Дмитрий Хван - Ангарский Сокол
Когда Пётр возвратился из Енисейска, Ленка сидела во дворике на лавочке, погружённая в свои мысли. Хорошо, что он нарвал на лугу разноцветья, символический букетик пришёлся ей как нельзя кстати. Она с милой улыбкой уткнулась носиком в цветы, Карпинский же, обняв её, привалился на спинку лавки.
– Петя, а ты откуда родом? Ты ведь мне так и не сказал до сих пор, – вдруг серьёзным взглядом окинула мужа Лена.
– Ну…
Тут пришлось почесать затылок, соображая, что же сказать. В тайну появления ангарцев из числа переселенцев с Руси был посвящён только отец Кирилл и более никто. Насколько знал Пётр, большинство их мужиков, женатых на переселенках, либо говорили о переселении предков, указывая известные города на Руси, либо помещали свои города на территории к востоку от Сибири. В общем, как-то объясняли, да и жёны особо не докапывались. Ленка же, как заметил Карпинский, уже не раз пыталась получить конкретный ответ на свой вопрос, он же всё отшучивался. Сейчас же врать или придумывать нечто ангарец не захотел и ответил:
– Я с Севера, Кольский полуостров.
– В Кольском острожке уродился? – удивилась она.
– Ну, почти, – немного запнулся Карпинский, вспомнив о Мурманске. – Там недалеко будет.
– А отец твой также с Колы? – продолжала она свой допрос.
– Нет, он с Волыни, Луцкий район, – брякнул Пётр и тут же подумал: «Зачем?»
– Вот и князь Сокол, бают, с Луческа, – протянула Лена.
– Кто бает? – нахмурился муж.
– Люди, – пожала она плечами. – Что с того?
Пётр пока не знал, что с того. Вот только зачем об этом говорят? «Проболтался кто-то из наших, не иначе…»
Наступил вечер, и, съездив за Василием Михайловичем, посол привёл его в свой дом. При входе тот кинул взгляд на торчащую из крыши длинную антенну и лишь покачал головой. Лена по случаю визита дорогого гостя на пару с Макаром испекла медовые печенья с орехами. Беклемишев остался ими весьма доволен. Час с небольшим пролетел в разговорах, из которых каждый вынес что-то новое для себя. Оказалось, что Беклемишев всё же не столь чёрств, как Петру представилось утром. Он объяснил, что делал всё возможное для наилучшего исхода трудного пути. Вообще, если бы не делать оное по уму, то надобно было зимовать в Томске. И идти посуху, как раз летом к Енисейску добраться можно.
– А там уж ваш пароход, – закончил свою мысль приказный голова.
– Угу, ясно, – кивнул ангарец. – Но я предлагаю немного по-другому.
Взяв перечерченную с карты копию с подправленной географией, Пётр принялся показывать путь от Москвы до Енисейска. Тот, что обсуждал с товарищами Соколов. По этому проекту выходило вроде бы ладно. Но была пара проблем: на Кети надо было расширять Маковский острог, а на Енисее – поставить ещё один причал и меж ними проторить дорогу для телег.
– Там километров полтораста будет, – сказал Пётр Беклемишеву и, увидев непонимание, поправился: – Сто сорок вёрст. Поэтому на середине пути нужен ещё и острожек для отдыха.
– Дело верное, – согласился Беклемишев. – Я могу порадеть вам?
– Да, нужны люди, чтобы дорогу справить и острожки поставить. Мы уплатим за работу.
«Хорошо, что в этом вопросе мы нашли полное понимание с Василием Михайловичем. – Хотя Карпинского кольнула вдруг пришедшая в голову мыслишка: – Дорога в Ангарию получится больно уж ладная и обещает быть проторена. А где провезли многие сотни переселенцев, проведут и тысячи солдат с пушками. А сам Беклемишев так не подумал ли, случаем? – Пётр глянул на него. – Улыбается в бороду, хитрюга, и не поймёшь его. Вроде прост, как валенок. Так то и напускное может быть. Что в таких случаях делают? – Послу вспомнился момент из замечательного кинофильма „Россия молодая“: как русский чиновник в Швеции советовал ливонцу быть осторожнее с медовухой – она, мол, многим языки развязывала. – Надо это учесть».
– Пётр Лексеич! Вызывает Петренко! – Из чердачного лаза высунулась вихрастая голова Онфимки.
– Ну вот, товарищ приказный голова. Пойдём общаться с Ангарией. – Карпинский сделал приглашающий жест.
Поднявшись на мансарду, Беклемишев сразу уставился на стоящую на столе рацию.
«Ага, всё-таки большой чиновник заволновался! На стуле заёрзал, родной. Поглядывает на радиостанцию с опаской и блеском в глазах – интересно ему!»
– «Енисей»! «Крепость» на связи! – чуть хрипло заговорил вдруг динамик.
Беклемишев аж подпрыгнул на стульчике. Хотел было и перекреститься, да, увидев насмешливый взгляд Онфимки, сжал губы и продолжал смотреть на динамик.
– Кто это? – прошептал он.
– Это Ярослав Петренко, владиангарский воевода, – ответил ангарец. – Помнишь его?
Василий Михайлович кивнул.
– «Крепость», «Енисей» на связи. Беклемишев со мной, – ответил Карпинский Ярославу.
– Понял тебя, Пётр. Соколов на связи, – отвечал уже Вячеслав Андреевич.
А посол уже надевал Беклемишеву наушники и показывал, что говорить надо прямо в эту штуку, что торчит перед губами.
– Доброй ночи, Василий Михайлович! Как здоровье твоё, дружище?
Беклемишев замялся. Пётр зажал клавишу и предложил ему говорить.
– Князь Сокол? Вячеслав Андреевич? – Похоже, Беклемишев всё никак не мог взять в толк, что он разговаривает не с железной коробкой, а с человеком, но посредством этого железа.
– Да-да, Василий, это я, – засмеялся Соколов.
– Ты в крепости сиживаешь сейчас? – продолжал удивляться приказный голова.
Вячеслав, похоже, решил сразу перейти к делу, ведь Беклемишев может ещё долго изумляться, сидя в наушниках перед радиостанцией.
– Василий Михайлович, ты с Петром обсудил путь для караванов? Согласен ли ты?
– Да, обсудил, – хрипло проговорил он, – я согласный. Токмо государь оное приговорить должон, иначе никак.
– Это понятно, главное, ты согласен. Дашь ли людишек на торение пути? Оплатим!
Карпинский с умилением смотрел на эту картину – люди, разделённые ранее тяжестью веков, волею неведомого оказавшиеся вместе, теперь увлечённо переговаривались по рации. «А Василий Михайлович – умница, уже и наловчился клавишей на приём и передачу пользоваться. Ишь, его даже распарило».
Беседа их длилась около получаса, Пётр уже и за морсом в ледник Онфима послал. Впечатлений у Беклемишева осталось после сеанса связи выше крыши, он с послом Ангарии делился ими ещё с час. Но главные вопросы решили – и слава богу! Ангарский путь согласован. Из Владиангарска «Гром» выходит с посольством, позже присоединяясь к уходящему с обозом и казною Беклемишеву. И самое главное для Карпинского – он в составе посольства! А в Енисейск направляется новый посол. Ленку же увозят в Ангарск, под присмотр медиков. Чёрт! Только сейчас он понял, что случилось. Это же сколько времени уйдёт на дорогу до Москвы и обратно? Эдак вернётся посол, а дитятко его уже лопотать начнёт? Но, с другой стороны, когда ещё придётся увидеть столицу? Ведь Пётр видел её только по телевизору. Она будет не той Москвой, совсем не той, и, честно говоря, интересней увидеть её такую, какая она сейчас.
Средний Амур. Июнь 7148 (1640).
Для амурских ангарцев эта зима и весна не прошли впустую. Сазонов и Матусевич значительно укрепили влияние Ангарского княжества в регионе, проводя рейды и устанавливая ангарское подданство для всех посёлков, что были в пределах доступности. Сазонов начал строительство острога и на южном берегу Амура, переселяя туда приходивших в крепость амурцев-хлебопашцев. Албазинское воеводство значительно расширяло свои пределы. На восточной окраине Албазинского воеводства Игорь с бойцами оставался зимовать в Усть-Зейске, утверждая там ангарскую власть. За зиму он подчинил несколько находившихся в округе поселений, приведя тех к вассальной клятве даурскому князю Ивану и Ангарскому княжеству. Маньчжуры более не встречались, к сильному разочарованию майора. Ципинь, пленный чиновник, вёл себя смирно, с полной покорностью угодничеством. Бежать он не только не пытался, но и не желал всей своей жалкой душонкой. Если бы он выбрался за пределы посёлка да оказался без грозных лоча рядом – быть ему куском окровавленного мяса. Несколько раз он уже бывал жестоко бит роднёй девушек, обесчещенных им за время недолгого хозяйствования маньчжуров в посёлке. Если бы подвывающий Ципинь не прятался за хохочущих бородатых лоча, как он выговаривал самоназвание русских, пришлось бы ему худо. Амурцы постоянно посматривали, не отстал ли маньчжур от своих защитников, чтобы отвесить ему лишний пинок. Спецназовцы же, подмяв под себя округу и выбрав нового старосту посёлка из числа охотников, по весне заставили амурцев из нескольких поселений начинать подготовку к строительству острога и причала на Амуре. Была установлена и норма ясака – половинная от маньчжурского варианта.
В Албазине же спускали на воду два судна с небольшой осадкой, построенных поморами по проекту Фёдора Сартинова, капитана БДК «Оленегорский горняк», который остался без начальника у Новой Земли. Тяжело переживавший собственную глупость, как он считал своё желание прогуляться в новом мире, Фёдор Андреевич на долгое время замкнулся в себе и лишь с появившейся возможностью выйти на океанские просторы нашёл в себе силы заняться любимым делом. Сартинов и его офицеры приняли самое деятельное участие и в строительстве судов, а не только в их проектировании. Завершив монтаж паровых машин на корабли, занялись и их вооружением. Каждое судно получило по две отличные пушки новейшей ангарской разработки, сработанные из стодвадцатисемимиллиметровых буровых труб с последующей установкой на него литого удлинённого казённика методом скрепления – кольцом и соединительной муфтой на горячую посадку. Орудия выдавали впечатляющие для того времени характеристики – при калибре в сто девять миллиметров они были способны посылать осколочные и примитивные шрапнельные снаряды весом в двенадцать килограммов на дистанцию до трёх километров. Одно орудие занимало место на носу судна, перед рубкой, второе – на корме. Установлены они были на поворотных тумбах, вращающихся на триста шестьдесят градусов. Капитан Фёдор Сартинов после спуска судов на воду немедля присвоил обоим названия – «Даур» и «Солон». Недолго думая, он решил считать эти корабли канонерскими лодками. Ходовые испытания обе канонерки прошли успешно и в середине мая, приняв на борт людей, боеприпасы и прочее, взяли курс на устье Зеи. Пугая периодическими громкими гудками и стелющимся чёрным дымом плавающих по Амуру местных рыбаков и жителей прибрежных поселений, канонерки за двое суток добрались до Усть-Зейска. Там приняли на борт людей Матусевича и оставили старшим в посёлке Петра Бекетова с дюжиной казаков и четырьмя десятками вооружённых винтовками тунгусов под командой Александра – сына одного из вождей ангарских тунгусов. Их задачей стало дальнейшее строительство острога.
