Александр Мазин - Варвары
Короче, дела плохи. Фретила, конечно, послал человека на капище: по возможности поторопить своих. И он очень рассчитывал на «перенос разбирательства». Но Стайна отказал, и все теперь зависит от того, как поведет себя на суде сам Аласейа. Тут все с надеждой поглядели на Коршунова, а тот совсем растерялся, поскольку понятия не имел, каким должно быть его поведение. Признать свою вину? Послать Стайну на три буквы? Еще раз дать по морде ублюдку Алзису?
После окончания семейного совета Коршунов попробовал прояснить этот вопрос у Фретилы. Тот сразу надул щеки и, сочась важностью, произнес речь по поводу «чести и достоинства» рода вообще и «небесного героя Аласейи» в частности. Много громких слов — и ничего полезного. Глава рода просто не понимал сути вопроса. И не желал понимать. Как не желал понимать, что есть некие элементарные вещи, о которых здесь знает каждый сопляк, а «небесный герой» и понятия не имеет.
Коршунов плюнул и прекратил расспросы. Эх, был бы рядом Книва, тот бы все растолковал просто и доходчиво.
В печали и растерянности Коршунов отправился спать. Но вместо сна ему пришлось вкусить «семейной жизни»: развлекать Рагнасвинту. Развлекать же ее можно было двояко: вести с ней «благочинную беседу» или трахаться. От «благочинных бесед» со своей квено у Коршунова ныли зубы. Не то чтобы она была полной дурочкой, но теперь, когда смысл ее «щебетания» стал внятен Алексею, он уже не мог умиляться. «Славная наивная девочка» оказалась донельзя меркантильной и вдобавок страшно высокомерной по отношению ко всем, кроме себя и мужа. Нечто подобное Коршунов уже испытал, когда, овладев разговорным английским, послушал как-то любимые рок-хиты своей молодости. Короче, слушать Свинкину болтовню, состоящую из безудержного хвастовства и планов по использованию будущей коршуновской добычи, в нынешнем настроении Алексея было совершенно невозможно. И предаваться телесным утехам тоже стало нелегко. Во-первых, вокруг полон дом народу. Во-вторых… Во-вторых, в самый неподходящий момент возникало перед глазами тонкое лицо Анастасии и… Одним словом, беда. Хоть бы скорей в поход уйти…
Глава двадцать четвертая
Алексей Коршунов. «С вутьи спроса нет!»
Все было похоже на тот, первый суд. По поводу свиной колбасы. Но еще торжественнее: помимо скамьи для Стайны и «заседателей» на площадь выволокли двурылого деревянного уродца: местное судейское божество.
Распределились: слева — Алзис с кучкой свидетелей, «очевидцев» из свиты Стайны. Справа — Коршунов с Фретилой и прочими родичами мужского пола. Их набралось человек десять, в большинстве — пожилых мужиков. Молодые с Одохаром на капище отправились.
«Зрителей» набежало полная площадь. Еще бы: и развлечение, и уважительная причина увильнуть от сельхозработ.
Рагнасвинта присутствовала, но в числе зрителей. Выпустить ее в качестве свидетельницы было рискованно. Такого наговорит…
Первое слово предоставили «потерпевшему», то бишь Алзису.
— Я, — сказал «потерпевший», — стоял спиной, ничего не видел. И тут меня кто-то ударил сзади. Я упал. Тогда увидел, что напал на меня Аласейа. Я начал подниматься — он меня снова ударил. Зуб выбил (Вилимир продемонстрировал выбитый зуб) и убить хотел, но вождь Стайна рядом оказался: не дал меня убить.
— Так было дело? — спросил Стайна Алзисовых «свидетелей».
— Так! Так! — загудели они. — Подскочил сзади… Ударил… Потом еще ударил… Зуб…
— Кто другое видел? — спокойно спросил «хранитель закона».
— Я! — выкрикнул Фретила. — Не так все было!
— Ты сам видел? — ласково осведомился Стайна.
— Нет, — буркнул Фретила.
— Очень хорошо, достойный Фретила, — еще ласковее проговорил мирный вождь. — А то ведь и я там был, как ты знаешь. И все видел. А тебя, достойный Фретила, не видел.
— Раз ты все видел, так должен знать, что…
— Я, достойный Фретила, должен суд вершить. А не свидетельствовать. Не может хранитель Закона как свидетель говорить. Так по обычаю нашему следует, и это все знают. Верно, люди?
«Люди», толпа зрителей, одобрительно загудели. Коршунов оглянулся и увидел в первых рядах знакомые физиономии. Все как один — сторонники Стайны. Многих он за столом мирного вождя наблюдал, когда в день приезда у Стайны на пиршестве надрался.
В сравнении с этой толпой «группа поддержки» Алексея выглядела довольно жалко.
«Черт, — подумал Коршунов. — А ведь тут что-то нехорошее затевается. Этот хитрожопый судья какую-то гадость задумал. Точно!»
— Кто видел не то, что сказал Алзис? — рявкнул Вилимир. — Пусть говорит.
Братья Фретилы вытолкнули мужика, у которого Рагнасвинта поясок выбирала.
— Ты видел? — Глазки-щелки мирного вождя прицелились в торговца. — Сам?
— Сам, — пробормотал тот, глядя в землю.
— Что ты видел? — в мягком голосе Стайны еле-еле, но почувствовалась угроза.
— Этот… Алзис, он с дочкой Фретилы говорил, — пробормотал мужик.
— Громче! — потребовал Стайна. — Люди должны слышать.
— Алзис говорил с дочкой Фретилы, — погромче повторил мужик.
— С квено Аласейи! — рявкнул Фретила.
— С квено Аласейи… — покорно повторил мужик, бросил на Стайну тревожный взгляд, но тот кивнул великодушно: мол, продолжай.
— Говорил, значит, с квено, а этот чужак…
— Аласейа, — мягко поправил судья.
— Аласейа, да, ну он, значит, подскочил, и Алзис этот упал.
— Значит, ты тоже видел, что Аласейа ударил Алзиса сзади и тот упал? — щурясь, как довольный кот, осведомился Стайна.
— Как ударил — не видел. Только как Алзис упал.
— И как Аласейа ударил Алзиса второй раз — ты тоже не видел? — вкрадчиво спросил Стайна.
— Не, это я видел, — сказал мужик.
— Значит, — подхватил Стайна, — ты видел то же, что и остальные. И то же, что сказал Алзис?
— Ну… Да. Только он про эту… квено не сказал.
— Хорошо, — не стал спорить Стайна. — Алзис, что ты можешь сказать про квено?
— Я разговаривал с ней, — сообщил Алзис.
— Видел ли ты ее раньше? Знаком ли с ней? — осведомился Стайна.
— Ну да. Я ее знаю. Мы — из одного села. Я разговаривал с ней, а тут этот вутья…
— Во-от! — перебил Стайна и поднял большой палец. — Ты точно сказал, Алзис! Именно так! Вутья! Один лишь вутья может без причины на человека наброситься. Все это знают…
Площадь одобрительно загудела.
— С вутьи же — какой спрос? — добродушно-снисходительно произнес Стайна и ласково улыбнулся Коршунову. — С вутьи спросу нет, верно?
Снова одобрительные возгласы.
«К чему он клонит? — подумал Коршунов. — Конечно, „спросу нет“ — это хорошо, но с чего он такой добрый?»
Алексей покосился на Фретилу: Фретила стоял как в воду опущенный.
— Аласейа — не вутья! — выкрикнула вдруг Рагнасвинта. — Аласейа — небесный герой! Ты сам вутья, Стайна!
Поднявшийся ропот мирный вождь успокоил жестом.
— Правильно, женщина, — сказал он. — Аласейа — небесный герой. К богам приближенный. Кто же есть вутья? Тот, кто божественной яростью обуян. Потому и не удивительно, что вутья — Аласейа. И Гееннах, который с ним вместе был, — вутья. Знаем же мы, что Гееннах ныне квеманов губит в неисчислимом множестве, ярость небесную смирить не в силах! Вот и говорю я вам: вутья Аласейа не в себе был, когда на Алзиса напал, и нельзя в том его винить, ибо то есть божественная ярость. Но Алзис пострадал, и потому верегельд ему следует. И неправильно будет, если он в ущербе останется. Потому должно роду Фретилы, с вутьей Аласейей породнившемуся, сей верегельд заплатить!
— Не бывать этому! — яростно выкрикнул Фретила, но его голос потонул в одобрительных возгласах сторонников Стайны.
— …А вутью Аласейю следует из бурга изгнать, — продолжал как ни в чем не бывало мирный вождь. — И от селений людских его тоже следует гнать, ибо опасен вутья людям. Пусть он в лесах с медведями борется или, как Гееннах, квеманов губит, а не нас, гревтунгов славных. Ибо ясно вижу я теперь: опасен Аласейа! — и закричал с драматическим пафосом: — Безмерно опасен Аласейа! Гоните же его прочь, люди! Гоните!
От такой подлости у Коршунова даже в ушах зашумело.
«Ты, сука, еще не знаешь, как я опасен, — подумал он яростно, нащупывая на поясе пистолет. — Ты еще не знаешь…»
Чужие пальцы сомкнулись на запястье Коршунова. Как клещами сжали. Алексей быстро повернулся…
Глава двадцать пятая
Алексей Коршунов. Божий суд
Чужие пальцы сомкнулись на запястье Коршунова. Как клещами сжали. Алексей быстро повернулся…
Рядом стоял Травстила. На заросшем буйным волосом лице — спокойствие. Такое же каменное, как его хватка.
— Не надо, Аласейа, — негромко произнес кузнец. — Не надо. Все обойдется. Оглянись.
