Государь - Алексей Иванович Кулаков
— Вроде бы оно и хорошо. Надо бы мастеров наградить…
Договорить Ивану не дала резко распахнувшаяся массивная дверь, предварившая появление младшего брата. Причем Федор был нехарактерно злым, прямо от порога заявив:
— С-сучье племя! Правильно мне маэстро Челлини говорит: за каждую оплошку с них надобно крепкой палкой взыскивать!!!
В освободившийся дверной проем быстро заглянула пара постельничих стражей, аккуратно притворивших расписанную красками дверь: что же до четырнадцатилетнего царевича, то он, дойдя до края стола, ухватил один из лежащих там метательных ножей и остервенело швырнул стальную «рыбку» в большую колоду, сбитую из подтесанных в квадрат торцов бревен.
— Проверяю сегодня готовность седьмой водонапорной башни!
Второй нож, сверкнув в солнечном луче, вошел по рукоять возле первого.
— И узнаю!
Третий воткнулся наособицу, войдя в дерево чуть наискось.
— Что этот… Дерьмоед косорукий своровал как бы не треть железных прутьев и вязальной проволоки!!! И не просто покрал, а еще и умудрился тишком продать купцу из Любека! Мало того, что мне о том не донесли, так еще и залили бетоном днище накопительной цистерны как есть, с негодным «скелетом»!..
Не глядя ухватив то, что легло в руку, Федор отправил в колоду топорик-клевец, вошедший в сухое дерево на всю длину стального «клюва». За ним улетел очередной нож: правда, вошел он не острием, а рукоятью — что не помешало увесистой железке прочно укорениться рядом с обухом топорика.
— И ученики, к этому дерьмоеду приставленные, тоже хороши! Ни один с чертежами не сверился, все в рот Маттейке глядели… Межеумки тупоголовые!
Как вскрылся обман, Ивану объяснять нужды не было: наверняка итальянский зодчий чрезмерно нервничал, чем и привлек к себе внимание брата. Немного удивляло, что Федя принял все так близко к сердцу, потому как царевичи давно уже привыкли, что им регулярно лгут в лицо и вечно доискиваются милостей и корыстных выгод…
— Теперь бетон ломать, кирпичную кладку разбирать, наново ладить опалубку и новый «скелет». Как раз к первому снегу новую цистерну и зальют!
Ищуще скребнув пальцами вдоль опустевшей его стараниями столешни, Федор развернулся и в сердцах ударил по ней основанием ладони, заставив жалобно хрустнуть и просесть вниз одну из толстых досок.
— Блудоум миланский!!!
Опасливо наблюдающий буйство еще одного четвероюродного брата, боярич Захарьин-Юрьев уловил властный жест старшего царевича и поспешно вышел прочь — сразу же по выходу из малой залы вернув шапку на голову и облегченно перекрестившись. Оставшись вдвоем, Иван сел на стол возле насупленного братца и подхватил в руку один из метательных ножей, избежавших внимания Федора. Минут пять они просто молчали: младшенький постепенно успокаивался, выплеснув эмоции в бросках и финальном ударе, а старший брат просто сочувственно молчал и терпеливо ждал, играясь с коротким клинком. Наконец, когда один царевич легонько толкнул другого плечом, в малой зале неохотно зазвучали тихие слова:
— Утром… Не успел толком проснуться, прибегает Франка, и объявляет, что непраздна от меня!.. Прямо как пыльным мешком по голове заехали: пока с мыслями собрался, она мне протараторила, что любит… Ну, и все такое. Потом поревела малость: я ее, конечно, успокоил, но…
Спрыгнув на пол, Ваня ненадолго замер перед нахохлившимся братцем с закрытыми глазами, после чего облегченно констатировал:
— Печать на месте. М-м, Франка твоя, это ведь дочка итальянского зодчего Себастьяна Кессера? Коему батюшка поручил Публичную либерею отстроить?
— Она самая. Вань, я весь день как в тумане, не знаю, что и думать…
Издав короткий и необидный смешок, старший возрастом брат заметил:
— Тут не думать надо было, а сразу приказать подружке бежать к Домне на обследование. Или самому спросить: а точно ли от тебя дитя понесла?
Глядя на розовеющего ушами и острыми скулами младшенького, Иван поневоле вспомнил свою первую любушку, с которой миловался днями-ночами напролет — и добродушно растрепал непокорные темные вихры братца. Порозовев еще сильнее, Федор чуточку опасливо уточнил:
— А если все же от меня? Помнишь, нам Митя говорил, что если страсть плотская достаточно сильна, то печать может…
В расписную дверь малой залы несколько раз бухнули кулаком, и сразу после этого бесцеремонно распахнули: вдвинувшись в проем, знакомый царевичам десятник постельничего приказа Бориска Годунов на мгновение замешкался, а затем отвесил низкий поклон ровно в середку меж братьями и торопливо объяснил свою наглую бесцеремонность:
— Долгих лет тебе, Иван Иванович; и тебе, Федор Иванович! Великий государь призывает вас к себе в Кабинет.
Вскинувшись, средний царевич тут же поинтересовался:
— Что, тревожные вести от Порубежной стражи?!?
Вновь поклонившись, один из царских подручников порадовал братьев добрыми вестями:
— Прибыла скорая повозка из Вильно, а с ней и почтовый ларец с вестями от государя Димитрия Ивановича.
Посветлев лицами, царевичи перебросились несколькими быстрыми фразами на испанском, после чего Ваня при помощи десятника Годунова быстро избавился от надежной тяжести кавалерийского доспеха и стянул толстый вязаный поддоспешник. Торопливо освежившись в загодя приготовленой бадейке с душистой водой, братья покинули приятную прохладу Оружейной палаты, лишь ненадолго задержавшись на высоком крыльце, пока Иван накидывал поверх рубахи легкую летнюю ферязь.
— Ах, да: что ты решил с этим… Как там его? Блудоумом из Милана?.. Мне его в каменоломни засунуть, или сразу под кнут?
Один из воинов свиты тут же начал расстегивать сумку-планшет с готовыми грамотками-записками для разных приказов и отдельных важных столоначалий: однако Федор, медленно шагающий бок о бок с прихрамывающим Ваней, смог его удивить:
— Я его в сердцах плетью отходил…
— Сам⁈
Постукивающий наконечником трости по мокрым после недавнего дождя каменным плитам, семнадцатилетний рюрикович царских кровей мимоходом глянул на троицу постельничих стражей братца, заставив тех виновато потупиться.
— А после куда определил?
— Да в Тимофеевскую башню приказал, к ученикам лекарей. Веры ему более нет, а так — хотя бы хирургам и зубодерам с него польза выйдет…
Усмехнувшись, Иван понимающе кивнул: не в первый раз иноземные мастера обманывались юностью и дружелюбной вежливостью его младшего брата. Федя не особо интересовался устроением отдельных зданий-элементов застройки — но очень, очень не любил, когда кто-то намеренно искажал или портил его общие градоустроительные замыслы. Вспоминая, как много сил и времени потратил младшенький, чтобы все хорошо продумать и подробно расписать; и сколько раз ему приходилось переделывать свои планы и макеты из-за
