Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков
Труднее всего было наладить снабжение, инженерно-саперную службу, но если с ними худо-бедно получилось, то вот до медицинской части руки толком и вовсе не дошли. Но как бы то ни было, у моих заклятых друзей и того нет. Теперь вот, если не случится ничего непредвиденного, будет и флот.
Что же касается кавалерии, то тут полная засада. Нет, русское дворянство – воевать конно и оружно умеет. Правда, большинство из них за время смуты до того обнищало, что на смотры босиком приходят, но это дело наживное. Но по самой логике они – аналог той самой ногайской и крымской легкой, маневренной кавалерии с луками. А калмыки татар бьют в хвост и в гриву!
У нас не хватает коней добрых, тем более для ремонта – возобновления конского состава при потерях. Да, опять же и тут я кое-что успел, но времени мало! В плане вооружения выпустил указ о поголовном переходе поместной конницы на обязательный карабин и пару пистолетов. И дело движется! А уж рейтарские и драгунские полки я и сам который год оснащаю продукцией тульских заводов. Но этого все равно недостаточно, чтобы противостоять огромным массам татарской, турецкой и ляшской конницы!
И что же прикажете делать? Как оказалось, ответ лежал на поверхности, точнее, кочевал за Волгой и Яиком. Читая доклад дьяка Куницына, побывавшего у калмыков еще в 1616 году, буквально хлопнул себя по лбу. Вот же оно! Решение! Десять – двадцать тысяч полностью готовых, дисциплинированных и отлично боеспособных едва ли не лучших на этот момент копьеносных всадников! И тратиться не надо, и фланги нам прикроют от черкесов и ногаев. Главное, договориться толком. Заинтересовать и не пережимать с требованиями. Я помнил, что в конце восемнадцатого века приличная часть калмыков сбежит из России. Вот этого нам не надо!
Помнил и то, что часть ойратов, перейдя в православие, присоединится к Донскому казачеству. И что, к примеру, знаменитый Чугуевский казачий, а потом уланский полк наполовину будет сформирован в восемнадцатом веке как раз из калмыков, второй частью из городовых казаков бывшей засечной черты. Дело, что и говорить, стратегического значения! И тут обмишулиться никак нельзя. Значит, будем действовать решительно и грамотно.
Потому переговоры с послами дербетского владыки я завершил вполне успешно, убедив их вписаться в предстоящую военную кампанию. Ну а чтобы они не начудили по дороге и для пущей надежности и постоянной связи отправил с ними все того же дьяка Куницына с несколькими подручными, коих можно будет зарядить гонцами к моему августейшему величеству.
Причем долго ждать не пришлось. Калмыки еще не уехали, когда в Воронеж один за другим примчались вестники. Первым прибыл из Азова с грамотой от атамана Родилова и отпиской Федьки Панина показавшийся мне смутно знакомым худой костистый человек с подпаленной бородой. Увидев меня, он соскочил с порядком заморенного коня и, едва сумев поклониться, прохрипел:
– Допусти до своей царской милости, государь.
– Кто таков? – держа руку на эфесе корабелы, подозрительно спросил Михальский.
– Казак.
– Вижу, что не кобель!
– Послание у меня к царю от всего Донского воинства, – протянул он сумку с зашитыми в нем цидулками.
– Откуда меня знаешь? – спросил я, пока доставали письма.
– Приходилось видать.
– С Зимней станицей приезжал?
– Вроде того, – скривил губы в кривой усмешке донец.
– Погоди-ка, – пригляделся я к нему. – А ты, часом, у Заруцкого в ватаге не был?
– Все-то ты помнишь, государь. Верно, встречались мы с тобой недалече от этих мест, когда ты со своими ратниками его с Маринкой имал.
– Как же ты уцелел тогда?
– Утек, – пожал плечами казачина.
В этот момент выполнявший обязанности секретаря Анциферов распечатал-таки письма и подал их мне. Пробежав глазами оба, я пытливо посмотрел на гонца.
– Большое ли воинство прислал против вас султан Осман?
– Немалое, государь, – кивнул тот. – Хотя мы большего ожидали. Но если ты на помощь не придешь, так нам по нашему сиротству и того станет.
– Что просишь за службу?
– Я человек вольный и тебе не служу. Однако если пожалуешь меня саблей острой да конем добрым, отказываться не стану, ибо поиздержался, покуда сюда добирался. А мне еще назад возвращаться.
– Пойдешь с турками биться?
– Конечно, пойду. Хоть и ведают все на Тихом Дону, что для Москвы мы хуже собак безродных, однако и у нас своя честь имеется. Не годится мне в стороне оставаться, коли мои браты с басурманами бьются!
– Зовут как?
– Лукьяном Беспаловым прозываюсь.
– Пальцы вроде на месте?
– Это у батьки моего царские палачи персты порубили, еще при Годунове. Через то и меня так нарекли.
– Корнилий, – обернулся я к телохранителю, – проследи, чтобы казака накормили, да выдай ему саблю, кафтан с шапкой, сапоги да рубль деньгами.
– А коня? – подал голос обрадованный казак.
– Пойдешь ко мне служить, дадим и лошадь.
– Нет! – посмурнел донец.
– Ну как знаешь.
Второй посланец, как ни странно, тоже был казаком, только на сей раз запорожским. Его прислал кошевой Яков Неродич по прозванию Бородавка. Прочитав грамотку, я не поверил своим глазам и, сунув ее Анциферову, спросил у чубатого гонца:
– Так, значит, султан Осман идет на Речь Посполитую?
– Ага, – блеснул зубами запорожец. – Сказывают, сто тысяч одних конных, да еще пехоты столько же, а уж гармат[61] столько, что сосчитать не можно!
– Выходит, турки разделили силы…
– Круль Сигизмунд прислал в Сечь гонцов, – продолжил рассказ посланник, – сулил реестр увеличить до двадцати тысяч, да вольности наши подтвердить и православным обид не чинить!
– А вы что же?
– А что мы? – хохотнул казак. – Кошевой сказал, что от ляхов посулов много всяких слыхал, а вот чтобы они хоть раз их выполнили, такого не упомнит, и велел им убираться несолоно хлебавши!
– А что Сагайдачный на это сказал?
– Так нет его на Сечи.
– Ну и ладно.
– Что делать будем, государь? – отвлек меня от размышлений Михальский.
– Уму-разуму Османа II учить!
Привычная легкомысленность оставила Попела вскоре по приезде в Россию. Здесь он и сам быстро убедился, что, как говорят сами русские, к ним «на кривой козе не подъедешь» и надо стараться приобрести настоящие знания и навыки.
Зайдя в лазарет, Вацек обнаружил, что тот переполнен ранеными. Кто-то сидел привалясь к стене, кто-то лежал. Больше всего его поразили царящие вокруг тишина и спокойствие. Никто не стонал, не кричал, не требовал лечения или доктора. Все стойко и терпеливо сносили боль, дожидаясь, когда им окажут помощь. Нахат не теряла времени даром, ее – дочь воина – с детства учили перевязывать раны, чем она и занималась весь день, заодно наделав несколько огромных корчаг с настоями трав для промывания.
Весь этот день Вацлав дрался на стенах и лично стал свидетелем огромного мужества и стойкости русских. Эти люди, ставшие его соратниками по оружию, заслуживали уважения! И глядя теперь на множество обращенных к нему, полных сдерживаемой боли глаз, Вацлав вдруг предельно отчетливо осознал, что именно здесь его главное поле боя, на котором он обязан побеждать и никогда не отступать даже перед самым сильным врагом.
– Всем внутри места не хватило, пришлось во дворе
