Русская война 1854. Книга четвертая - Антон Дмитриевич Емельянов
Тридцать «Чибисов» ушли в сторону азиатского побережья, разворот — теперь следим за сигналами с дежурного самолета и играем скоростью, чтобы точно рассчитать момент выхода на цель. Осталась примерно минута… Я выдохнул и приготовился включать обороты на максимум. Последний взгляд на связного — нужен сигнал, и… Он пришел. Только совсем не тот, которого я ожидал.
— Наши!
Такой простой и такой невозможный.
— Наши! — кажется, я заорал и тут же набрал высоту, чтобы увидеть все своими глазами.
До этого таились, шли возле земли, а тут — взлетел, и сердце забилось. Так больно, так радостно. Солнце уже разогнало утренний туман, и андреевские стяги вовсю развевались на ветру. Во главе идущей с севера эскадры плыл «Париж» — я пригляделся к его неожиданно темным бортам и чуть не заорал. Броня! Я вот не верил, что получится просто обшить корабль сталью вместо дерева, а Корнилов просто сделал, и поплыл корабль! Еще и паруса на паровые машины заменили, ну чистый броненосец.
Я уже вовсю улыбался, вглядываясь в следующие корабли. Может, и там найдется что-то интересное? Но нет. По крайней мере с высоты казалось, что кроме «Парижа» все остальные суда не боевые. Но зачем их тогда отправили сюда? И зачем так много? Ответов не было.
Я тем временем долетел до границы суши и моря, увидел, что меня приметили, и тоже махнул крыльями в ответ. А потом взялся за фонарь — надо было передать нашим, чтобы не шли дальше Узостей и выгружались сразу в Гамидие. С «Парижа» ответили, что все поняли, и бросили якорь. Малые же суда сразу повернули к крепости, начав поскорее выгружаться. Я как раз решил дать последний круг перед возвращением и увидел десятки носилок с ранеными, которые спешно вытаскивали на берег.
Путь этих кораблей точно не был легким.
Несколько недель назад
Михаил только-только вернулся из Петербурга и рассказал брату и Меншикову последние новости.
— Значит, Николай I на самом деле умер? — Александр Сергеевич ходил из угла в угол, словно пожилой тигр. Старый, но все еще смертельно опасный. — И новый царь Александр II склоняется к тому, чтобы завершить эту войну, которая… как ты сказал? Висит неодолимым бременем на нашей экономике? Это новый министр финансов Брок его надоумил?
— Я общался с Федором Ивановичем, — спокойно ответил Михаил. — Он, наоборот, считает, что страна справляется со сложностями неожиданно легко. Более того, если все продолжится в таком духе, то в 1855 году мы даже вырастем.
— Значит, кто-то другой…
— Или сам, — добавил Михаил. — Брат, хоть и разделял большинство идей отца, все же был и себе на уме. Между нами он часто говорил, что без войн Россия всегда добивалась большего, чем с ними. И что большая кровь ради чужих народов, ради принципов или даже веры — не стоит того.
— Как бы там ни было, на Западе полностью поддерживают его устремления. Эх, а так хотелось верить, что это просто ложь, чтобы сломить наше сопротивление, — Меншиков бросил на стол несколько газет. Английские и французские, как он пояснил, были захвачены вместе с почтовым пароходом союзников буквально вчера.
Михаил развернул тяжелые, чуть влажные от постоянных дождей листы. В глаза бросились сразу же несколько статей с портретами старшего брата. И слова — Михаил не хотел бы это признавать, но он знал, что Александру такое понравилось бы. Неизвестные авторы лишь краем касались смерти Николая, а потом сразу прыгали к личности нового царя… «Либерал? Нет, Александр II — плоть от плоти сын своего родителя, и пусть некоторые неумные люди рассказывают, что его учитель Жуковский вложил в его голову идеи человеколюбия — это лишь малая часть его воспитания. Тем не менее, оставаясь в душе консерватором и традиционалистом, новый царь понимает, что их подход устарел. Экономике, людям нужна свобода, пока пар не вырвался из-под крышки. И чтобы дать ее, чтобы спасти страну, есть только один выход. Закончить войну, пусть даже с потерями! То есть царь видит проблемы, видит решение, но хватит ли ему силы воли и смирения, чтобы переступить через себя и спасти свой народ?»
— Что за чушь? — Михаил не выдержал и откинул газету.
— Никакой чуши, — Николай, до этого молча следивший за разговором, поднялся с кресла. — На самом деле очень грамотно написано. Представим, что кто-то прочитает и поверит. Что будут делать наши либералы?
— Будут радоваться, что царь начал их поддерживать.
— А патриоты и консерваторы?
— Будут… — Михаил задумался. — Я бы сказал в ярости, но… После этой статьи словно понимаешь, что у Александра нет выбора. Что он не хочет, но вынужден следовать этим путем ради страны. Так?
— Так. Фактически эта и десятки других похожих статей прикрывают тылы брату, если тот решит сдать назад. Вернее, когда он уже решил так поступить.
— Какие именно приказы ты привез? — Меншиков резко повернулся к младшему великому князю. — Что бы ни писали, что бы ни говорили в обществе, Александр все равно не прикажет нам прямо сложить оружие.
— Он меняет вас на Горчакова, я передал ему назначение по пути, и через неделю, максимум две, тот уже прибудет с Дуная в Крым. А уже Михаила Дмитриевича ждет приказ или идти в атаку и освободить юг империи от захватчиков, или начинать переговоры[19].
— И Михаил Дмитриевич при поддержке Петра Дмитриевича сразу же ринется в бой, — Меншиков кусал губы. — Здесь, при том, что решаться судьба войны будет там… Даже не под Константинополем, а на Дарданеллах.
— Но можем ли мы что-то изменить? — Николай смотрел прямо перед собой. — Пойти против слова брата? Это точно совсем не то, что нужно стране… — тут он резко обернулся к Михаилу. — Как умер отец? Есть… Были ли к этому вопросы? Как при…
Он не договорил, но все и так поняли. Как при деде, Александре I, когда тот участвовал в заговоре против отца. Или еще раньше при Петре III, когда того самого свергли, отдав трон Екатерине II.
— Простуда, — Михаил говорил резано. — Принимал при параде взвод новых броневых машин, первая партия, построенная на новом совместном
