Нэпман 1. Красный олигарх - Алим Онербекович Тыналин

Из папки выскользнул тонкий конверт. Лена осторожно достала содержимое, развернула.

Ого, это оказалась неприметная квитанция рижского отделения «Дойче Банка» о переводе крупной суммы в швейцарские франках.

А вот подпись вызывала много вопросов. Она едва сдержала возглас удивления. Подпись принадлежала не Крестовскому, а члену той самой комиссии ВСНХ, которая вынесла решение в его пользу.

Еще несколько минут поисков, и вот оно! Целая серия подобных квитанций, аккуратно подшитых к делу о проверке импортного оборудования.

Суммы, даты, номера счетов, все складывалось в четкую систему. Крестовский не просто выводил валюту, он создал целую сеть для подкупа чиновников через зарубежные банки.

Тщательно вернув все папки на места, Елена спрятала блокнот в сумочку. В голове уже выстраивался план дальнейших поисков. Завтра нужно проверить таможенные декларации, а потом добраться до бухгалтерии.

Выйдя на вечернюю улицу, она поежилась от промозглого ветра. У ворот ждал верный «Рено». Пора ехать к Леониду, эта информация слишком важна, чтобы откладывать до утра.

Заведя мотор, она еще раз мысленно пробежалась по найденным уликам. С такими документами можно не просто оспорить решение комиссии. Можно уничтожить Крестовского полностью.

* * *

Я в третий раз за вечер с наслаждением вдохнул аромат необыкновенного кофе, который Величковский готовил в особой турке из йенского термостойкого стекла. Старый профессор привез этот рецепт еще из Фрайберга.

Зерна особого помола заваривались при точно выверенной температуре девяносто четыре и две десятых градуса. «Как в металлургии, — любил приговаривать он, — все дело в точном соблюдении температурного режима».

В заводской лаборатории тихо. За высокими окнами с частым переплетом уже стемнело, и только новые электрические лампы дневного света, недавно закупленные в Германии, заливали помещение ровным белым светом. Их металлические плафоны отражались в стеклянных дверцах шкафов с образцами.

Величковский склонился над столом, где были разложены номера «Stahl und Eisen» за 1914–1917 годы. Его седая бородка чуть подрагивала от возбуждения, пока он сравнивал графики в старом немецком патенте с документацией Крестовского.

— Нет, вы только посмотрите, Леонид Иванович! — он постучал карандашом по формуле. — Это же прямой плагиат! Берлинский патент номер 147832 от 1916 года, работа группы Круппа.

— Даже формулировки один в один переписаны, — продолжал профессор, нервно протирая золотое пенсне. — Вот, смотрите: «метод контроля структуры металла при температурах выше точки Ac3». Слово в слово! Только в патенте Круппа дальше идет оговорка о нестабильности структуры при определенных режимах охлаждения. А у Крестовского эту часть просто опустили.

Я отставил изящную фарфоровую чашку «Розенталь» с недопитым кофе и подошел к большому металлографическому микроскопу «Цейс». Этот прибор стоимостью в двенадцать тысяч марок мы получили всего неделю назад, и он уже успел стать предметом зависти всех московских заводских лабораторий.

— Вот здесь, — Величковский ловко сменил предметное стекло с образцом, — микроструктура стали Крестовского при увеличении в восемьсот раз. А теперь… — он достал из специального футляра другой образец, — сравните с образцом из немецкого патента.

Я склонился к окуляру. Даже неспециалисту видна идентичность структур: характерный игольчатый мартенсит, окруженный ферритными зернами. Тот же рисунок, что и на фотографии 1916 года.

— Но главное не это, — профессор азартно перебирал страницы технического журнала. — Помните тот странный скачок на графике прочности? Который они объясняли погрешностью измерений?

Он разложил на столе несколько диаграмм, придавив углы бронзовыми пресс-папье с вензелями еще дореволюционного Императорского технического училища.

— В патенте Круппа прямо указано: при таком режиме термообработки неизбежно образование микротрещин. Они не видны при обычных испытаниях, но под нагрузкой сразу проявляются.

Я машинально потер плечо, которое начинало ныть к вечеру, последствие недавнего ранения. Величковский заметил это движение и, не прерывая объяснений, подвинул ко мне стакан с только что сваренным кофе.

Тонкий аромат арабики смешивался с характерным запахом травильного раствора, которым пользовались для подготовки металлографических шлифов.

— Смотрите внимательно, — профессор склонился над листами, исписанными мелким готическим шрифтом. — Вот данные испытаний на длительную прочность. При температуре выше тысячи шестисот градусов начинается катастрофическое развитие микротрещин. Крупп столкнулся с этим при производстве корабельной брони в шестнадцатом году.

Он достал из папки еще один документ, страницы которого пожелтели от времени:

— А это внутренний отчет металлургической лаборатории «Круппа». Мне его показывал старый коллега Шмидт во время стажировки в Эссене. Они потеряли целую партию брони для крейсера «Зейдлиц» из-за этого эффекта.

В лаборатории стало совсем тихо. Только гудели трансформаторы новой электропечи для плавки образцов да мерно тикали настенные часы «Сименс» с логотипом завода-производителя на циферблате.

— И теперь главное, — Величковский порывисто встал и подошел к шкафу с образцами. — Я попросил Сорокина провести серию испытаний на усталость металла при циклических нагрузках.

Профессор извлек из шкафа с никелированными ручками поднос с аккуратно разложенными образцами. Каждый был пронумерован и снабжен бирками с данными испытаний, почерк Сорокина я узнал сразу — педантичный молодой инженер писал цифры с каллиграфической точностью.

— Посмотрите на излом, — Величковский протянул мне один из образцов под лампой немецкого микроскопа «Рейхерт». — Классическая картина усталостного разрушения. Точно такая же, как на фотографиях из архива Круппа.

Я внимательно рассматривал характерный рисунок излома. За спиной негромко шипел электрический чайник «AEG», который профессор использовал для своих кофейных экспериментов. Величковский тем временем разложил на столе графики испытаний:

— Три месяца работы при температуре около тысячи градусов, и металл начинает разрушаться. В условиях реального производства, при вибрациях и дополнительных нагрузках, процесс пойдет еще быстрее.

Он снял пенсне и устало протер глаза:

— Крестовский просто скопировал старую немецкую технологию, даже не разобравшись в ее недостатках. А когда проблемы вылезли при испытаниях, попытался замаскировать их под «погрешности измерений».

Я взглянул на часы, стрелки показывали начало одиннадцатого. За окном лаборатории давно стемнело, только огни мартеновского цеха освещали заводской двор.

— Значит, — я аккуратно собрал документы, — мы можем официально доказать не только плагиат технологии, но и ее неработоспособность?

— Абсолютно, — Величковский решительно завязал тесемки папки с патентами. — Более того, я готов лично выступить перед любой комиссией. Это уже не просто техническая ошибка, это преступная халатность, которая может привести к катастрофе.

Когда мы выходили из лаборатории, я мысленно прикинул расклад. Лена должна была уже закончить работу в архиве наркомата.

Если и там нашлись нужные документы, у нас на руках будет полный комплект доказательств, и технических, и финансовых. Похоже, Крестовский серьезно просчитался, понадеявшись, что никто не станет