Андрей Десницкий - Угарит
В дальнем от входа углу стояло большое ложе, застеленное покрывалами, поверх всего лежала лохматая шкура, кажется, медвежья. И за этой огромной шкурой в вечернем сумраке терялось лицо человека, полусидевшего на постели – и это, без сомнений, был царь Давид.
Вошедшие поклонились, начался привычный для всех, кроме меня, ритуал – сначала священник произнес краткие слова благословения, царь ответил, но мне плохо были слышны его слова – он говорил очень тихо. Потом к нему стали подходить приближенные, я не знал никого, кроме Йоава. Он подошел третьим – видимо, это много значило в местном табеле о рангах. Рядом с ложем стоял какой-то совсем молодой человек и молча выслушивал, о чем совещался со своими приближенными царь, не произнося ни слова и даже не шевелясь. Видимо, слуга, решил я. Одет он был достаточно нарядно, но личный камердинер царя и не должен выглядеть бедным рабом.
Обменявшись с царем десятком фраз, Йоав взглянул в мою сторону и кивнул мне. Я подошел и взглянул поближе, в неверном свете слабой масляной лампадки…
Этого человека в нашем мире всегда рисуют или юношей, или мужем в расцвете лет – но если бы меня запустили в комнату, где было бы сто человек, и велели бы опознать среди них царя Давида, я бы его узнал. Он не был похож ни на один свой портрет, ни на одну икону – и одновременно был похож на все. Тонкое лицо, на котором, кажется, обострились от болезни все черты, пронзительный взгляд, нос с небольшой горбинкой, маленький шрам над правой бровью (и он ведь провел жизнь в походах!) – и все это обрамляла россыпь седых волос, длинных, вьющихся, словно у юноши, только совершенно белых… Был ли он в юности белокурым, или даже рыжим, как считают некоторые? Вот поди, спроси теперь. Но сейчас эти волосы светились, словно нимб, и украшали его чело, как корона.
Тело было прикрыто, и только правая рука царя лежала поверх медвежьей шкуры, и эта ладонь несла на себе отпечаток всех пережитых лет. Пигментные пятнышки на коже, узловатые суставы, и еще один шрам на тыльной стороне ладони – только шрамы не уродовали его, как Йоава, а скорее придавали облику благородную суровость. «Иш дамим», как называли его и враги, и друзья, и даже его Бог так его однажды назвал, «муж кровей», которому не позволено было строить храм. Но не только чужая кровь проливалась в его походах – его собственная тоже.
– Подойди, – сказал он.
Я упал на колени и не мог сдержать своих чувств…
– Что ты плачешь? – спросил он.
– Я не плачу, мой царь, – ответил я, и тут же почувствовал, что это неправда, что по щеке что-то сползало, какая-то капля – кажется, впервые с тех пор, как попали мы сюда, да и вообще кто его знает, с каких именно пор…
– Я… я радуюсь, царь. Я вижу тебя. И значит, правда всё то, что говорили еще в моей стране о тебе и о потомстве твоем. И о спасении, которое получит от твоего Потомка народ Израиля и все люди.
– Ты послан ко мне Богом? – спросил он сразу самое главное, и я даже не знал, что ему ответить.
– Наверное, послан, – сказал я, – только я сам не знаю, зачем. Может быть, чтобы увидеть тебя живым и рассказать об этом остальным в моей стране.
– Когда будет отшествие твое? Видишь, Йоав хочет, чтобы ты воевал за нас. Много вокруг нас врагов, хоть и дарован нам ныне мир. Успеешь ли ты?
Он говорил о тех же самых земных заботах, что и его полководец, но говорил совсем по-другому, и было ясно, что не в военных планах тут дело, а в чем-то совсем ином.
– Я не знаю, господин мой царь.
Давид молчал, и тогда я решился продолжить.
– Но я скажу тебе о том, что знаю, ничего не утаю от тебя, мой царь. Я пришел из дней, которые наступят, из страны далекой, и сам не знаю, как Господь перенес меня сюда. Я мало знаю, и не дано мне слова для тебя. Но я знаю: всё, что обещал тебе Господь, всё исполнится. Велико будет имя твое в Израиле и по всей земле, и вечна будет память о тебе. Твой сын, и сын твоего сына, и его сын будут править в Иерусалиме, и через три тысячи лет будут петь на его улицах: «Давид – царь Израиля». Но не это даже главное. От потомков твоих родится Отрасль, истинный Царь Израиля, Спаситель мира. Знай, что всё это будет, и назовут его Сыном Давидовым.
И тут в разговор вмешался Йоав:
– Скажи, а когда мы окончательно победим филистимлян? Когда вся эта земля будет наша?
Рейды в Дженин, ракетные обстрелы, операции в Ливане, лагеря беженцев, резолюции ООН… Филистимляне-палестинцы, государство Израиль, эта война и этот мир – я знал об этом всё и ничего, и они, похоже, знали примерно столько же. И что это я взялся проповедовать Евангелие… как будто без меня не знает Давид! Будто ему не было открыто, сколько он мог вместить! А Йоаву так вообще не до того, милитарист он этакий.
– Не знаю, господин мой. Через три тысячи лет еще будут воевать на этой земле, но не одолеть врагам Израиля. А остальное скрыто от меня.
– Твоя жена тоже пророчествует? – спросил меня царь. Он назвал Юльку женой!
– Нет, о царь, да и я не пророк и не сын пророка. Я говорю лишь то, что видел, ибо пришел из дней грядущих. Это ты – пророк.
Он снова промолчал. А потом протянул руку, и тот молчаливый юноша, что стоял подле нас (как внимательно он слушал, а я и не замечал его!) тут же подхватил его под локоть, и царь полностью сел на постели, и было видно, как трудно ему это делать. Но все-таки он распрямился, насколько мог.
– Благодарю Тебя… – он обращался явно не ко мне, глядел куда-то поверх и вглубь, и будь это у нас, решили бы, что старик не в себе, что у него видения. Но тут это никого не смутило, словно был в разговоре еще один Участник, и каждый знал о его присутствии, но только Давид смел к Нему обратиться напрямую.
– Благодарю тебя, Господи, что ты послал мужа сего укрепить меня в час немощи моей и подтвердить завет Твой с рабом Твоим. Не забыл я милостей Твоих и щедрот, и знаю, что исполнишь обещанное в сыне моем и в сыновьях сыновей моих. Не оставь их, и если согрешат пред Тобою, накажи, но не прогневайся до конца, и не дай им оставить Тебя.
Он закончил краткую молитву, откинулся, задышал глубже, прикрыл глаза. Кажется, мне было пора завершать аудиенцию, но уйти вот так, просто, ничего не спросив и не услышав…
– Господин мой царь, – попросил я, – если придется мне попасть к себе домой, к детям твоих детей в сотом колене (да и сам я не один ли из них?), скажи мне, что передать им от тебя.
– Знаешь… – ответил царь, чуть помолчав, – когда было мне радостно или горько, когда бежал я от врагов или когда избавлял меня от них мой Бог, тогда, бывало, я брал в руки лиру и слагал песни. Несколько из них помнят еще люди.
– Ашрей хаиш, ашер ло халах бе‘эцат реша‘им, – тихонько проговорил я, – блажен муж, который не ступает по совету нечестивых…
– Помнят, – чуть кивнул головой Давид, – еще помнят. Ступай теперь. Это и передашь.
– Благослови, царь! – я сам прижался головой к его ладони, похоже, нарушая всякий этикет – за моей спиной зашумели чьи-то недовольные голоса, да кто он такой, этот чужеземец, чтобы просить у царя благословения…
– Благословен Бог Авраама, Исаака и Иакова, – проговорил царь еле слышно, а его легкая, сухая ладонь легла мне на темя, – благословен Бог мой и твой Бог, отрок Бен-Ямин, Бог отцов наших и Бог потомков наших. Он возвестил мне ныне радость устами твоими, и он с миром возвратит тебя и жену твою в землю твою, из которой вы были взяты, а я приложусь к народу моему.
И голоса за спиной смолкли, как не бывало их. Даже не помню, что там еще они говорили мне потом. Йоав, кажется, был удивлен моей дерзостью, но не рассержен, а вот Ахиэзер был крайне недоволен и все повторял про безопасность и про то, что в другой раз может меня и не вытащить, и тот юноша у изголовья царя бросил отчего-то на меня такой теплый и благодарный взгляд, но ничего не произнес, и стража расступилась, и как-то ведь дошел я до комнаты, где томилась Юлька…
– Я видел царя Давида и говорил с ним! – выдохнул я, и всё остальное было уже неважно, – и он сказал, что мы скоро вернемся домой! Правда, не уточнил, как и когда.
50
Когда вышел Израиль из Египта,род Иакова – от народа чужого,Иуда сделался святыней Его,Израиль – владением Его.Море увидело их и бежало;Иордан обратился вспять.Горы тогда скакали, как овцы,и холмы, как ягнята.– Что с тобою, море, что ты бежишь,Иордан, что потек ты вспять?Горы, что вы скачете как овцы,и вы, холмы – как ягнята?– Пред лицом Господа трепещи, земля,пред лицом Бога Иаковлева:Он обращает в полноводное озеро скалуи камень – в источник вод.Не нас, Господи, не нас,но Имя Свое прославь,по непреложной милости, по истине Твоей.Будут ли язычники говорить:«И где же их бог?»Наш Бог – на небесах,что пожелает, то творит;а их идолы – золото и серебро,творение человеческих рук.Есть у них рот, а они немы;есть у них глаза, а не видят;есть у них уши, а не слышат;есть у них ноздри, а не чуют;ладони – а не осязают;ступни – а они не ходят,и гортань их звука не издаст.Пусть творцы их станут им подобны,да и все, кто уповает на них!Израиль! На Господа уповай:Он – твоя помощь, твой щит.Род Ааронов! На Господа уповай:Он – твоя помощь, твой щит.Богобоязненные! На Господа уповайте:Он – ваша помощь, ваш щит.Помнит и благословляет нас Господь:благословляет Израилев род,благословляет Ааронов род,богобоязненных благословляет —и великих, и малых.Да прибавит Господь к вашему числуи умножит ваших детей.На вас – благословение Господа,Творца неба и земли.Небо – для Господа оно,а землю Он роду людскому дал.Не мертвые Господу хвалу вознесут,не все те, кто сошел в тишину, —мы будет Господа благословлятьотныне и вовеки.Аллилуия![8]
51
