Александр Башибузук - Страна Арманьяк. Дракон Золотого Руна
Словом, все как бы хорошо, за исключением одного момента. Насколько я понимаю, сейчас, когда все наемные ломбардцы ушли, наша армия стала чуть ли не в четыре раза меньше, чем армия Рене…
– Барон ван Гуттен…
– Сир… – Я вынырнул из размышлений и преданно уставился на герцога.
– Вам мы доверяем осадный корпус, который останется под стенами города на случай вылазки горожан. В его состав войдет рота кондюкто шевалье ван Брескенса, двадцать пятая и двадцать шестая роты…
Я дослушал Карла и склонил голову:
– Сир, мы оправдаем ваше доверие, но…
Но меня уже никто не слушал – совет закончился, и вельможи отправились по своим подразделениям.
Какого хрена? Почему он меня оставил? Боится, что опять все лавры победителя отберу. Но в данном случае все может случиться совсем наоборот. Какая, к черту, победа? Почему?
– Спасибо, Жан. – Ко мне подошел Ле Гранье. – Я благодарю вас за спасение государя.
– Это мой долг, но вы-то куда собрались? – Я с изумлением увидел, что шут облачен в комплект парадного готического доспеха из арсенала Карла. При этом Ле Гранье был непривычно серьезен. Можно даже сказать – мрачен. Никогда его таким не видел…
– Куда? – переспросил шут и криво усмехнулся. – Понимаете, Жан, шут – это двойник государя. Его, так сказать, обратное обличье. Государь без шута – это то же самое, что шут без государя. То есть пустое место. Так что мне самой судьбой написано…
Ле Гранье не договорил, обнял меня и проследовал на выход.
Все понятно.
Стараясь гнать из головы дурные мысли, тоже вышел из шатра, сел на Каприза и направился в расположение роты Логана.
Там провел совещание с командирами рот, входивших в мой корпус, затем посетил их расположения и отдал необходимые команды. Действовал как-то отстраненно, на автомате, стараясь думать только о своей задаче.
А потом выгнал всех из своего шатра, достал принадлежности и стал править свой фламберг.
Оселок с приятным шуршанием скользнул по изгибу лезвия…
Неожиданно в голове родился вопрос, и я его задал себе вслух:
– А чего ты хочешь от жизни, Сань?
Смахнул кисточкой из конского волоса невидимые песчаные крупинки с клинка и уверенно ответил:
– Как чего? Прожить жизнь так, чтобы в конце было не стыдно за бесцельно прожитые годы.
Поймал полотном клинка лучик света, выбрал в наборе более мелкий камень и продолжил сходить с ума:
– Это как? Типа построить дом, родить ребятенка и посадить дерево?
Ширк-ширк… неглубокая царапина на металле стала постепенно исчезать…
– Да нет, Санек, подобную сентенцию придумали современные мужики. А я, как ты уже знаешь, сейчас под категорию современных совсем не подхожу. Все намного сложнее.
Льняное масло разбежалось бесцветными капельками по стали…
– Тогда как?
Я повременил с ответом и прошелся бархоткой по клинку. Потом сложил его в чехол, стал перед зеркалом и сказал:
– Понимаешь, Саня, я хочу в конце жизни с гордостью сказать, что никогда не кривил душой перед самим собой. Вот ответ на твой вопрос. Ты удовлетворен?
Неожиданно вместо моей физиономии в зеркале возник конт Жан V Арманьяк, важно кивнул и сказал строгим голосом:
– Я доволен тобой, мальчик мой.
И бесследно исчез.
На душе сразу стало очень спокойно. Я переоделся в свежее белье, сменил доспех на тот, в котором очутился в этом времени, написал письмо дочуркам и приказал седлать Моргенштерна. Потом отдал все необходимые распоряжения, проинструктировал Клауса с близнецами и вышел из шатра.
– Ты все-таки решил? – Логан задал вопрос, впервые за всю историю наших отношений не обращаясь ко мне на «вы».
– Да, Уильям.
– И я решил… – Шотландец широко улыбнулся и подмигнул мне.
– Ох и дубина ты…
– Я Уильям из славного клана Логанов! – расхохотался Тук. – Ну что, поехали?
– Поехали. А скажи, Уильям Логан: тебе не кажется, что мы пара идиотов?
– Это почему? – У скотта на лице появилась недоумевающая гримаса.
– Все понятно. Считай, что этого вопроса я не задавал…
Примерно на половине пути к полю битвы началась сильная метель, и почти одновременно стали раздаваться раскаты артиллерийских залпов. Мы не сговариваясь перешли на галоп и через четверть часа оказались на холме, с которого стало видно разгорающееся сражение.
– Святые угодники… – Тук перекрестился, приметив громадные массы швейцарской пехоты, волнами накатывающиеся на бургундские позиции.
– Не ахай… – Я старался рассмотреть ставку герцога. – Вон же стяги. Давай туда…
Сердце билось, как громадный колокол, но страха не было. Всю мою сущность наполняли дикая радость и жажда боя…
Глава 37
Клинок фламберга с хрустом пробил кожаную кирасу швейцарца и сразу же с резким звоном лопнул от удара врезавшейся в него алебарды. Второй швис, промахнувшись, не удержался на ногах и кубарем полетел на заляпанный кровью снег.
– С-сук-ка… – Я грохнулся сверху и, выдрав мизерекорд из ножен, несколько раз сунул граненое лезвие под мятый пластрон. А затем сразу откатился в сторону, оттирая рукой заляпанное кровью лицо и пытаясь высмотреть на снегу какое-нибудь более серьезное оружие.
– Лога-а-аны!!! – Одновременно с ревом скотта рядом шлепнулась чья-то рука с частью плеча. Пальцы, затянутые в кольчужную перчатку, продолжали судорожно сжимать обломанное древко алебарды.
– Отдай… – Я выдрал оружие из мертвых пальцев и, опираясь на него, попытался встать. Встал – и сквозь кровавый туман в глазах увидел сюрреалистически страшную, леденящую кровь картину.
Все вокруг было усеяно изрубленными телами шамбеланов вперемежку с трупами лошадей и швейцарцев. Тук, рыча что-то нечленораздельное, продолжал рубить своего мертвого противника, уже превратив того в месиво из мяса, костей и мятого железа. Сэр Миддлетон, утробно мыча, пытался встать на ноги, держась обеими руками за торчащее у него в груди сломанное древко списы, и каждый раз падал, все больше загоняя ее в свое тело. Хотел помочь ему, но не успел: бритт, несколько раз дернувшись, замер…
Убедившись в том, что вокруг нас только мертвые враги, я доковылял до шотландца и схватив его за плечо, дернул назад:
– Остынь, мать твою…
Скотт уставился на меня безумными глазами, по инерции рубанул еще раз клейморой и тяжело шлепнулся коленями в кроваво-красную кашу.
Я обвел взглядом трупы и отказываясь верить в увиденное, в отчаянии заорал:
– Живые, ко мне!!!
– Есть живые… – Оливье де ла Марш сидел, прислонясь к кривой сосенке, и держался за торчащий в плече арбалетный болт.
– Вставай, брат. Надо уносить государя… – Я бросился к нему и споткнулся о жутко изрубленный труп в богатом готическом доспехе, украшенном золотой герцогской короной, выгравированной на кирасе. – Что?!
А потом хрипло рассмеялся, вспомнив, что государь лежит раненым неподалеку, а это… это его верный шут Ле Гранье.
– Прости меня, друг… – Попытался закрыть ему глаза, но, не обнаружив их на раздавленном лице, в ужасе отдернул руку.
– Идем, Жан, здесь больше нет живых… – Де ла Марш потянул меня за собой.
Возле великого герцога Бургундии, лежавшего на расстеленном плаще, уже стоял на коленях Логан и пытался его напоить из кожаной фляги.
– Не смей!.. – Я выбил ее у него из рук и услышал позади зловещий шепот ла Марша: – Жан… Жан… мы не успеем уйти…
Обернулся и увидел небольшой отряд швейцарцев, переправляющихся через узенькую речушку, покрытую ледяной кашей. Уже переправившихся…
Жалко, а мы ведь почти спасли государя. Ну что же…
– Дай сюда… – Я отобрал клеймору у Тука и подтолкнул его к герцогу. – Оливье, Уильям… уносите его…
– Брат… – Гранд-метрдотель на секунду прижал меня к себе и взялся за плащ.
– Брат… – Тук хлюпнул расквашенным носом и ткнулся губами мне в латную перчатку.
– Живо… – Я примерился к мечу и развернулся к врагам. – И не надо меня хоронить раньше времени…
Говорил и прекрасно знал, что вру сам себе. Все, бастард Арманьяк, все. Теперь уже точно все. Да, ты не смог выполнить своих обетов, но зато смог красиво прожить свою жизнь и смог красиво умереть. Слабое, конечно, утешение, но все же… А вообще, как же все глупо…
Рослый швейцарец в латах, криками подгонявший солдат, неожиданно остановился и, закрываясь ладонью от пробившегося сквозь свинцовые тучи солнышка, стал пристально смотреть на меня.
– О, старый знакомый… – Я, опознав своего названого брата Ганса Вальдманна, махнул ему рукой. – Иди сюда, только не рассчитывай, дружище, что я сдамся тебе в плен…