За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
– Ну что, жалко?
– Чий аж вздрогнул. Это сказал Тольнак. Он подумал, что, может, Тольнак не ему, решил, что рядом кто-то другой.
– Что?
– Жалко говорю?
– Я, слушай… Я не знаю, чем может помочь… Ты там…
– Да брось, Чий, ты что, извиняться передо мной решил, за то, что со мной это, а тебе ничего.
– Да я предложил.
– Помочь? – Тольнак грустно усмехнулся. – Веревкой. Мне все теперь, и всем здесь.
Чий хотел сказать, что глупости это, ну, как обычно говорят, когда такое: что они пройдут и вернутся, он привыкнет и нормально все еще будет. Но не стал, посмотрел на него молча. Тольнак ссутулился. Вытерли его плохо, только выступающие части: нос, лоб и т. д. В остальном разводы остались, получилось что-то вроде черепа, он старался не глядеть в глазницы, кровь там уже свернулась, густой скомканной слизью, и оттуда торчало – жилы какие-то мерзкие. Что он в самом деле сказать ему может? Он ведь не дурак, охотник до мозга костей с детства, Чий сперва этого не понял, пока они шли, он сильно поменял свое мнение, и будущее у него должно быть не хуже, чем у Драра. Он жил этим, хоть и молодой, на Амбаре, в отличие от сверстников, появлялся редко, не нравилось ему там пить бражку, скучать от безделья, глядя на пыльные балки и чадящий огонь. Любил смотреть на цветущую Степь, идти по следу без передышки, дыша в затылок – почти догоняя, утром, когда все спит, наскоро поев, по российской траве. А что его ждет теперь, даже если они и придут (куда?). Чий присел и неожиданно для себя спросил:
– Больно очень?
Тольнак коротко кивнул и, нервно облизав губы, глотнул:
– Они не специально это?
– Он не ответил. Отойдя от Израна, сбоку подошел Краюха.
– Чий, вести его надо. Тут нельзя.
– Куда?
– Ну, орехи где утром ели.
– Изран! – Тольнак сказал громко и все обернулись. – Мне на землю надо. Там, спереди.
– Далеко? – увидев, что Тольнак отрицательно машет головой, пожал плечами – хорошо. Они его подняли. Идти тут можно было, как по земле, они поддерживали его с двух сторон под руки…
– Нам слишком везло, так дальше идти не могло, – сказал вдруг он. – И рассчитываюсь теперь я, все как и должно быть.
Больше он не говорил.
Казалось, что они и не идут совсем, если смотреть в бок все время, и не из-за скорости, двигались они действительно медленно, менялся пейзаж их окружающий хоть как-то только в близи, дальше шло тоскливо – огромное, лишенное всяких ориентиров, и поэтому как будто застывшее, пространство. Нереальное, как нарисованное, горизонт далекий, призрачно-сизый, точки какие-то, палочки, почти на таком же расстоянии, тоже не двигающиеся поэтому, на Тольнака он не смотрел, только несколько раз, вблизи он выглядел еще страшнее, сбоку казалось, что вытирали одни щеки почти что, да лоб, шея вся в подтеках и большой комочек спекшейся крови на мочке уха. Спереди тоже не меняясь, не приближаясь и не удаляясь, был Лес. Его нет! Весь мир – это бурое пыльное поле, где живет мой народ, нет, тот народ, даже нет, все это было раньше, рождались непонятно для чего, жили, никогда не задумывались. Пили, ели шатались по Деревне или пропадали на Амбаре, крали птицу по соседям…
То, что раньше казалось большой кочкой, теперь, вблизи, стало холмом, он, похоже, слишком увлекся горизонтом и заметил только сейчас, остальные уже давно все поняли. Холм был сухим по- настоящему, Тольнак говорил всегда, что узнает это место по описанию, сразу же, теперь сразу же его узнал Чий, усмехнувшись иронично – это та самая поляна, о которой говорил Кара.
…И весь этот мир заканчивается Болотом. Он в нем тонет, дальше туда пройти нельзя, потому что ничего нет. А зачем, кстати, ты, Чий, раньше, в прошлой жизни “жил” на Амбаре? Интересно тебе было, да? Да, нет, мне же никогда это не нравилось, я только почему-то старался себя убедить в том, что так положено. Кому положено? Всем. Вот, вот. Почему ты там был? Так все делали, и ты решил быть как все, но это ладно, это ерунда, и потом мы пошли в Лес. Наврали, нет никого Леса, это… Вот это вот, мираж, как в жаркий день в Степи вода. И отец…Какой еще Лес, как ты представлял, он туда шел вот так же?
Он стоял у ближнего к северу края поляны, ягоды никакой не было, в остальном все так, как Тольнак и описывал: мелкая травка, крутой склон с пологой вершиной, кусты по краям. Чий не стал ему ничего говорить, ему и без того тяжело. Чий слышал, как рядом разговаривали Краюха и Изран, Краюха что-то спросил, он четко услышал ответ Израна: «Пускай отдохнет, поедим, что осталось, и к вечеру там будем». Чий усмехнулся: самое смешное, теперь, наверное, это правильно и как может быть еще. Теперь только так, хотя и жалко. Он развернулся, собрался тоже пойти поесть и повернул голову на шепот. Тольнак теперь не сидел один, рядом Ворот, они о чем-то говорили тихо. По обрывкам фраз он понял, о чем Тольнак спрашивал, а Ворот так же тихо отвечал – он описывал ему место, где они находятся, и врал. Чтобы это понять, многого слышать необязательно. Сначала очень быстро промелькнула чудная догадка – он так же, как и Чий, не хочет его расстраивать. Нет, это глупость, не сказать – это одно, а врать – это уже другое. И тут он все понял, в момент. Он вспомнил: «рука» – все было не так, они врали с Израном. Это было элементарно. Он же не стал бы нести вязанку в правой руке, прокушенную птицей, ее он всегда берег, держал на весу, брал что-нибудь только левой. И тогда, Чий хорошо помнил, когда они поговорили с Тольнаком, коротко, он стоял, спрятавшись, и видел, как Тольнак подошел к ним, и Ворот, взял у него бородву левой рукой, точно левой, закидывает на плечо. Левая рука у него пробита – та, в которой он носил, в правой ничего не было. Где же у него в то время находилась ноша? Нигде, камыш именно в этот момент взял Изран.
Чий представил, что произошло дальше. Тольнак замешкался перед корнем, Ворот опрокидывает его в грязь, прыгает на голову и, когда голова оказывается в жиже, – они не надеялись, что колышки корня, проткнут именно глаза – бьет снизу чем-то острым. Вязанка бы ему помешала, не вышло бы синхронности удара: упал – выколол, если бы Тольнак остался жив, сказал бы о разнице. А потом Изран камыш положил справа.
А может,
