Петр Хомяков - ПЕРЕКРЕСТОК
Докладчик чем-то напоминал то ли опереточного красавца, то ли карикатуру на очень, ну очень порядочного интеллигента. Слегка взбитый кок, очки в роговой оправе, убедительный баритон. Хорошая гладкая русская речь. Эрудиция и одновременно некая легкая эмоциональность. Этакая гражданская, даже общечеловеческая заинтересованность в обсуждаемой теме. Доктор Чехов, да и только…
Однако эрудиция сего суперинтеллигента была чисто опереточной. Он не был профессионалом нигде. Среди математиков он был известен как экономист, среди экономистов – как эколог, среди экологов – как математик. Так и проскочил между добротными профессионалами, сделав себе научную карьеру ни на чем.
Еще печальнее обстояло дело с гражданскими качествами докладчика. Этот беспринципный ворюга построил себе шесть особняков, по миллиону долларов каждый, якобы, на скромную министерскую зарплату. А за какие такие услуги этот бывший руководитель самого занюханного ведомства мог получать взятки, достаточные для такого масштабного строительства?
Эх, было бы министерское кресло, источники дохода найдутся! И этот печальник за все человечество подписал немало документов, за которые изрядно платили заинтересованные люди. В том числе и из-за бугра.
Ларионов почти не слушал этого представителя ельцинско-гайдаровских выкормышей. Хотя автоматически ловил каждый тезис его внешне убедительной, но совершенно пустой, а местами просто безграмотной, речи.
Мысли Петра Григорьевича плавно перетекли с министерского прошлого этого опереточного интеллигента на собственную неудавшуюся административную карьеру. Однажды Ларионову предложили пост начальника отдела в аппарате одного из вице-премьеров. Впрочем, трудно сказать, как сейчас называется этот отдел, и осталась ли такая единица как отдел в этом аппарате. Не суть важно.
Важно то, что предложение было сделано, и он отправился на беседу. Живой, подвижный, но предельно корректный собеседник изложил перед Петром суть его обязанностей. С ними справился бы человек и гораздо более скромных интеллектуальных и волевых качеств, чем Ларионов. Он уже готов был согласиться. И, вполне резонно, спросил о деньгах.
– Вы будете получать примерно пять с половиной тысяч рублей.
Ларионов не мог скрыть удивления. Заметив это, собеседник продолжил.
– Ну, разумеется, есть различные прибавки, льготы и так далее.
– Знаете, я сейчас кручусь на пяти работах и вытягиваю на семьсот – восемьсот долларов в месяц. Так что, наверное, я откажусь переходить на менее оплачиваемую должность, где у меня не будет возможности приработок. Ведь их не будет?
– Разумеется, не будет. Но, в конце концов, не будьте наивны! В первые месяцы вы реально будете иметь по десять тысяч долларов в месяц. Я не советую вам зарываться, и месяца три ограничиться этой суммой. Потом, когда освоитесь, можно будет брать побольше. К концу года дойдете до пятидесяти тысяч долларов в месяц. Но, тут есть одна тонкость… По идее, вы можете довести свои доходы до ста тысяч долларов в месяц, но это опасно. И на этом многие ломаются. Ограничьтесь пятьюдесятью – и спите спокойно.
– А можно, тысячи полторы в месяц, но легально?
Собеседник засмеялся.
– Нет, так нельзя…
Боже, какие же они все твари! И этот, на трибуне, тоже тварь! Продажная беспринципная, паразитарная. Уничтожь их всех в одночасье, никто не заметит никаких неудобств. Только облегчение.
Докладчик распинался далее, пытаясь опровергнуть тезис предыдущего доклада Ларионова о том, что Россия выиграет от глобального потепления.
В конце он выдал совершеннейшую чушь.
– Россия потеряет энергии на кондиционировании больше, чем выиграет на отоплении, в результате глобального потепления, – заявил этот безграмотный опереточный эрудит-ворюга.
Дождавшись начала прений, Ларионов попросил слова. Он последовательно опроверг все тезисы экс-министра, а на последнем остановился особо.
– Для того, чтобы расходы на кондиционирование стали более или менее заметны, а не то, чтобы превысили расходы на отопление, надо, чтобы среднегодовая температура в соответствующих районах превысила как минимум плюс десять градусов. А вообще-то она должна быть гораздо больше для обеспечения такого эффекта. Чтобы хотя бы на десяти процентах российской территории этот порог был превышен, глобальная температура должна вырасти градусов на пять – шесть. Такого потепления никто никогда не прогнозировал. Три градуса – это предел. Наиболее же обоснованные прогнозы оценивают глобальное потепление в полтора – два градуса.
Этот вопиющий пример лишний раз доказывает несостоятельность тех тезисов, которыми потчует нас господин, – Ларионов назвал фамилию докладчика, – уже многие годы. По прямому заказу из США.
Ларионов отошел от академичного тона. Но он был не в силах выдерживать академичность в диалоге с такими тварями, как этот ельцинский экс-министр.
«Еще одно мероприятие, только отнявшее много времени и немного нервов,» – думал Ларионов, покидая зал. Он не любил выступать и не любил спорить. Не любил никаких тусовок, в том числе и научных. Сюда он пришел потому, что так попросило его научное руководство. И в очередной раз убедился в никчемности всех подобных мероприятий.
Хотелось поскорее уйти. Хотя, можно остаться на банкет. Однако, не жрать же он сюда пришел! Да и изжога замучила. «А, черт с ними, – подумал Петр. – Хоть на жратве и выпивке их разорю. Экий диверсант!…» – иронично рассмеялся он про себя.
Банкет после международной конференции проходил стандартно. Народ кучковался за стойками, поглощая дармовое угощение и лениво переговаривался. Конференция только носила название международная. На самом деле, это была акция в рамках СНГ, и присутствующие никакими иностранцами себя не считали.
Настало время как-то продемонстрировать общность собравшихся, если не вокруг научных результатов, то хотя бы вокруг столов. Начались общие тосты. Один из этих тостов заинтересовал Петра. Не самим смыслом сказанного, но личностью говорившего. Это был крупный научный руководитель из Белоруссии. Ларионов всегда симпатизировал этой республике, и после тоста подошел к говорившему.
Они чокнулись, выпили и завели разговор на профессиональные темы. Белорус был по-настоящему эрудирован и владел темой. Говорить с ним было интересно. Впрочем, интерес у Ларионова был довольно ограниченным. На таких мероприятиях узнаешь новости не столько научные, сколько околонаучные. А к политике, в том числе и научной, Ларионов с некоторых пор питал отвращение.
– … Наш президент поставил задачу максимально интенсифицировать поиск новых технологий в энергетике и энергосбережении, – закончил свою долгую тираду белорус.
Ларионов мысленно сделал стойку.
– И что, интенсивно идет этот поиск?
Белорус немного смутился. Или это Ларионову только показалось?
– Вы понимаете, конечно, насколько масштабна такая задача…
– Понимаю, коллега. И в этой связи хочу спросить, а из России вы бы не согласились взять некоторые весьма перспективные, но, по неким причинам, не используемые технологии? Мы готовы предложить их совершенно по-дружески, без всяких дальних меркантильных резонов. Знаете, в России еще много тех, кого можно назвать борцами за идею. В том числе, научную идею.
– Нужно изложить все ваши предложения в виде записки.
– Хорошо, – сказал Ларионов, пряча в карман визитку белорусского коллеги.
Глава 3.
Петр Григорьевич не был энергетиком, однако, часто, в рамках междисциплинарных проектов, общался с энергетиками. Как, впрочем, и со многими другими специалистами. Из этого общения он многое вынес, и, со временем, у него сложилось некое полупрофессиональное увлечение. Он собирал самые общие сведения о технологиях в разных отраслях, которые носили прорывной характер. Могли изменить не только судьбу некой отрасли, но и межотраслевой, и межрегиональный баланс. Иметь политические последствия.
По этому поводу он часто спорил с другом Михеевым. Тот, на волне всеобщего увлечения социально-политической проблематикой в конце 1980-х, начале 1990-х, пытался одно время даже стать профессиональным политиком. Но оказался слишком порядочным для успешной политической карьеры в подлеющей на глазах России.
– Не люблю, когда бьют острым по тупым головам, – часто говорил Петр другу Федору. – Самые масштабные политические изменения следуют не из интриг и борьбы, а из смены технологий. Атомная бомба изменила мир больше, чем все войны последних двух веков вместе взятые.
– Но для технического прорыва нужна концентрация усилий, а это – результат проявления политической воли, – не сдавался Федор. – Потом, ты же сам не чуждаешься политики, или, во всяком случае, политической журналистики.
