2133: Путь (СИ) - Сергей Извольский
Никлас вдруг обратил внимание, что и слева и справа от юной баронессы стрелковые столы пусты. И понял, о чем только что сказала Катрин: опальная боярская дочь чужая теперь в любом месте и в любой компании. Высокое сословие ее не принимает и не желает связываться по причине неблагонадежности, обычные люди — из-за того, что несмотря на опалу титула она не лишена. Поэтому, кстати, может быть и осталась юная баронесса лежать на земле у пожарного рва, а вовсе не потому, что ее падения никто не заметил.
После первой стрельбы участники получили небольшой отдых, а Никлас с Катрин направились в административное здание. Где, как и обещал иеромонах Михаил, нашлись душевые. В раздевалку зашли вдвоем и Катрин — безо всякого перед Никласом стеснения, не глядя на него начала сбрасывать с себя грязную форму. Ему, судя по всему, предполагалось отвернуться, но делать этого он не стал.
— Как будто ты что-то у меня не видел, — зайдя в кабинку произнесла Катрин за миг до того, как раздался шум льющейся воды.
Никлас едва слышно кашлянул. Пока Катрин раздевалась, она на него не оборачивалась и не видела, наблюдает он за ней или нет. Взгляд чувствовала? Догадалась?
— Дорогой брат, — сквозь шум воды произнесла Катрин. — Принеси пожалуйста целлофановые пакеты, в которых была наша грязная одежда. Пока ты будешь принимать душ я ее сложу туда, и мы возьмем эту форму с собой.
— Зачем?
— Отдадим в прачечную, а потом будем носить, как зачем?
— В чем смысл?
— Смысл в том, что вглубь Империума лучше ехать в камуфляже без знаков различий, чем в одежде, указывающей на нашу принадлежность у Новому Рейху. Если на землях федератов мы можем просто ловить косые взгляды, то чем ближе к Москве и Петербургу, тем вероятней словить что-то более тяжелое.
— Даже так?
— Даже так.
Когда Никлас с Катрин — переодетые в прежнюю свою чистую одежду, вернулись на полигон, наставники начали второй этап стрельб. После окончания кандидаты выстроились на вытоптанном плацу перед иеромонахом Михаилом и Горчаковым — они оба появились так же незаметно, как и пропадали.
Никлас внимательно осматривал шеренгу перед собой. Большинство грязные, заметно усталые, кто-то с расцарапанным лицом. Брат Павел уже подготовил планшет с общим итогом результатов, показывая Никласу и Катрин. На удивление, в стрельбе баронесса фон Губер оказалась не так уж и плоха. Ближе к подвалу списка, но не совсем на последних строках. А после отдыха так и вообще отличный результат показала.
Никлас переглянулся с Катрин, посмотрел вопросительно. Увидел едва заметный кивок, направился ближе к шеренге кандидатов. Горчаков пошел за ним, при этом заметно хромая и сильнее чем обычно опираясь на трость — похоже, долгое времяпрепровождение на ногах сказывалось. Никлас остановился рядом с баронессой фон Губер. Хотел было обратиться к ней, но взял паузу, проводив взглядом Горчакова — который прошел дальше. Жандармский инспектор остановился рядом со студентом… Альбертом Вяземским, вспомнил его имя Никлас.
Заметно было, что Горчаков набрал воздуха, чтобы говорить чисто. Но — может быть из-за усталости, может быть из-за боли в ноге, у него это не очень получилось. Причем заговорил он сейчас не просто с запинкой придыхания, а более того — начал весьма заметно заикаться.
— М-молодой ч-ч-человек, мне кажется з-знакомым ваше лицо. Мы н-нигде ранее не встречались?
Первые слова Горчаков произнес с заметным усилием, но к концу фразы уже разговорился.
— Д-думаю что нет, г-господин инсп-пектор, — так же заметно заикаясь, произнес в ответ Вяземский, заметно покраснев.
Горчаков нахмурился. Склонив голову, он внимательно посмотрел на стоящего напротив Вяземского. Бывший студент заметно заволновался и открыл было рот в попытке объясниться, но Горчаков вдруг резко повернулся, услышав раздавшийся смешок. Иеромонах Михаил в этот момент — он уже стоял рядом с Никласом, поджал губы и прикрыв глаза едва заметно покачал головой.
Горчаков безошибочно определил кто смеялся и смотрел сейчас на широкоплечего трудника. Тот самый Егор Тришкин, который под конец дистанции нес сразу четыре карабина.
— Это была такая шутка? — вновь перевел взгляд Горчаков на Альберта Вяземского.
— Никак нет, г-господин инсп-пектор.
Румянец со щек Вяземского исчез, а сам он от изменившегося тона Горчакова побледнел так, что на носу и щеках ярко выступили пятна веснушек. В этот момент раздался еще один не смешок. Даже, скорее, сдавленное хрюканье — широкое лицо Егора Тришкина было искажено гримасой сдерживаемого смеха, он даже губу прикусил.
— Господин инспектор, — заговорил вдруг иеромонах негромким, но слышимым всей шеренге голосом. — Лицо Альберта Вяземского вы могли видеть на фотографиях в газетах. Он тот самый студент, который бросил учебу в Самарском университете и без успеха попытался поступить на службу в легион, местная пресса освещала его историю.
Горчаков кивнул, показывая что понимает, о чем идет речь.
— И у Альберта Вяземского, когда он крайне взволнован, действительно проблемы с чистотой речи, — закончил иеромонах.
— Спасибо, отче.
Произнес это Горчаков спокойно, но Никлас видел, что инспектор в холодной ярости. Лицо его приобрело хищное и опасное выражение — особенно заметно это было сейчас, когда он повернулся к широкоплечему труднику, у которого все недавнее веселье вдруг испарилось. Похоже, почувствовал, что что-то зреет нехорошее лично для него.
— Это Егор Тришкин, крестьянский сын, господин инспектор, — заговорил вдруг иеромонах. — Голова большая, ума только в ней мало пока — из Москвы направлялся домой в Вятскую губернию, но вот у нас оказался. Закон ранее не нарушал, в трудники из-за глупости своей попал, не по злому умыслу. Так что, инспектор, если не затруднит, не ломайте ему жизнь…
— Вятская губерния? — посмотрел Горчаков на Тришкина.
— Так точно, господин инспектор.
— Земляку жизнь не ломать, значит, — посмотрел на иеромонаха Горчаков.
— Господь велит прощать, сын мой, — пожал плечами отец Михаил.
Инспектор, глядя ему в глаза кивнул, после обернулся к Тришкину.
— Думаю, всем присутствующим будет хорошим уроком, — голос иеромонаха заметно похолодел. Многие из скаутов и трудников при этом, как заметил Никлас, даже вжали голову в плечи — от согбенного святого отца повеяло опасностью.
Мгновением позже мелькнула трость Горчакова, раздался глухой удар и сразу же полный боли вскрик. Нога Егора Тришкина подломилась, а сам он рухнул на землю, опав как озимый. Вновь стремительный росчерк трости, еще один — в этот раз хлесткие удары попали по рукам, когда трудник попытался прикрыть голову. Отсушенные руки безвольно упали, и Горчаков — широко размахнувшись, как клюшкой для гольфа, ударил Тришкина в корпус.
Инспектор отлично умел пользоваться тростью как жезлом наказания: от боли Тришкин взвыл — громко, пронзительно. Последний, совсем несильный удар, пришелся ему прямо в лицо, в лопнувшие под набалдашником губы.
Еще секунда, и невозмутимый Горчаков уже отступил
