Александр Мазин - Цена Империи
— Однако ж мне никогда не сравниться в благородстве речи с такими, как ты и он, — тут же дипломатично добавил Черепанов. — И мне не хватает слов, чтобы выразить, насколько приятно мне твое общество. Однако ж ты вовремя напомнил мне о моем варварском происхождении…
— Что ты, что ты!.. — махнул наманикюренными пальцами наместник. — Твое прошлое…
— Не совсем, благородный Туллий. Как ты знаешь, не столь давно я принял на службу некоторое количество варваров. Согласно указу наших преславных Августов — да живут они вечно! А мой легат сенатор Дидий Цейоний Метелл («обрати внимание: не Максимин, а именно твой собрат-сенатор!») назначил двух самых выдающихся риксов кентурионами в моей когорте. Один из них, наиболее славный, в прошлом причинивший немало проблем Риму, а теперь, наоборот, способный, как полагает мудрость наших Августов, в силу своих талантов оказать Империи немалые услуги, прибыл в Маркионополь вместе со мной.
— Вот как? — наместник искренне заинтересовался. — Уж не тот ли это варвар, что едва не опустошил мою провинцию?
— Он самый, — улыбнулся Черепанов. — И Питиунд Понтийский ограбил тоже он.
— У наместника Понта не было столь храброго защитника, как ты, принцепс Павел! — отвесил комплимент наместник. — Пью эту чашу во здравие Августов, благодаря которым наши самые опасные враги становятся друзьями Рима!
— Виват! — поддержал Черепанов.
Они осушили кубки.
— Буду рад, если ты придешь на мой послезавтрашний пир вместе с ним, — осушив губы полотенцем, произнес наместник. — Любопытно взглянуть на того, кто обрушил стены Цекулы и сумел перехитрить всех, кроме тебя, славный Павел!
— Благодарю тебя от его имени. Мы придем. И, если ты позволишь, мой кентурион-рикс возьмет с собой свою прекрасную жену, недавно прибывшую к нему из Боспора.
— Жену… — Лицо наместника выразило некоторое сомнение: не испортит ли пир дикая дочь Скифии.
— Жена скифского рикса — эллинка, — успокоил наместника Черепанов. — Более того, уроженка Сирии, так что манеры у нее наилучшие! — польстил сирийцу Менофилу Геннадий.
— В таком случае пусть приходят вдвоем, — кивнул наместник. — А теперь скажи мне, славный воин, почему ты игнорируешь этот замечательный пирог…
— Все в порядке, — сообщил Коршунову Геннадий, возвратившись в гостиницу, где они остановились. — Вы приглашены. Оба. Послезавтра я представлю тебя и ее этому индюку-сенатору — и о прошлых прегрешениях твоей Насти можно забыть. Но до сего времени лучше будет, если ее настоящее имя останется в тайне. Жена кентуриона Алексия — этого вполне достаточно.
В этот день произошло еще одно замечательное событие: Черепанова наконец догнало письмо от Корнелии.
«…Я по-прежнему живу на нашей вилле близ Лютеции[61] и, скорее всего, там и проведу остаток лета, — писала дочь консуляра Антония Гордиана. — Отец полагает, что ближе к границам сейчас небезопасно. Наверное, он прав, но я бы охотно поехала в одну из наших паннонийских латифундий. Тогда ты смог бы меня навещать… очень хочу тебя увидеть! Было бы замечательно, если бы ты нашел возможность приехать в Рим на Юпитеровы игры[62]… возможно, и отец мой сумеет приехать из Африки. Дед[63] обещал отпустить его… В Риме опять беспорядки… убили префекта… в середине лета в городе совершенно невозможно: жара, миазмы, комары… Не понимаю, как люди могут там жить… Отец пишет, что тоже хочет с тобой повидаться. Даже в Африке знают о твоих победах. В Лютеции… я иногда выезжаю туда, чтобы развлечься… там боятся усиления Максимина. Говорят, он очень жесток и в гневе способен убить. Надеюсь, тебе ничто не угрожает? Говорят, скоро будет большая война с германцами. Но ты об этом, конечно, уже знаешь… береги себя, дом, Геннадий! Помни, что ты мне дорог!
Твоя Корнелия».Геннадий коснулся губами розового папируса. Египетская бумага слабо пахла сандалом и розовым маслом. «Твоя Корнелия». Подполковник улыбнулся. На душе было тепло и сладостно. Он больше не завидовал Лехе. Конечно, его Настя — красавица и умница, но до дочери сенатора Гордиана ей далеко. Перед его мысленным взором встала Корнелия — чистая, утонченная, благородная, юная… да их даже сравнивать нельзя! Вот он, Черепанов, никогда не женился бы на гетере. Хотя по здешним понятиям это — не позор, даже почетно. Но как можно брать в жены женщину с таким прошлым?
«Вот черт! Куда это меня занесло! — отдернул себя Геннадий. — Не твое дело, кем была жена Лехи. Леха — твой друг, и она его устраивает. И не тебе, подполковник, брезгливо кривить морду, вспоминая кому-то прошлое. О своем, блин, лучше подумай…»
Но думать надо было не столько о прошлом, сколько о будущем. Следовало отмазать Коршуновскую Настю и его самого. Капитально отмазать. Так, чтобы потом никаких расследований и разборок. Реально это? Вполне. Менофил, лиса краснополосая, однозначно дал понять, что хочет со мной дружить. И с Лехой он тоже будет дружить, если вложить в него мысль, что дружба с таким авторитетным риксом — гарантия безопасности провинции. А так ли это? Хорошо бы на эту тему с Лехой перетереть…
Глава тринадцатая
Наместник Нижней Мезии Туллий Менофил (продолжение)
Надо признать: выглядела Анастасия сногсшибательно. Одетая, накрашенная и завитая по последней римской моде, в дорогих шелках и украшениях, которыми не могла похвастаться ни одна знатная матрона Маркионополя. Даже у присутствовавших здесь дочерей самого наместника Туллия побрякушки были скромнее. Ничего удивительного. Наместник Туллий — очень богатый человек, но его богатства — это в основном вклады и недвижимость. Держать собственность в виде драгоценностей — типично разбойничий подход. Однако в данном случае эффект был достигнут. Более того, Леха Коршунов смотрелся ничуть не хуже своей жены (ее же стараниями) и намного респектабельнее своего командира. Черепанов, в своих парадных доспехах, выглядел рядом с расфранченным младшим кентурионом, как селезень рядом с павлином. Мысленно он сделал в памяти зарубку: использовать умения Лехиной подруги для повышения собственной респектабельности. Сразу видно: она понимает в этом толк. Было бы совсем неплохо предстать перед Корнелией (и прочей аристократией) не суровым солдатом, а изысканным вельможей.
— Благородный сенатор Туллий, позволь представить тебе, владыке важнейшей из римских провинций, моего друга и подчиненного, недавно повелевавшего дикими скифскими воинами, соревновавшимися в доблести с нашими легионами. Бывший рикс гревтунгов, а ныне кентурион моей когорты Алексий Виктор, прозванный Коршуном.
— Польщен столь высоким знакомством. — Коршунов приветствовал наместника, на римский лад прижав кулак к груди. — Но хочу уточнить: риксы, принцепс, не бывают бывшими. Бывший рикс — мертвый рикс. А я жив!
Сказано было на вполне приличной латыни. Правда, фразу эту Коршунову пришлось довольно долго репетировать. Как и следующую…
— А вот, достойнейший Туллий, моя супруга Анастасия Фока!
— Будь моим гостем, кентурион Алексий… — улыбнулся наместник. («Анастасия Фока… где-то я уже слышал это имя», — подумал он). — Или ты предпочитаешь, чтобы тебя именовали риксом?
— Кентурион — лучше, — сказал Коршунов. — Я служу Риму… — Его словарный запас стремительно иссякал.
— Замечу: у тебя очаровательная жена, кентурион, — продолжал наместник. — Где я мог слышать твое имя, домна?
— Я родилась в Сирии, — ответила Анастасия. — Как и ты, благородный Туллий. Может, там?
— Анастасия Фока… — повторил наместник, будто пробуя имя на зуб.
Черепанов заметил, как напряглась женщина. Хотя на лице ее по-прежнему сияла улыбка. Следовало вмешаться.
— Великолепные музыканты у тебя, владыка[64], — польстил наместнику Геннадий, хотя единственная здешняя музыка, в которой он разбирался, — это трубные звуки боевых флейт и буккин.
— О да!
Наместник посмотрел в сторону эстрады, где, возвышаясь над головами гостей, наяривал на лирах, барабанах и прочих инструментах праздничный оркестр. На первом плане изгибалась и перебирала стройными ножками темнокожая танцовщица в одежде из разноцветных лент. Вот ее голосок Черепанов послушал бы с удовольствием. Наедине. Кстати, почему бы и нет? Надо только намекнуть об этом ее хозяину…
Наместник удалился — приветствовать кого-то длинного и лохматого, в сенаторской тоге. Философа из благородных, вероятно. А спустя четверть часа гостей пригласили к трапезе.
Черепанову и его спутникам было отведено почетное место: за одним столом с хозяином. Геннадию — поближе, Коршунову с Анастасией — подальше. Всего же столов было не менее дюжины.
