30 сребреников - Дмитрий Викторович Распопов
— Алонсо, идём, — показал я вниз.
Парень побелел, но пошёл, и уже спускаясь вниз в подвал, мы услышали страшные крики, которые то замирали, то снова поднимались до высокой ноты.
— Сеньор Иньиго, я не могу, — Алонсо был белый словно мел и начал тяжело дышать, сползая по стене.
— Бернард? — я повернулся в кенгурятнике к швейцарцу.
— Отдай мне синьора Иньиго, — сказал тот Алонсо и когда парень передал меня в руки наёмника, то сразу быстро рванул наверх.
Мы же спустились ещё ниже и по крикам, нашли нужное помещение, где присутствовали палачи, два писца, нотариус и все инквизиторы. Ну и дыба, на которой находился иудей, одетый лишь в исподнее, а его руки и ноги были прикручены верёвками к блокам, которые натягивал палач, проворачивая рукояти шестерни.
— Иохим, — послышался спокойный, мирный голос отца Иакова, — мы хотим узнать, где твой старший сын и где он держит христианскую девушку.
Человек промолчал, тогда брат Иаков перекрестился и сделал жест палачу, который сделал пол-оборота шестерни с рукоятями, поставив её на следующий упор, что вызвало новое натяжение верёвок и человек на дыбе снова закричал.
— Мы готовы облегчить тебе боль Иохим, — мирный голос брата Иакова проникал в мозг, на фоне ужасных криков пытаемого, — просто сознайся.
— Я ничего не знаю, меня оговорили! — закричал иудей, когда палач остановил повороты рычагов.
— Два свидетеля христианина свидетельствуют против тебя, — спокойно, словно на обычном допросе сообщил ему брат Стефан, — мы склонны верить братьям по вере, а не тебе.
— Я ничего не знаю! — закричал тот, на что отец Иаков снова сделал жест палачу.
Видя спокойные, даже умиротворённые лица инквизиторов, которые просто делали свою работу, мне впервые стало страшно. Они не видели перед собой человека, лишь грешника, который должен был признаться и имея на руках свидетельские показания, без малейших колебаний прибегнули к пыткам. Я только сейчас понял, что если бы такие показания имелись бы у них и против Франческо Морозини, который строил из себя знатока словесности, то он уже бы сегодня ровно также бы извивался на дыбе, как сейчас и этот человек.
Мороз пробежался по моей коже, и я не смог больше смотреть на этот контраст: добрые, заботливые лица монахов и испытывающего смертельные муки пытаемого человека.
— Идём Бернард, — повернул я голову к спокойному швейцарцу, — здесь разберутся и без нас.
Мы пошли наверх, а наёмник спросил.
— Вам не страшно синьор Иньиго? Всё же несмотря ни на что, вы ещё слишком мал, чтобы видеть подобное. Многие взрослые не выдерживают вида пыток.
— Отвечу тебе честно Бернард, — вздохнул я, — я только что начал бояться инквизиторов. Поскольку они с одним и тем же выражением на лице и с одной же интонацией в голосе спросят у тебя как дела, или отдадут приказ палачу пытать тебя.
Огромный мужчина удивлённо посмотрел на меня.
— Как обычно синьор Иньиго, — с тяжёлым вздохом признался он, — вы смотрите куда дальше остальных.
Мы отправились с ним в столовую, перехватить чего-то поесть, но вскоре прибежали за нами, не дав доесть взятое.
— Иудей признался! Девушка сейчас в одном доме, нужно её забрать и передать отцу, задержав сына нехристя! — прибежал один из писцов, участвующих при пытках и выложив мне новости со скоростью звука.
— Вот и поели, — вздохнул я и Бернард рядом поднимаясь со скамьи, также тяжко вздохнул, беря меня на руки.
Имея описание дома и квартал, найти его не составило труда. Внутри была лавка ювелира, который побледнел при нашем приходе.
— Его арестовать, как и всех в здании, — распорядился я, отдавая приказ присутствующему рядом со мной префекту района с городской стражей.
— Но синьор! Моя жена! Дочери! — ахнул он.
— У тебя укрывается девушка-христианка? — поинтересовался я.
Он опустил голову и промолчал.
— Тогда всех в тюрьму, — распорядился я, — пусть тюремщики сполна насладятся свежими постояльцами.
— Нет синьор! — седой мужчина бросился в ноги к Бернарду, у которого я был на спине, — заклинаю вас господом!
— Своим господом можешь заклинать своих раввинов, — префект стоящий рядом со мной пнул его и тот от боли сжался в комок.
— В лавке ничего не трогать! — предупредил я солдат, глаза которых загорелись при виде некоторых пеналов, которые лежали у ювелира на столе.
— Синьор! — еврей зарыдав, на четвереньках засеменил ко мне, — можно нам поговорить с вами наедине?
Предполагая то, о чём он хочет говорить, я кивнул Бернарду и тот отошёл от остальных, чтобы нас никто не слышал.
— Прошу вас, я отдам всё что у меня есть, — он обратился ко мне с мольбой, — только не трогайте меня и мою семью. Сын Иохима и эта девка у меня, в подвале. Будь проклят тот день, когда я решил ему помочь.
— В какую сумму ты оцениваешь своё состояние? — поинтересовался я у него.
— Не больше ста флоринов синьор! Я очень беден!
Я повернулся к префекту.
— Сеньор Амандо пошлите пожалуйста своих солдат, порасспрашивать соседей этого иудея, как богато он живёт, что покупает, какие люди к нему ходят.
Тот с широкой улыбкой на лице отдал приказ.
— Конечно синьор Иньиго.
Иудей не стал дожидаться результатов, а взмолился.
— Две тысячи синьор! Это всё, что я смогу собрать, если продам всё имущество и драгоценности.
— У тебя есть знакомые христиане, кто может за тебя поручиться? — поинтересовался я у него и он, немного поколебавшись, кивнул.
— Бернард дай мне бланк с индульгенцией, — попросил я наёмника, а у иудея попросил письменные принадлежности. Что тут же было сделано.
— Вот, — я показал ему отпущение грехов без имени, в котором поставил цифру «200» и описание за что: «убийство кардинала и ещё одного священника», — отправь дочь к нему, пусть умоляет, рыдает, но этот твой знакомый должен просить меня отпустить ему эти грехи.
— Он? Не я? — не понял меня ювелир.
— Я не могу отпустить грехи нехристианину, — я посмотрел на него, словно на идиота, покачав при этом головой, — так что если не хочешь ночевать в тюрьме вместе с семьёй, отправляй дочь.
Он кивнул, написал записку и вскоре девушка побежала по улице,
