Роберт Асприн - За короля и отечество
Вот тут в зале сделалось по-настоящему шумно. Кто кричал от удивления, кто от радости; женщины наперебой поздравляли невесту, Медройт как равный равному пожал руку Даллану. Лайлокен выступил вперед и поклонился.
— Мы тоже многое слышали об обычаях Далриады и в знак уважения к вашим традициям предлагаем этот небольшой дар. — Он достал из мешка башмак, поднял его повыше, чтобы все видели, и аккуратно насыпал в него земли с берегов Гэлуиддела. — Надеюсь, вы не сочтете это за дерзость, если я предложу добавить к этой земле — земле Гэлуиддела — горсть земли Далриады, дабы вы оба могли поставить ногу на породнившиеся земли?
Перевод Рионы вызвал у собравшихся новый взрыв оживления, хотя и башмак, и земля отыскались мгновенно, подтвердив предположение Лайлокена. Жених и невеста поднесли башмаки с землей к трону, стоявшему на том самом покрытом резьбой камне, о котором говорил Беннинг. Помимо вырезанного отпечатка человеческой ноги, на нем виднелось изображение кабана, а также замысловатые ирландские письмена.
Улыбаясь друг другу, как два дурачка, Медройт и Килин высыпали землю из башмаков на отпечаток ноги, а потом по очереди поставили ногу на эту смешанную землю. За ними это повторил король, после чего он соединил руки своей дочери и Медройта. От последовавшего взрыва всеобщего ликования, казалось, затряслись столы с яствами. Символизм происходившего казался достойным упоминания в саге: два королевства, единая земля, единые народы.
Пока об этом не прознал Арториус.
И пока не подействовал яд Лайлокена.
Он все улыбался и улыбался — и никто, кроме Беннинга, не знал почему.
Камни Лохмабена казались в лунном свете призрачными.
Только один из этих камней дожил до двадцать первого столетия в вертикальном положении — десятитонный исполин, известный и за пределами современного Гэллоуэя. В шестом же веке весь круг сохранялся еще полностью: одиннадцать массивных, врытых в землю камней, одиннадцать теней в лунном свете. Не стихавшие всю неделю шторма заставили Моргану изрядно поволноваться, не подвергла ли она своего племянника двойной угрозе. Однако погода прояснилась как раз к полнолунию, и ночь была полна ожидания, и надежды, и опасений. Приплывут ли они нынче ночью? Или ирландцы убили мальчика и его провожатого, менестреля, который мог быть, а мог и не быть Беннингом? Не высадят ли ирландцы у камней свою дружину, чтобы убить и ее, или захватить ее в рабство, или как косой пройтись по Гэлуидделу?
Не сваляла ли она дурака, приведя этот свой план в действие?
Она была здесь не одна: вместе с ней из Кэр-Бирренсуорка выехал незадолго до захода солнца отец Ойлифф, аббат Кэр-Бирренсуорка, и его молодой помощник, самый способный писарь аббатства. Она сообщила им только, что этой ночью в Лохмабен должен прибыть важный гонец и что, если все пойдет так, как задумано, ей могут потребоваться их услуги. Впрочем, она отослала их вниз, на берег, чтобы побыть у камней наедине со своими мыслями и тревогами. Единственное, что грело ей душу этим вечером, — так это то, что урожай успели благополучно убрать до штормов. Начнись дожди на несколько дней раньше, и Гэлуиддел постигло бы то же несчастье, что южные королевства. Она поежилась и плотнее запахнула плащ, ходя по кругу, чтобы согреться.
Почти суеверный страх наполнял ее здесь, в кругу древних камней. Старше Рима они были, старше даже бриттов; они стояли уже здесь, у моря, когда ее предки впервые ступили на этот берег. Это место обладало своей энергией; столетие за столетием наслаивалось здесь эхо одних священных стихов на другие, и эхо это отдавалось у нее в костях, когда она миновала очередную стоящую глыбу. Она приложила руку к холодной поверхности одного из камней и отдернула ее, как от ожога, готовая поклясться, что ощутила, как мертвый камень жужжит от избытка энергии у нее под ладонью.
Бренна МакИген, также ощущавшая себя не в своей тарелке, не стала спорить.
В конце концов, может же показаться, что камень жужжит?
— Для чего использовалось это место? — спросила Бренна вслух, ибо ей хотелось услышать живой человеческий голос в этом колодце тишины; впрочем, она была уверена в том, что шепот ее не долетит до берега, ибо ветер дул с моря.
Моргана в ответ тоже зашептала вслух, ибо ощущала себя так же неуютно.
— Говорят, на этом месте поклонялись богу юности. Браки заключались на этом месте с тех пор, как британские кельты впервые высадились на этих берегах — за много веков до римлян. В моей семье — а мы все друиды по прямой линии — говорили еще, что в этом кругу короновали королей, улаживали пограничные распри и обручали королев.
— А ты… Ты тоже обручалась здесь? — спросила Бренна.
Острая боль утраты пронзила Моргану, отчего Бренна, спохватившись, забормотала извинения.
— Да нет, ничего. По-своему я любила Лота Льюддока, и очень крепко. Впрочем, я уверена, что на том свете ему покойно. Он был хороший отец, замечательный король, достойный муж. Вспыльчивость была его главным недостатком, но он мог быть и мягким, и добрым. Да, я обручалась с Лотом Льюддоком в этом кругу камней. Ну конечно, — добавила она со вздохом, — я была гораздо моложе тогда.
Боль все не утихала, и Бренна поняла, что Моргана родила королю Гододдина и других детей, помимо двух известных ей сыновей, — мальчиков и девочек, умерших кто от лихорадки, кто от других детских болезней, уносивших множество жизней до появления антибиотиков, аспирина и прочих чудодейственных средств, принимаемых в эпоху Бренны как нечто само собой разумеющееся. Брак и материнство не были легки для Морганы из Гэлуиддела и Айнис-Меноу. Бренне, так и не побывавшей замужем, оставалось только разделить ее скорбь.
Они сбились со счета, сколько раз они обошли весь круг по периметру, когда внимание Морганы привлек высвеченный лучом лунного света парус. Мгновением спустя священник окликнул ее снизу:
— Королева! Корабль идет к берегу!
Она подобрала подол и сбежала на берег посмотреть. Да, она не ошиблась: это был знакомый парус британского рыбацкого шлюпа. Но с ним шел и еще один корабль: низкая боевая ладья ирландцев; оба судна направлялись прямо к берегу. Сердце ее забилось чаще, и ладони, прижимавшие к груди складки плаща, разом вспотели. Боже милостивый, безмолвно выдохнула она, они приплыли, они и правда приплыли с ним… Но пришли ли они с дружбой? Или Медройт их пленник на борту шлюпа; может, ирландцы силой заставили его вести их в условленное место?
Мы все узнаем, и очень скоро, хладнокровно заметила Бренна. Тем временем священник, пожилой аббат, освящавший в свое время помолвку самой Морганы, изумленно повернулся к ней.
— Королева, это же ирландское судно! Что все это значит?
— Спасение для Британии — об этом я, во всяком случае, молюсь.
Глаза его расширились, а послушник так и вовсе разинул рот.
— Ты… Ты предложила альянс? С ирландцами?
Она мягко положила руку ему на локоть.
— А ты можешь предложить что-нибудь лучше, чтобы сохранить в неприкосновенности наши северные и западные границы в это неспокойное время? Да, я предложила союз с Далриадой. Брачный союз между королевской семьей Далриады и моим племянником, которому я отдам Гэлуиддел. Отец Ойлифф, альянс подарит нам время, драгоценное время, чтобы встретить саксонскую угрозу, не опасаясь угрозы нашим границам со стороны тех, кто связан с нами брачным ложем. И еще подумай: есть ли лучшее средство донести до них слово Христово, чем обратить их наследницу в нашу веру и послать священников на север, в Далриаду?
Аббат Ойлифф пристально посмотрел на нее, потом негромко рассмеялся.
— Ох, Моргана, ты всегда была хитрее некуда. Твой отец гордился бы тобой, это уж точно. Что скажет на это Арториус, мне даже страшно и подумать, но я сердцем чувствую, что на этот раз правда на твоей стороне. И правда, есть ли способ лучше? Очень хорошо, я освящу этот брак — ты ведь для того привела меня сюда глухой ночью, да?
Она улыбнулась, испытав огромное облегчение. Раз уж церковь поддержит ее решение, даже Арториус призадумается, прежде чем оспорить его.
— Спасибо, отец Ойлифф. Нам очень понадобится твоя мудрость, а также умение твоего писаря, ибо нам предстоит еще оговорить детали альянса, а это дело непростое.
Он похлопал ее по плечу.
— Для меня большая честь, что ты доверяешь это мне, детка. И впрямь, Клири, парень, ты бы изготовил свои чернила и пергаменты. Отнеси свое хозяйство наверх, в круг, — мы скоро поднимемся к тебе.
Послушник поперхнулся, но поклонился, подобрал свою сумку и поспешил по тропе наверх. Моргана всматривалась в приближающиеся корабли. В Лохмабене не было пристани, только дикий берег. Оба корабля заскребли днищем по гальке, со всплеском упали в воду якоря, потом команды убрали паруса.
