Александр Самохвалов - Боевой разворот. И-16 для «попаданца»

Вслед за Жидовым захожу на посадку. По взлетке, в направлении от нас, отрывается еще четверка. На смену. И у тех, что остались в воздухе, патроны должны быть. На первый взгляд аэродром пострадал не особо. Так, на полосе пара воронок, и в лесу справа дымы. Не дали прицельно отбомбиться. Ни «юнкерсам», ни «церштерерам», ни снова «юнкерсам». Что, собственно, от нас и требовалось. Из кабины, однако, побыстрее надо. Поскольку бомберы, оказавшиеся «сто одиннадцатыми» «хейнкелями», в количестве снова аж трех девяток показались уже над лесом. Там бой, первая четверка прошла «мессеров» прикрытия без одного и намылились втроем к бомбардировщикам. А мне страшно. На крыло ступить. Господи, на чем же это я летел! Воистину, велика милость твоя ко мне, недостойному!

Спрыгиваю буквально в объятия Коли – он здоровенный парнище, за сто восемьдесят. Сантиметров. И стать – не как у меня. Однако «хейнкелям» наша стоянка, похоже, не интересна, ну ни капельки. Идут по ниточке, определенно на боевом курсе, но в стороне. Невысоко. На полутора где-то. Вторая четверка аккурат подоспела, так и вьется вокруг да около. Хорошие ребята. И то… Кто не умел, всех повыбило уже. Остались, кто могет, ну, или особо талантливые – кто по ходу научился. Головной «хейнкель» горит. Но строй держит. Нет, кто скажет, что те немцы поголовно трусы да дураки были, – плюньте тому в рожу. Бомбы с полутора тысяч недолго летят – рвануло не слабо. Здорово в стороне, однако, и от нас, и от ВПП, и от КП. Но – море огня. А Коля вроде как не очень этим расстроен. Ах, вот оно что! Там, оказывается, всю негодную технику расставили. Собственно, фюзеляжи одни. Ту пару «пешек», конечно, что я в самом начале заприметил. Когда впервые прилетел. Сюда. И много еще чего. Всего и всякого. Замаскировали – но так, чтоб не вовсе незаметно было. Бочек – с отработавшим маслом и ветошью большей частью – понаставили. Для больше дыма и огня. Зато основная ударная сила – двадцать с чем-то, число меняется постоянно, вот и сейчас из четырех пара садится, «чаек» – на противоположной стороне. Летного поля. И замаскированы – не в пример. Технари, кстати, за это время все, что в принципе можно было. Восстановили. Молотки.

Двигаем с Жидовым на КП. Тот молчит. Похоже, свыкся-смирился. Со своеобразной манерой ведения боя. Мною. Так, немного покосил глазом. Грустно так. Потом поматерился чуток – но вроде как про себя. Молиться надо. А не материться. После такого. Что выжили. Сам бы молился – да, жаль, не верующий.

На КП – он в сторонке теперь, от строений-то, щель с телефонами, вот и весь комфорт, плюс цырик у знамени – нелетающая братия с замполитом во главе. Обком закрыт – все ушли на фронт. Действительно, Сиротин не выдержал и повел четверку. Ту, что нас сменила. Типа, выздоровел уже. Нам приказал в боеготовности. Быть. Ждать. Замысел, оказывается, такой: чтоб немцы аэродром типа разбили, а на самом деле он бы в дальнейшем навроде аэродрома подскока работал. Втихую. Ну там заход на посадку только за тридевять земель и подольше на бреющем, взлет аналогично. Радиосвязь изжить как класс. Во избежание. Перехвата и демаскировки. Благо телефония работает. С Пинской флотилией наладили, а со штабом фронта какая-то линия со старых времен сохранилась. Кабельная, что ли. Глубокого залегания. Не то ВЧ[235]. По-моему, в это время была уже. Поинструктировали еще, чтоб тихо сидели и не высовывались, особенно когда стратег на высоте проходит. И еще: чтоб если сирена – все по щелям. Значит, ВНОС гостей заприметил. На подходе. Ракетами чтоб сигнальными – тож ни-ни. Нас тут нет. Разбомбили нас. Точка, и ша.

Потом бойцы какие-то летчика немецкого привели. А может, стрелка. Унтер. Оказывается, батальон тот, сводный, не весь ушел. Часть осталась, вроде дополнительной охраны. Не до нас с Жидовым стало, похоже, ну, штабным – да и ладно. Не очень-то и хотелось.

Вернувшись на стоянку, наблюдаю поучительное зрелище. А именно извлечение мейджера Сиротина из кокпита. Вчетвером, только что без талей обошлись. С полиспастами и прочей грузоподъемной хренью. Без малого полная такелажная операция. Его, оказывается, в ягодичную мышцу угораздило. Ну, пару дней еще тому как. Не так чтобы сильно, однако болезненно. То-то, смотрю, он все на ногах да на ногах. Переминается. Но все ж не утерпел. И отлетал – вполне. Полтора «хейнкеля» завалил. В смысле, всего трех, но в паре. Из пяти сбитых всеми, не считая поврежденных. Разной степени тяжести. Неплохо. Плюс «мессер». Прикрытия. Когда даже, к примеру, тот же «фридрих», при всех его несомненных, оказывается вынужден в бой вступать не на своих условиях, преимущества несколько нивелируются. Это, liebe Herren, не свободная вам охота, отнюдь…

Коля, возбужденно поблескивая орлиным взором, сообщает скорбный диагноз нашего ероплана. Вердикт – высушить и выбросить. В смысле, на запчасти. Не, движок на сей раз почти даже и не вовсе изнасилованный. Центроплан, фюзеляж, растяжки, плоскости – просто удивительно, как за один полет можно с ними сделать такое. Объясняю. Как хитрым изворотом от «мессеров» ускользал, как потом в вертикаль шел не по-людски с точки зрения сбережения матчасти, а потом еще приложило меня – непонятно чем. Дважды причем. Показалось, взрывной волной, что ли? Может, «юнкерс» подорвался. На бомбах. Своих же…

Коля, однако, сообщает удивительные вещи. «Юнкерс» тот, ну, первый ведущий, реально взорвался. Причем до того нешутейно, что не чаяли и меня увидеть больше. И тут же второй, тот, что правый ведомый. С ним непонятно – то ли сдетонировал, строй-то плотный был, то ли в него ведущий «мессер» впендюрился. Ну, тот, что второй пары. Уж очень мощно передний их грохнул. Волной этой. Левый же ведомый «юнкерс» свалился на крыло – и до земли.

Пока жидовскую машину обслуживали – надо же, почти целенький вышел, – повел Коля с новой «птичкой» знакомиться. Номер уже проставлен. Оружейник, который художник – черт, узнать надо, как зовут, – жабку дорисовывает. По правому борту. Нормальная машинка. Движок, однако, М-62, и внизу вместо БС пара ШКАСов. «Опускаюсь я, патриции, дую горькую с плебеями».

Через десяток где-то минут некоторая ясность. Обозначилась. Раздался взрыв. Потом еще. Затем пробежал цырь с воплями «чертовы яйца»[236]. Вот оно что, оказывается. Была у немца и такая хрень. Мелкие бомбы специально для аэродромов. Небольшие – по паре кило каждая – буквально россыпью засеивали, тот же «юнкерс», ну, «восемьдесят восьмой», их до тысячи брал. Взрыватель хитрый – тройного действия. То есть мог работать как ударный, мог по таймеру и еще, с задержкой, при изменении местоположения. Фактически предтеча систем дистанционного минирования. Кассетная причем даже. Немцы вообще в ту войну много чего понапридумывали. Начнешь перечислять – просто диву даешся. А наши все равно лучше оказались. Так уж получилось.

Впрочем, фрицы потом сами от их применения отказались. Слишком заковыристый взрыватель нередко детонировал на земле, в полете или сразу после сброса. Или так, как в этот раз. Одной очередью сразу пару. Слава богу, хоть не сразу сдетонировало. Видимо, какая-то хитрая хрень с замедлителем. Взрывателя какой-то из бомб. Чудом не спекся в этот раз…

Плюс еще тот, что сам свалился. Если тяжело груженная машина на крыло завалилась без виража, от взрывной волны или по ошибке пилотирования, ее не так-то просто вывести. Тем более на полутора хилых тысячах. А может, и повредило что… Поди спроси теперь. Плюс «худой»… Ведущий.

Обед принесли в судках – прямо на стоянки. Высоко-высоко прополз стратег-разведчик, оставляя истаивающую макаронину инверсионного следа. Пусть видит, как у нас тут плохо и нет никого. Все, типа, горит, а что не горит – дымит. Густо и по-черному. Бойцы еще расстарались, умудрились дополнительные воронки нарисовать.

– По моим эскизам, – гордо изрек оружейник-недохудожник, оказавшийся Ромой. Романом то есть. Разумно. С высоты не очень-то разберешь. Даже с тысячи, а уж с восьми… А и то правда, надоели эти налеты. Пора бы и чем ни есть продуктивным заняться. Потери, кстати, минимальные. Сбитые наши все попрыгали и даже приземлились без потерь. Трудоспособности. Неподалеку – что существенно – от собственного аэродрома. Кроме того рыжего парня, ведомого харитоновского. Это он тогда с «церштерером»… в лоб повстречался… Вечная слава и память.

Запас матчасти, однако, тоже имеется некоторый. Теперь пара машин всего осталась бесхозной, зато все – на крыле. Двадцать три пайлота. По нонешним скудным временам не в каждой дивизии столько наберется. Повоевавшей, разумеется. Причем салаг нет. Все уже с опытом. Пусть и разным.

Около трех завыла сирена, мы – по щелям, что солдатики из БАО рядом со стоянками понарыли да замаскировали, как водится. Снова «церштереры». Восьмеркой. Типа контролька. Отбомбились по авиакладбищам, где наши пару кадавров вновь успели уже в некое подобие исправной техники превратить, потом штурмовкой прошлись. Полосу не трогали – видно, какие-то планы насчет нее. По ним – ни зенитки, ничего. Молчат, как майские рыбы об лед. Хотя где-то по батарее имеется, и таких, и таких. В смысле, и 85-мм[237], и 37-мм[238]. Плюс счетверенки. Шульмейстеровы еще запасы. Нахомяченное.