Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Но тут же беру себя в руки и говорю:

— Не ждал, гнида? Смотри не подавись с перепуга. Давай-ка, поднимай свою задницу и показывай, где наши деньги… Живее, сука!

— Да понял я, понял! — подскакивает он от моего окрика. — Только деньги Костян прятал, с него и спрос.

Между тем Саня и Юрец извлекли несчастного Костяна из-под двери, тот ещё словил под дых от барабанщика, и сейчас пытался отдышаться. Я неторопясь приблизился к нему, приставил к его щеке с родимым пятном ствол револьвера:

— Жить хочешь? — прошипел я. — Тогда доставай наши бабки.

— Вовка, сука, сдал нас…

Лёгкий удар рукояткой револьвера по темечку заставил Костяна действовать более активно. Не прошло и минуты, как деньги, которые бандиты, к счастью, не успели потратить, осели в карманах Юрки и Сани. Неудачливых грабителей мы тоже скрутили (вернее, я в этот момент держал их на мушке), и пинками погнали наружу. Глазком была оборудована лишь одна квартира на площадке, и мы по моей команде разом подняли воротники курток, чтобы в случае чего остаться неузнанными.

Загнали гавриков в автобус, уложили на пол, велели вести себя тихо, после чего Лексеича усадили за руль, велев газовать в сторону окраины Саратова. Увидев съезд на просёлочную дорогу, велел сворачивать туда.

— Зачем? — настороженно поинтересовался тот.

— За надом. Езжай.

Наше путешествие закончилось на небольшом пустыре, где местами ещё белели пятнышки снега.

— Лексеич, у тебя тут лопата, кажется, была в салоне… Да, вон она, за последним сиденьем. Бери, копать будешь… И на надо на меня так смотреть, я же пообещал, что вернёшься домой, к детям? А я своё слово держу.

Я указал, где копать, и чтобы в ту сторону светили фары автобуса, стоявшего с заведённым движком. Попросил своих подвести к пока ещё неглубокой яме пленников и с ленцой в голосе произнёс:

— Знаете, что это? Нет? А это ваша могила… Братская. Оба в неё ляжете, а закопаем живьём.

Лена позади меня всхлипнула. Вот же блин, дура, договаривались же втихаря, что это всего лишь воспитательная мера. Да и Гольдберг вон отвернулся, тоже мне, тонкая душевная организация.

— Да вы чё, мужики?!

Да, брат, ты ещё не знаешь, что я пережил 90-е, и пусть сам в криминальных разборках участия не принимал, но фильмов на эту тему насмотрелся достаточно, равно как и начитался соответствующей литературы. Так что ничего нового я не открыл, тем более что на самом деле никого живьём закапывать не собирался.

Однако эти двое далеко не были уверены в том, что я шучу, а потому тот, который угрожал нам обрезом, реально бухнулся на колени.

— Мужики, богом клянусь, это всё он, Костян, он подбил меня. А я вообще не при делах, я не хотел…

— Да чё я, это Вовка! Он всё придумал, ему и отвечать! За что? За что живьём-то?!

— Хочешь, чтобы я тебя всё-таки пристрелил?

Приподнимаю бровь, и вижу, как по щекам Костяна текут слёзы. А его дружок и вовсе, кажется, обгадился, что-то пованивать начало.

— Хорош, Лексеич, им и так сойдёт, — говорю, — метр уже есть. Сверху присыпем, чтобы лесные зверюшки не раскопали раньше времени, и нормально. Давайте, прыгайте в яму.

Тот, что обделался, вдруг было рванул с места, словно заяц, но я был готов к такому повороту событий и, так как стоял рядом, успел сделать подсечку. Удар носком ботинка по рёбрам лежавшему оппоненту и приставленный к голове ствол револьвера окончательно отбили у того охоту к побегу.

— Я сказал — в яму, а не в лес! Живее!

Когда, смирившись с тем, что им кранты, оба лежали в яме, я кивнул Лексеичу, и тот бросил вниз лопату земли. Затем ещё и еще, старясь сделать так, чтобы не попасть на лицо.

— Ладно, хорош.

Лексеич с видимым облегчением остановился, отвернувшись от ямы. Нелегко человеку предавать друзей, но это тоже воспитательный момент, и я не собирался ни с кем миндальничать.

— Ну что, голубчики, уяснили, что поступили неправильно? — спросил я, присев на краю ямы. — Учите, это был воспитательный момент, в следующий раз, если с кем-то из наших, включая Владимира Алексеевича, что-то случится, я вас из-под земли достану и в неё же закопаю. Только уже по-настоящему. Всё поняли?

— Поняли, поняли…

— Выберетесь сами, уж как-нибудь… Счастливо оставаться!

Так и не выстреливший ни разу револьвер мы вернули хозяину, заверив, что решение вопроса обошлось относительно мирным путём. В какой-то момент я пожалел, что вообще связался с Алибасовым и его дружком-цеховиком, всё-таки лишние свидетели — они всегда лишние. Но затем подумал, что, пожалуй, верно подстраховался, не факт, что вооружись мы обрезками труб или арматуры, чувствовали бы себя так же уверенно и всё обошлось бы мирным путём.

В Пензу вернулись под утро. Ещё в автобусе взял со всех слово, чтобы о происшедшем — никому.

— Сами понимаете, вас же затаскают по следователям, — ввернул я веский аргумент. — А что им сказать, вы не знаете, выложите всю правду, и такой геморрой у нас всех случится… Так что лучше просто забудьте.

Лично у меня на сон оставалось максимум часа два. Я уже не видел смысла ложиться, посидел на кухне, выпил крепкого чая, и начал собираться в училище. Мама из-за меня тоже рано вскочила, сидела рядом со мной на кухне, а я рассказывал её про нашу поездку. Деньги отдал сразу же. А вот про связанные с ними приключения не обмолвился ни словом. Сказал, что автобус на полпути сломался, ждали, пока водитель устранит поломку.

На уроках я изо всех сил боролся со сном, однако удавалось мне это с трудом. В принципе, я мог бы попытаться оформить больничный в связи с травмой руки, но это был сомнительный повод самоустраниться от учёбы. Если бы ногу повредил и не мог ходить — другое дело. Так что кое-как удавалось вздремнуть на переменах, предварительно попросив парней не слишком шуметь.

Верочка на своём последнем уроке литературы обратила внимание на мои воспалённые глаза, спросила, не заболел ли я часом, пришлось признаться, что ночью так и не удалось поспать. В общих чертах рассказал то же самое, что и маме, и она отпустила меня с урока домой, пожелав нормально выспаться. Так как после концертов репетиции я отменил своим волевым решением, то советом Верочки воспользовался по полной, и мой молодой, здоровый организм продрых аж до завтрашнего утра.

Первые дни я реально побаивался, что вся эта история с грабежом и последующим возмездием всплывёт наружу. Строил в голове версии, что предпринять в случае, если сам попаду под какую-нибудь статью типа издевательства над людьми. Самым оптимальным вариантом видел обращение за помощью к Сергею Борисовичу. Не может такого быть, чтобы он бросил соратника в беде! Да, где-то мне пришлось выйти за рамки закона, но это была вынужденная мера. Было бы лучше, пристрели я бандитов? Или, напротив, не прими воспитательных мер? Конечно, может попенять, что не обратились в милицию, устроили самосуд… Но ситуация с нашими заработками пикантная, мягко говоря, тут, чёрт возьми, и сам Козырев может нас прищучить. Я даже не исключал, что он знает о махинациях Гольдберга, но по какой-то причине пока нас не трогает.

В общем, решили с гастролями повременить. После такого стресса, да ещё и на фоне отсутствия транспортного средства… Я высказал идею, что хорошо бы нам приобрести собственный автобус, чтобы ни от каких АТП не зависеть. Даже заставил Гольдберга составить мне компанию во время визита к директрисе Дворца культуры, чтобы обсудить этот вопрос. Антонина Геннадьевна напомнила, что при ДК имеется как раз «ПАЗик», но он привязан к учреждению, выполняя большой объём работы, в том числе по перевозке творческих коллективов на гастроли по области. Впрочем, учитывая, что мы зарабатываем для ДК неплохие деньги (10 % отчислений от наших концертов, как сразу и договаривались, шли в казну Дворца культуры), то она обратится к руководству Пензенского отделения Куйбышевской железной дороги насчёт возможности приобретения хотя бы подержанного транспортного средства.

После той истории в Саратове Валя и Гольдберг стали поглядывать на меня… в общем, опасливо коситься, словно я и с ними мог проделать нечто подобное, типа закопать живьём. Понятно, в глазах этих двух представителей миролюбивого иудейского племени я чуть ли не гестаповец. Но, в конце концов, я же никого не убил и даже не покалечил. Я вообще выжал максимум возможного из столь щекотливой ситуации. Надеюсь, со временем эти косые взгляды в мою сторону исчезнут, и мы снова станем одной семьёй.