Максим Казакевич - Двое из будущего
– Ну что, жених, принимаешь невесту?
– Принимаю, – ответил я так же громко, горделиво поведя подбородком.
– Будешь ли любить ее до самого своего последнего дня, и оберегать ее?
– Буду.
– А не будешь ли обижать ее в замужестве, не поднимешь ли на нее руку?
– Не буду обижать и пусть отсохнет рука моя, если я подниму ее на жену свою, данную мне Господом, – заверил я клятвенно.
– Тогда благословляю вас на венчание. Живите в добре и согласии, – и с этими словами он передал мне дрожащую невесту.
Под руку мы поднялись на паперть, нам распахнули широко тяжелые двери и мы чинно вошли под свод храма, ярко освещенный тысячью свечей.
Церемония венчания была очень сильно похожа на ту, в которой участвовал Мишка. Те же молитвы под размеренное чтение, те же окропление святой водой, преклонение колен и хождение по кругу вокруг аналоя. И тот же волнующий кровь момент обмена обручальными кольцами. И после целования иконы Христа и образа Божьей Матери и последнего "Аминь" нас объявили мужем и женой.
Выйдя из церкви, мы попали под ликование радостной толпы. Нас засыпали зерном, мелкой монетой. В воздух понеслись здравницы за молодоженов, хлопнули пробки от шампанского. На улицу выставили несколько десятков ящиков с водкой и недорогим вином. Мишка, надрывая связки, на всю улицу гаркнул "Горько!" и толпа его подхватила, призывая нас проявить прилюдно горячее чувство. Пришлось подчиняться.
Я притянул к себе Марину и жадно впился в жаркие губы. Оторвался через десяток секунд, окинул взглядом довольную публику. А народ уже потихоньку потянулся к угощению, пришлый зритель потерял к нам интерес. Что ж, значит и нам пора уезжать. У нас ресторан заказан на двести персон и веселуха должна продлиться до самой глубокой ночи. Но мы с Мариной допоздна не засиживались – у нас впереди была "первая" брачная ночь….
Празднества продолжались три дня. Гости пили много водки, веселились, пели песни и плясали. Вечером второго и третьего дня была общественная банька, которую мы сняли. И вот там, дождавшись, когда утомленные гости большей своей частью разойдутся, ко мне подсел ухмыляющийся Савва и проникновенно так, с надеждой заглядывая в глаза, спросил:
– Ну что, родственник, говорят, что ты подраться не дурак? Да?
– Врут, – ответил я.
Он мне не поверил. Помотал весело головой:
– Не-ет, мне батя все рассказал. Не ври. А ну, давай на кулаках проверим кто сильнее?
Я отмахнулся от него как от назойливой мухи. Пьяный Савва меня откровенно раздражал.
– А ну, вставай, – не отступал он. – Вставай, говорю. Проверим кто из нас сильнее. Я-то помню, как ты меня об косяк приложил. Но я тогда пьяный был, да и батя рядом. А при нем я не мог тебе сдачи дать. А ну вставай, говорю….
Как же легко он завелся. Несколько мужиков из гостей уже с интересом наблюдали за нашим диалогом, ждали продолжения. Моего тестя рядом не было, и потому осадить новоявленного родственника оказалось некому. А мне драться просто не хотелось. И потому с тоскливым вздохом я поднялся с лавки, ухватил за ручки массивную шайку с мыльной водой, да и перевернул ее на голову задире. И пока тот отхлебывался, да оттирал глаза от едкого раствора, я медленно ушел, сопровождаемый одобрительными возгласами невольных свидетелей и проклятьями временно ослепшего шурина. Пока победа в раунде на моей стороне. Савва наверняка затаит обиду, но, скорее всего, вспомнит о ней только при следующей попойки. А к тому времени я буду уже в Питере, и наша очередная хмельная посиделка будет ой как не скоро. Может щелкнет у него в голове хоть одна извилина и передумает выяснять со мной отношения. А может, и батя его наставит на путь истинный.
Наконец, настала пора отправляться домой. Мишка с супругой, Мендельсон и Попов давно уехали, бросив меня на растерзание родственников. Еще пару дней после окончания веселья я гостил у Мальцева, отъедал пузо и откровенно бездельничал. С Мариной мы шатались по городу, она мне показывала достопримечательности. Днем ходили по театрам, синематографам и магазинам. А вечером тихо предавались нежным утехам. Марина стеснялась в доме родителей в полной мере отдаваться кипевшей страсти.
Вечером одного дня мы "сидели на чемоданах" ожидая поезда. Савву тесть отправил заранее на вокзал, чтобы тот купил билеты в столицу, а мы прибыли туда за час до отправления. Паровоз уже стоял на пути, но посадку еще не производили. И потому мы всей родней стояли на перроне и прощались. Мать Марины обнимала свою дочь, плакала тихо и утиралась платочком, так, словно не замуж выскочила девка, а плен к фашистам она добровольно отправляется. Савва стоял в сторонке, надув нижнюю губу, и демонстративно смотрел в сторону. Его брат Дмитрий был дружелюбен и весел, подбадривал сестру, уговаривал не забывать родной дом, навещать хоть изредка. А Степан Ильич, главный организатор этой аферы, стоял понуро, ссутулившись. Казалось, что силы покинули его и из-за этого он разом постарел на десяток лет, проявились невидимые раньше морщины.
– Ты, это, – сказал он негромко, – дочу мою не тирань. Не бей ее, не обижай.
– Да ты что, Степан Ильич, в самом деле, думаешь, что я на это способен? Чтоб я женщину ударил?
Тесть грустно вздохнул.
– Не думаю, а все же пообещай мне что и пальцем ее не тронешь. Я ведь тоже со своей раньше пылинки сдувал, – вдруг вырвалось у него признание. Вырвалось совершенно неожиданно даже для него самого и, осознав это, он осекся, стрельнул глазами в сторону своих женщин. Они не расслышали. – В общем, зятек, ты понял. Люби Маришку, так как она тебя любит и живите в согласии. И детей себе непременно нарожайте и побольше. Может быть, хоть они выбьют эту блажь у Маришки и некогда ей будет агитацией за права заниматься. Ты понял?
– Понял, Степан Ильич. Будет вам внук в следующем году, обязательно будет.
– Ну, вот и славно, – ответил он и крепко меня обнял.
Скоро должны были объявить посадку. Народу на перроне накопилось прилично и стало не протолкнуться. Повсюду были мешки, рюкзаки, чемоданы и люди, люди, люди. Были люди совсем бедные, и чуть побогаче, были чиновники и мастеровые средней руки достатка, были и обеспеченные люди, что могли себе позволить проехаться до столицы в вагоне повышенной комфортности. Таких было не очень много и они очень сильны выделялись в серой массе отъезжающих. И мы с Мариной в красивых нарядах были в их числе.
Через несколько минут проводник разрешил посадку. Мы не стали ломиться вперед, подождали когда народ схлынет. Наши места все равно никто не займет.
Высокого господина я заметил сразу. Он выбежал на перрон со стороны вокзала – добротное гражданское пальто нараспашку, галстук съехал на сторону, головной убор придерживался на голове рукой. Он отчаянно высматривал кого-то, сканировал глазами лица людей, боялся опоздать. Перейдя на быстрый шаг, обогнул первую группу провожающих, вторую и тут выскочил прямо на нас. Вперился в меня взглядом, радостно блеснул глазами и облегченно выдохнул.
– Василий Иванович Рыбалко? – спросил он меня, переведя дух.
– Да, – с опаской подтвердил я. – Чем обязан?
– День добрый. Меня послали передать вам приглашение и очень просят его принять.
– Гм, но у меня поезд черед двадцать минут. Я не могу.
– Я понимаю, – закивал незнакомец. – Я опоздал, но все равно прошу вас принять приглашение. Это очень важно.
Я с сомнением посмотрел на порученца. Я уже ничего не хотел, никаких новых знакомств, никаких вечерних посиделок и пьянок. Хотелось уже сесть в поезд, упасть на диван и прохрапеть до самого утра.
– Послушайте, я, конечно, понимаю вас, вы торопились, искали меня. Но я не могу. Вы опоздали, я уже уезжаю. Может быть, в следующий раз когда я буду в Москве?
Незнакомец упрямо помотал головой.
– Нет же, поймите! Вам нельзя отказывать, никак нельзя. А о поезде не беспокойтесь, я помогу вам вернуть билеты. Уедете домой завтра.
Его слова меня заинтриговали. Мне никак нельзя отказаться? Почему же? И потому я с интересом спросил:
– И кто же тогда мне шлет приглашение?
– Господин Зубатов, Сергей Васильевич. Начальник охранного отделения Москвы. Пожалуйста, он очень просит вас придти. Желает с вами познакомиться.
Вот так, сам великий Зубатов обратил на меня внимание. Человек, о котором весьма не лестно отзывались большевики и которые ввели термин уничижительный "зубатовщина", описывая эпоху ранних профсоюзов, подконтрольных полиции. Нет, такому человеку действительно нельзя было отказать. И пока он меня только просит, надо соглашаться.
– Хорошо, вы меня уговорили. А когда надо нанести визит?
– Прямо сейчас, если вы не против, – учтиво ответил посыльный.
– Конечно же, я не против, – ответил я и, чмокнув Марину в щечку, попросил подождать меня в доме родителей. А поезд…., черт с ним, завтра уедем. И решив это, я последовал за высоким господином, звонко постукивая по перрону крепкой тростью.