Валерий Шамбаров - От Киева до Москвы: история княжеской Руси
Послу великого князя Мстислав Храбрый обстриг бороду и голову и отпустил в таком виде. Но посол представлял самого великого князя. Преднамеренное оскорбление и вызов были брошены лично ему, и Ростиславичи нарвались. На севере загремела большая гроза. Привычно строились владимирские полки, в 1173 г. воевода Борис Жидиславич опять повел их на Днепр. Только на этот раз вместо Мстислава Андреевича рядом с воеводой ехал другой сын государя, Георгий Андреевич. Боголюбский поднял и остальных князей. Не союзников, не друзей как раньше — он разослал приказ выступить всем без исключения, именно как своим подданным. И ослушаться его не смели, даже Роман Смоленский привел дружину против братьев.
Собралось двадцать с лишним князей, 50 тыс. воинов! Такого войска на Руси давно не видели. Перепуганные Ростиславичи даже не пытались оборонять Киев. Разбежались и заперлись в крепостях, где можно отсидеться, Рюрик в Белгороде, Мстислав в Вышгороде, Давыд помчался просить помощи в Галиче. Бесчисленные полчища окружили Вышгород. Но… разношерстное ополчение со всех земель было не армией. Оно было толпой. Это проявилось в еще большей степени, чем под Новгородом. Единого руководства и в помине не было. Пытались распоряжаться старший из князей, Святослав Черниговский, молодые командиры Георгий и Всеволод, их никто не слушал.
Некоторые князья участвовали в войне «неволей», сражаться за Боголюбского им не очень-то и нужно было. Они пассивно держались в стороне или привычно изменяли. Ярослав Луцкий снесся с Ростиславичами, договорился — пусть Киев уступят ему, а он предаст. С ним перешептался Святослав Черниговский — пусть ему добавят солидный удел, и он поддержит Ярослава. В результате оба князя внезапно сняли свои полки и повели прочь. Другие воины не могли понять, в чем дело, тоже начали отступать. Прокатился слух, будто идет Давыд с галичанами, возникла паника. Мстислав Храбрый увидел со стен общий переполох и не верил своему счастью. Вылетел из крепости со всем гарнизоном, принялся рубить мечущиеся толпы, загнал бегущих в Днепр, многие потонули.
И все-таки, как это ни удивительно, войну выиграл… Боголюбский. Ему почему-то удавалось все! Его войска, воеводы, союзники, могли действовать плохо или вообще отвратительно, а князю, несмотря ни на что, сопутствовал успех. Любое поражение оборачивалось вдруг победой. Так было и сейчас. Киев получил за измену Ярослав Луцкий, но не дал обещанного удела Святославу Черниговскому. Они повздорили, отбирали Киев друг у друга. Святослав захватил жену и детей Ярослава, назначил за них огромный выкуп. А Ярослав, чтобы уплатить его, ободрал до нитки киевлян… В этой месиловке Ростиславичи почесали в головах и предпочли поклониться Андрею. Просили прощения за свои выходки, признали его главенство. Предлагали, пускай будет как раньше — совместными усилиями пресечь безобразия, посадить в Киеве Романа Смоленского, а Боголюбского они впредь обещали слушаться…
Да, владимирскому государю чудесным образом удавалось все, что бы он ни замыслил, за что бы он не взялся. Он не мог сделать только одного. Изменить окружающих его людей, научить их мыслить, как он сам. Он строил великую державу, нужную всем русским и каждому в отдельности. А каждый в отдельности рвался только к собственным выгодам. Ростовские и суздальские бояре затаились до времени, но князь, не дающий им воли, твердо поддерживающий закон и порядок, страшно им мешал. Современник писал о Боголюбском:
«Всякий, держащийся добродетели, не может не иметь многих врагов»[116].
Андрей выдвигал незнатных людей, принимал на службу крещеных инородцев: болгар, евреев, кавказцев. Искренне полагал, что они, обязанные своим положением государю, станут надежной опорой. Но разноплеменные помощники думали в первую очередь о наживе. Назначенные наместниками и тиунами, они хищничали, набивая свои кошельки. При дворе готовы были продаться кому угодно. А крестилось в большинстве ради заработков и карьеры, глубокое Православие государя было им ненавистно — хочешь или не хочешь, приходилось отстаивать с ним долгие службы, поститься, ограничивать житейские радости.
Боголюбский не желал лишних конфликтов ни с кем, ни со знатью, ни даже с греческой церковью. Киевскую митрополию наказал, а епископа Леона все же принял, другого-то не было. Только не хотел видеть этого проходимца, велел ему жить в Ростове, а во Владимире служило русское духовенство. Но Боголюбский сам пустил козла в огород, бояре снова начали группироваться вокруг епископа. А вдохновителем оппозиции стал сосед, князь Глеб Рязанский. Его княжество было совсем не маленьким, не бедным — земли были куда более плодородными, чем в Залесье. Но Глеб не обладал ни талантами, ни трудолюбием Андрея, не умел созидать и хозяйствовать. Зато он жгуче завидовал Боголюбскому, косился на красоту и богатство его городов.
Ну а родственников и верных сподвижников рядом с Андреем становилось все меньше. В 1174 г. скончался брат Святослав — он тихо и незаметно княжил в Юрьеве-Польском, но был заодно с государем, во всем поддерживал его. У Боголюбского оставалось еще двое сыновей. Георгий правил в Новгороде, ничем себя не проявил, серьезного авторитета не заслужил. При отце находился 20-летний Глеб. Он славился чистым и убежденным благочестием, горел возвышенной Верой и жил только Верой. Проводил время в храмах, зачитывался Священным Писанием, отдавал себя делам милосердия, помощи Церкви. После смерти старшего сына, Мстислава, Боголюбский начал было приучать Глеба к государственным вопросам, но заняться ими молодому князю было не суждено. В 1174 г. он тоже отошел в мир иной — впоследствии благоверный Глеб был признан святым.
Но это было впоследствии. А теперь-то для оппозиции все складывалось как нельзя лучше! Возле государя не осталось никого, кто мог бы подхватить и удержать его власть! Вызывала тревогу разве что крепнущая дружба великого князя с Михаилом и Всеволодом. Знаменитые воины, законные наследники. Но и они были далеко. Надо было поспешить, пока Боголюбский не приблизил и не призвал к себе таких преемников. Глеб Рязанский пересылался с ростовской знатью, обещал военную помощь. Начали готовить «убивство Андреево… по научению Глебову»[117]. Круг заговорщиков составили бояре, придворные, главный воевода Борис Жидиславич, примкнула и вторая жена государя, болгарка. Хотя ее-то увлекали совсем не политические соблазны. Боголюбский был уже в летах, она нашла себе кавалера погорячее. Но тешиться тайком было слишком хлопотно и опасно. Иное дело, если от мужа избавиться…
Бедой Боголюбского стало то, что он «опоздал стать Грозным»[118]. Ему уже давно поступали тревожные сигналы, но он «ни во что вменил слухи». Отмахивался и пропускал мимо ушей. Неужели он не знал, что ростовские и суздальские аристократы не любят его, сплетничают, злословят? Ну и ладно, насильно мил не будешь. И только к лету 1174 г. перед государем раскрылась страшная правда — вокруг него раскинулась и сформировалась сеть заговора, его намеревались убить, в подготовке переворота были замешаны самые высокопоставленные лица.
Но одни слуги, искренние и добросовестные, вели расследование и сообщали об измене, а другие были связаны с крамольниками, вовремя предупредили их. Борис Жидиславич и еще ряд разоблаченных сообщников благополучно упорхнули в Рязань. Лишь теперь Боголюбский поверил. Он стал остерегаться, запирать дверь в спальню, рядом с постелью клал меч, реликвию св. Бориса. А следствие вскрыло новые имена, в том числе одного из Кучковичей, ближайших бояр, братьев первой жены. Наконец-то Андрей решился на крайние меры, велел казнить предателя.
Хотя это лишь ускорило развязку. Князь и в самом деле не умел быть Грозным. К нему поступили доказательства только на одного Кучковича, а его родных Боголюбский не трогал, они оставались при дворе. Приговор даже не успели привести в исполнение. О нем пронюхал Яким Кучкович и «поспешил к братье своей, к злым советникам, как Иуда к евреям, стараясь угодить отцу своему сатане»[119]. У зятя Кучковичей Петра были именины, и заговорщики собрались у него под этим предлогом. Яким внушал:
«Сегодня князь казнит одного, а завтра нас».
Сколотили отряд из 20 человек — Петр, Яким, «жидовин Ефрем Моизич», ключник осетин Анбал, жена-болгарка…
Наступила ночь на 29 июня. Злодеи трусили, робели. Чтобы побороть страх, сперва отправились в погреб, напились крепкого меда. Стража знала убийц как высоких начальников, подпустила к себе, и ее без шума перерезали. Но зажигать свет боялись, как бы не разбудить обитателей боголюбовского дворца. Подкрались к спальне государя, постучались, кто-то назвался Прокопием, любимым слугой Андрея. Князь распознал обман, стал искать меч. Его на месте не оказалось, Анбал заблаговременно вынес оружие, а заговорщики вышибли дверь. Началась свалка в кромешной темноте. 63-летний князь дрался, как лев, сбил с ног первых нападающих, одного из них приняли за Боголюбского и проткнули мечами.
