Василий Звягинцев - Вихри Валгаллы
Уже несколько дней обстановка в городе начала, по непонятным пока причинам, накаляться.
На улицах резко увеличилось количество праздношатающейся и агрессивно настроенной публики. По слухам — других источников информации пока не было, — в Кремле срочно собрался не то внеочередной Пленум ЦК, не то расширенное заседание Совнаркома, сейчас уже трудно было провести четкую границу между этими органами, в обоих всем заправлял Троцкий, и подчас только он сам и знал, чье именно заседание в данный момент проводится. Информаторы Кирсанова сообщали, что возникла опасность мятежа части московского гарнизона: его командование не согласно с нынешней политической линией, которая расценивается как предательская по отношению к идеалам Октября. Ходят слухи о каком-то «завещании Ленина», якобы скрытом от партии, где названы имена главных врагов революции, длительное время травивших Ильича какими-то восточными ядами. Знавшая об этом Крупская скрывается чуть ли не в ярославских или вологодских лесах, откуда и шлет разоблачительные письма в Москву и Питер. На нее развернута настоящая охота. Пока безуспешная.
Впрочем, имелись слухи прямо противоположного содержания. Что как раз Троцкий с верными товарищами спасает революцию от заговора сторонников реставрации монархии. Особо упорно распространялась мысль о том, что вместо Николая был расстрелян совсем другой человек, а сам он давно служит в Красной Армии под видом военспеца, сбрив бороду и перекрасив волосы, и нынешние беспорядки им и инспирированы.
Значительный резонанс получила легенда, почти в шутку запущенная Новиковым, что воскрес якобы умерший четверть века назад истинный наследник престола — великий князь Георгий, все эти годы тайно правивший империей руками слабого и безвольного Николая, а после расстрела царя он наконец объявился и вот-вот торжественно коронуется на престол…
Попытки Ларисы узнать что-нибудь похожее на правду от сотрудников советских учреждений, с которыми у нее были отлажены деловые контакты, особым успехом не увенчалась. Кое-кто просто уклонился от встречи, другие, более ей обязанные, отделывались туманными фразами о готовящейся «общепартийной дискуссии», которая и должна разрядить напряжение, или повторяли все те же надоевшие и глупо выглядевшие слухи.
Короче, исходя из ее знания истории и закономерностей политической борьбы, назревал очередной передел власти. Оставалось в соответствии с марксистской теорией выяснить цели и движущие силы начавшихся в обеих столицах беспорядков.
Самой Ларисе после продолжительных прогулок по городу представлялось, что обстановка в Москве до чрезвычайности напоминает последние дни перед Будапештским восстанием 1956 года, историю которого она, несмотря на все фальсификации, из закрытых источников знала довольно прилично.
Охрана особняка во главе с Рудниковым на всякий случай готовилась к обороне. Известно, что во время политических беспорядков первым делом подвергаются опасности всякого рода иностранные представительства, не имеющие тем более дипломатического статуса. Да и имеющие таковой тоже. Лариса помнила и о «заговоре Локкарта», и о «левоэсеровском мятеже», да и последующий исторический опыт ХХ века давал почву для размышлений.
— Лариса Юрьевна, — обратился к ней штабс-капитан, возвратившийся с короткой рекогносцировки прилегающих к дому кварталов, — прошу прощения, но я бы посоветовал немедленно вызвать сюда полковника Басманова со всем отрядом.
Постоянно мрачный, больше напоминающий профессионального налетчика из Марьиной Рощи, чем боевого офицера и способного деникинского контрразведчика, по довоенной профессии — газетного репортера, Рудников относился к Ларисе с подчеркнутым уважением, словно признавая ее право руководить не только Левашовым, но и офицерами его отряда. Ей даже казалось, что он в нее тайно влюблен, хотя внешне это ничем не проявлялось.
— Вы думаете, Виктор Петрович, что на нас действительно могут напасть? — Она сидела на подоконнике выходящей на Гоголевский бульвар комнаты, покачивала обутой в высокий кавалерийский сапог ногой, смотрела на едва различимую в тумане линию голых черных деревьев. — Но вот кто? Вы этого не выяснили? И стоит ли нам затевать сражение в центре города? Может быть, они только этого и ждут? Спровоцировать с нашей стороны сопротивление, под этой маркой интернировать все наши представительства, разорвать дипломатические отношения, вновь начать войну… И хотела бы я знать, что происходит в Севастополе и Харькове…
— Это мы скоро узнаем. Поляков вернется через час-полтора, я надеюсь.
— Если вернется…
— Обязательно. Он хорошо тренирован, вооружен и весьма осторожен. Москву знает. Проберется дворами и туда, и обратно в случае чего…
— Вашими бы устами… А чем занимается господин Кирсанов? Я надеялась, что он давно уже добился от своих пленников показаний в полном объеме. И вообще, какой смысл держать в доме профессионального разведчика, если он не может даже узнать, что в городе творится! — Лариса соскочила с подоконника, легко прошла через комнату, поигрывая обтянутыми черным вельветом бедрами и как бы не замечая взгляда, которым сопроводил ее Рудников, остановилась перед большой, на полстены, картой города, провела пальцем линию от их особняка до Новодевичьего монастыря.
— А не лучше ли нам сюда переместиться, под защиту стен, башен и отряда Басманова? Здесь и настоящий штурм можно выдержать. Тем более, как я помню, у вас была договоренность с чекистами об экстерриториальности монастыря?
— Была. Только ведь мы с вами не знаем, чья сторона сейчас верх берет. Я походил, посмотрел, так на улицах черт знает что творится. Митингует всякая сволочь, власть нынешнюю ругает, кто требует труп Ленина на всеобщее обозрение выставить, кто, наоборот, немедленно на Крым наступать, винтовками размахивают, семечками плюются… Только что открывшиеся лавки да пивные хозяева снова заперли, окна деревянными щитами заколачивают. И это правильно, в уличных заварушках первым делом витрины бьют, знаем по семнадцатому году…
— А вот вы и выясните, это, кажется, входит в ваши обязанности! — резко сказала Лариса. — И вообще, сами решайте, я, в конце концов, всего лишь слабая женщина, в ваших военных делах не разбираюсь…
— Да уж кому говорить, — пробормотал себе под нос Рудников, выходя. — Наши бы офицеры так разбирались… — Уважая знания и характер Ларисы, он заодно в душе считал ее немножко шлюхой. Подобно тому, как арабские и иранские мужики относились к европейским и собственным эмансипированным женщинам, позволявшим себе щеголять в мини-юбках и с открытыми лицами. Ну не могла, с точки зрения Рудникова, приличная женщина ходить в таком виде. На фронтах он встречал баб в мужской одежде, так там они носили широченные галифе и шинели, а эта обтянула ноги, как циркачка, и полы кожаной куртки едва прикрывают круглую задницу… Сил нет терпеть.
Глава 17
Схема заговора верхушки ВЧК и примыкающих к ним некоторых руководителей второго эшелона ЦК и Совнаркома была проста до примитивности и любому нормальному человеку, отягощенному опытом второй половины ХХ века, была бы ясна как на ладони, стоило только получить о нем самую поверхностную, но достоверную информацию…
…Агранов в своем кабинете на шестом этаже лубянского дома бросил на рычаг трубку одного из трех телефонов. Ситуация раскручивалась стремительнее, чем он успевал ею овладеть. Значит, для него — пока неблагоприятно. Он даже не совсем понимал, почему так вдруг случилось. Казалось, «второй октябрьский переворот» удался полностью и окончательно. Больше половины «ленинцев» из состава ЦК были арестованы и обезврежены в одночасье, командование Московского военного округа во главе с Мураловым относилось к «твердым троцкистам» и полностью контролировало настроение в частях, власть в ВЧК тоже была поделена «справедливо», без каких-либо серьезных разногласий, народ получил наконец то, из-за чего упорно, то исподтишка, то с оружием в руках сопротивлялся советской власти, — свободу торговли и продналог взамен продразверстки, война, черт возьми, закончилась, и вот на тебе!
Неужели он чего-то не предусмотрел? Ему казалось, что по крайней мере на ближайший год никаких серьезных разборок в стане победителей не будет. Исторический опыт всех уже случившихся в мире революций и переворотов об этом свидетельствовал.
Он взглянул на изрисованный красным и синим карандашами лист бумаги. Бывший начальник секретно-политического отдела, а теперь первый заместитель председателя и непременный член коллегии ГПУ Яков Агранов не умел размышлять без графического сопровождения полета своей фантазии. Беда была и в том, что он потерял ориентировку, как пароход в тумане, и не знал, кому сегодня можно доверять, а кому — нет, кто из бывших соратников остается верен, а кто затеял собственную игру с непонятными целями. Поэтому слишком много пришлось изобразить вопросительных знаков, больших и маленьких.
