и теперь был готов действовать.
– Возвращайтесь к разъезду. А вы, Александр Дмитриевич, ускорьте до предела движение. Атаковать будем с ходу…
– Скоро рассвет. – Мандрыка сидел в своем кабинете, и вид у него был откровенно усталым. – Как думаете, господин полковник, ваш отряд подойдет скоро?
– Точно сказать не могу, но вечер – это крайний срок, – осторожно предположил Сухтелен.
В кабинете они были вдвоем, начальник школы и гусар, неожиданно ставший его заместителем.
– Значит, еще день продержаться, – кивнул Мандрыка, и вдруг его старое лицо осветилось молодым задором. – А может, сами справимся, господин полковник? Юнкера – орлы, им бы еще толковых офицеров побольше. А то ваша троица да Кузьмин. Остальные даже опериться толком не успели. Получили первую звездочку на погон и уже думают, будто они офицеры.
– А этот… Либченко? Все-таки капитан.
– Капитан-то он капитан, только полк покинул по болезни в самом начале войны и с тех пор перемещается с одной тыловой должности на другую, – чувствовалось, что Мандрыка недолюбливает курсового офицера.
– Понятно, – кивнул Сухтелен.
Он тоже был знаком с такими «заболевшими» и относился к ним не лучше старого полковника.
– Черт! – Гусар подпрыгнул, будто увидел помянутое им существо.
Было от чего. Стрельба снаружи резко усилилась, перейдя грань, отделяющую обычную перестрелку от боя.
Полковник тоже поднялся, став словно по мановению волшебной палочки бодрым и моложавым.
Оба штаб-офицера подумали об очередной атаке, однако долгая ночь преподнесла свой очередной сюрприз.
Было похоже, что кто-то напал на осаждающих с тыла и теперь огнем и штыком прокладывал себе дорогу к школе.
Именно так это поняли офицеры и юнкера. И не важно, спешили к ним на подмогу или, наоборот, намеревались найти безопасное убежище. Без всякой команды загрохотали винтовки, ударили пулеметы, поливая свинцом участки по сторонам от прорыва.
– Смотрите! Офицер! – Раден первым заметил мелькнувшую фигуру с золотыми погонами. – Офицер!
И точно, во главе небольшой группы из солдат, с маузером в руке шел типичный высокоблагородие, подтянутый, не кланяющийся пулям. Один из сопровождавших его упал, другой схватился за ногу. Офицер только отдал соответствующие команды и продолжал идти дальше, словно навеки был заговорен от всего несущего смерть.
Так он и дошел до самых дверей, торопливо открытых перед отрядом, подождал, пока внесут раненых, пропустил солдат и последним скрылся в здании.
– Подполковник Орловский в ваше распоряжение прибыл. Со мною шестнадцать солдат, один унтер и еще трое раненых.
Мандрыка шагнул навстречу, порывисто обнял офицера и чуть не к месту спросил:
– Как добрались?
Рассказ Орловского был короток. Георгий в нескольких фразах поведал об обороне правительственной резиденции, не утаил собственной оплошности и замолчал.
– А дальше?
– Пришлось дать команду на прорыв, – тяжело вздохнул Георгий. – Иначе там бы все и полегли. Кто прорвался, тот прорвался. Остальные остались навсегда. В их числе – помощник Шнайдера. Да еще по дороге несколько человек потеряли.
– В том нет вашей вины, – утешающе произнес Мандрыка.
– Позвольте мне судить о том самому. – Орловский едва сдержался, чтобы фраза не прозвучала резко.
Его лицо осунулось, глаза запали и смотрели с неприкрытой тоской.
Положить столько жизней ни за грош! И пусть по дороге Курицын и Синельников превозносили своего командира до небес, сам себя Орловский судил по другому счету.
Мандрыка прекрасно понимал состояние Георгия и знал, что слова тут бесполезны.
– Идите отдохните немного, господин полковник. Раз уж вы убили их главаря, то, думаю, на рожон они больше не сунутся. С рассветом нанесем им хороший удар, и побегут как миленькие.
– Я лучше… – начал Орловский, но полковник перебил его не терпящим возражения тоном:
– Я сказал: отдыхайте. Вам и осталось-то полчаса. А я пока пойду обойду людей. Предупрежу, чтобы готовились к атаке.
Мандрыка, прихрамывая, двинулся на второй этаж в сопровождении Кузьмина.
– А вы молодец, господин подполковник! – Сухтелен дружески коснулся плеча Георгия. – Не желаете поступить в наш отряд?
– У меня семья. – Откровенно говоря, в калейдоскопе сегодняшней ночи о семье Орловский вспомнил впервые. Но вспомнил – и заныло сердце. – Разве что, когда привезу сюда своих. Представляете, каково им там?
– У самого такая же ситуация, – признался Сухтелен. – Только ведь если мы все разбежимся по домам, мрак станет вообще беспросветным. Решайтесь.
Видно, серьезным аргумент Георгия он не признавал.
