Андрей Дай - Поводырь (СИ)
Здоровый такой мужик попался. У страха вообще — глаза велики, но этот мне вообще с дубом столетним схожим показался. Такой же толстый, кряжистый, и руки ко мне тянул — словно ветки корявые. Тут я и примерз. Все мысли о планах Божьих, с моей судьбой связанных, из головы вылетели. Так себя жалко стало, что время остановилось.
Пук! И часа два спустя, снова — пук! В груди и животе «дерева» выросли неряшливые красные цветы. «Весна, — успел подумать я, прежде чем злыдень свалился прямо на меня, — самое время дубам цвести».
Губернский прокурор, надворный советник Василий Константинович Гусев был каким-то не правильным. Вот зачем прокурору револьвер в руках? Он же не палач! Зачем такие темные, почти черные тени под глазами? И рост у него как-то резко прибавился. Я, понимаешь, из забытья выныриваю, а надо мной этакая черно-белая вооруженная «каланча». Еще Апанас — надо же — вспомнил имечко — что-то под голову пихает, гад. Больно же!
И Варешка тут как тут. Стоял там, в уголке, в компании с каким-то старым воякой, судя по осанке. То один, то другой ртом, как рыбы из воды вынутые, похлопают и лицо какое-нибудь скорчат. Интересную забаву выдумали. Затейники, блин.
Потом пришел изверг. Смутно знакомый господин с английским саквояжем в руках. Меня увидел, скривился весь, и давай на Гусева ртом хлопать. Оживленно так. Словно задыхался. Хотел я крикнуть, чтоб окна открыли, да не успел. Он ко мне присел и за голову меня схватил. И так мял и этак. То на сторону свернет, то обратно ровно поставит. На лбу какую-то точку хитрую нашел, ниндзя, блин, недоделанный — у меня в глазах от боли даже пятна темные поплыли. Тут уж я не выдержал, крикнул:
— Ты чего, козел! Больно же!
Садист с саквояжем тут же довольно разулыбался и полез каким-то железным штырем мне в ухо. Эх, как тяжело без револьвера….
Краткий миг боли и я услышал. Нет, не что-то конкретное. Просто, ко мне вернулся слух. Как тут было не прокомментировать?
— Вот же блин!
— Герман Густавович! Вы меня слышите? — тут же оживился изверг.
— Зачем вы меня мучили? — капризно поинтересовался я. — Кто вы вообще такой, чтоб издеваться над Моим превосходительством? Вы что? Садист?!
— Фух, — шумно выдохнул Варешка. — Шутит, значит — все в порядке. Слава тебе Господи!
И перекрестился. И все тут же потянулись шепотками ко лбу. Даже Гусев и незнакомый старый военный.
— Я доктор, моя фамилия Гриценко.
— Это окружной врач, — поспешил представить мне доктора прокурор. — Коллежский советник, Николай Семенович Гриценко. Мы его вызвали…
И только мне стало хорошо, только все стало понятным, как подлая память вернула знания о новом на меня-любимого покушении. Я лежал на полу гостиной, Апанас подсовывал мне под голову скатерть со стола, а седой незнакомый господин, должно быть, ни кто иной, как Павел Павлович Сахневич. Я же его на ужин к себе зазвал. Экий из меня хозяин бестолковый. Ужин и тот без приключений организовать не смог…
— А где эти? — я вяло махнул рукой, но меня поняли.
— Один мертв. Наповал. Как высмотрел, в каком вы, Ваше превосходительство, оказались интересном положении, некогда было раздумывать. Жаль, конечно. В петле он смотрелся бы более… гармонично. А второго казаки связали. В холодную, в замок повезли. Он уже очухался, но его все еще шатает. Крепко же вы его приложили!
— Выходит, вы мне жизнь спасли, — попытался улыбнуться я. Только попытался. Трудно, знаете ли, когда два здоровых мужика тебя пытаются усадить в кресло, а голова лихо отстреливается от этих возмутителей моего спокойствия. — Я уж думал — все.
— Пустое, Герман Густавович, — обрадовался прокурор и спрятал небольшой, короткоствольный револьверчик в специальный кармашек на поясе.
— Вы всегда с оружием ходите, Ваше высокоблагородие? — поинтересовался Варешка.
— Пока Караваев не пойман, и пока барон фон Пфейлицер-Франк нашим полицмейстером продолжает служить — буду носить. Это ведь мое право, господин коллежский секретарь. Не так ли?
— О! Несомненно, Ваше высокоблагородие. Конечно.
— Прошу меня простить, господа, — вклинился я. Слишком уж скользкая тема. Так много до чего договориться можно. — Пригласил вас на ужин, а вышло непотребство какое-то. Неудачно как-то…
— Это уж, Ваше превосходительство, вы зря, — каркающим голосом воскликнул бывший военный. Должно быть — Сахневич. — Господин Гусев куда как вовремя явился. Еще бы минута, и все могло завершиться совсем по-другому. Видно Ангелы Вам, Ваше превосходительство, покровительство оказывают…
— Меня вот этакий, ангел с пистолетом — более чем устраивает, — хмыкнул я. — Но вы правы, Павел Павлович, если не ошибаюсь? Василий Константинович меня, можно сказать, на Пороге остановил. Век теперь за его здоровье молиться буду.
Махнул Артемке, чтоб придвинул к моему ложу пару стульев. Пригласил прокурора и кандидата в Каинские городничие сесть. Доктор, ничуть не смущаясь, сдвинул меня к самой спинке и устроился на свободной части дивана. Пока гости рассаживались, Гриценко успел разрезать мне штанину и, с самым увлеченным видом, принялся отдирать присохшую ткань от резаной раны. Пришлось сжать зубы и терпеть. И только гримасы, которые впечатлительный Гусев неосознанно воспроизводил, выдавали какую жуткую боль я испытывал.
Вбежал Гинтар. Я непременно встретил бы его озабоченную физиономию смехом, если бы трудолюбивый доктор хоть на минуту оставил меня в покое. Впрочем, прибалт первым делом отыскал глазами Варешку, потом уже мне соизволил кивнуть. Большой босс, едрешкин корень!
Протиснулся в широко распахнутые двери белый, как беленая стена хорунжий Корнилов. Примостился в уголочке, засунув руки подмышки. Похоже казачий сотник обладал завидной фантазией, и уже успел представить себе пеший маршрут в составе арестантского конвоя в направлении дальних, северо-восточных рубежей нашей Необъятной. Пусть помучается — решил я. Впредь станет стараться предусмотреть любые возможные направления атаки на мое драгоценное тело. Пока же, нужно было пользоваться положением и ковать размякшее железо. Тем более что в мозгах окончательно прояснилось, и в голову перестали лезть назойливые сопли со слюнями перепуганного донельзя Германа.
— Господа, — прошипел я сквозь зубы с самым страдальческим видом, на который только оказался способен. — Василий Константинович. Я пригласил вас с тем, чтобы посоветоваться в одном, весьма важном для процветания нашего края, деле. И конечно — представить Павла Павловича Сахневича, если вы еще не знакомы.
Прокурор с седым воякой переглянулись, кивнули и улыбнулись друг другу, как успевшие сойтись накоротке люди.
— Дело в том, что, пребывая в окружном Каинске, я имел несчастье близко познакомиться с тамошним городничим, Седачевым. Ознакомившись с его «достижениями», я выяснил, что в бытность на этом посту Павла Павловича, в городе существовал надлежащий порядок, который ныне пребывает в отвратительном запущении. Потому и хотел спросить вашего, господин прокурор, совета, как человека лучше меня знакомого с местными реалиями: а не вернуть ли господина коллежского асессора Сахневича на прежний пост? Ваш коллега, Петр Данилович Нестеровский, весьма его рекомендовал.
Брови молодого чиновника дрогнули, но в остальном он не подал и намека, что удивлен моим вопросом. Кажется, я снова нарушил какие-то традиции. Впрочем, мне было плевать. Я же «новая метла». Имею право «мести» куда мне в голову взбредет.
— Петра Даниловича я знаю, конечно, Ваше превосходительство, — наконец собрался с мыслями Гусев. — Как мне кажется — весьма достойный господин. Опытный и рассудительный. И к его рекомендациям конечно стоит прислушаться… Однако, титулярный советник Седачев должность свою распоряжением барона фон Пфейлицер получил…
Я «лимонно» скривился. Даже притворяться не понадобилось.
— Впрочем, решать, конечно же, вам, Ваше превосходительство, — облегченно выдохнул прокурор. Расстановка сил в местном серпентарии окончательно определилась. И, думаете, только в Томске? Думаете, отголоски подковерной борьбы Дюгамеля с Пановым не могут докатиться сюда? А то что эта борьба ведется, я еще в Омске выяснил. Мориц, мой обретенный вместе с Гериным телом старший брат, рассказывал, что Панов считает генерал-губернатора Западной Сибири слишком мягким, нерешительным и инертным. Как в деле приобретения для Империи новых территорий на Юге, так и в отношении внутренних неурядиц. Тем удивительнее полное энтузиазма письмо Дюгамеля ко мне. Но, видимо, порученные Александру Осиповичу переговоры с Китаем, могли стать для «неповоротливого» генерала последней точкой в карьере, приди они к неприемлемому для Государя результату. Тут даже самовольное разрешение на расселение казаков вдоль границы не выглядит рискованным. В крутые времена нужны крайние меры.
