В. Бирюк - Стрелка
Нормально! Удар «в силу» — прокалывает их стёганки аж по самую рукоять.
Разворачивался на пяточке и ловил следующего. Если левым… то, лучше уколом в его щит. Остриё «огрызка» пробивает доску, сам клинок дальше не идёт, но позволяет толкать его щит в бок, от меня ещё левее и выше. Топором в правой, через собственный щит… он меня не достаёт. А левый бок его… — открывается.
Медики говорят, что с этой стороны брюшины — ничего интересного нет. Наверное, правильно говорят — я особо не присматривался. Но кровь — хлыщет.
Когда-то я, показывая свой оригинальный щит с переделанными креплениями Якову в Пердуновке, проталкивал его руку щитом и заставлял развернуться ко мне открытым боком. Оказывается, аналогичный приём возможен и при использовании вражеского щита. Только щит должен быть лёгким, деревянным, «угол атаки» остриём — правильным, а противник — атакующим. Набегающих разворачивать легче, чем стоящих.
В промежутках между тыканьем «огрызками», я ухитрился поклониться. «Ой ты мать сыра земля…» — до земли. На одной ноге. Поскольку другая пинала щит. А не фиг ко мне со спины подкрадываться! Щит, вместе с его хозяином, унесло шагов на пять.
И врубить сапогом другому. Очень удачно попал под коленку чуть выше онучей. У меня сапоги кованные, а солдат без сапог… Так, это я уже говорил.
Все эти «танцы на месте» должны были бы быстро кончиться грустным для меня образом, но… лесовики.
Попёрли бы они втроём в ряд на меня разом — фиг бы я чего сделал. Но у охотников срабатывают навыки охоты на крупного зверя: один — тычет в морду, зверь дёргается, «подставляется». Тогда другой — бьёт копьём сбоку между рёбер. Спереди, в лоб — что медведя, что кабана — не пробить.
Похоже на тактику дуэта против одиночки: первый провоцирует и защищается — «защитник», второй обходит сзади или сбоку и бьёт — «боец».
Но я же — не кабан или медведь! Я же человек! Я же это знаю! Опережаю одного, ловлю на «огрызки» другого. А синхронного, одновременного удара с разных сторон — у охотников нет.
В запредельный, рвущий уши ор вокруг вдруг ворвалась новая нота. Кто-то совершенно истерично завизжал на русском матерном:
– Ура-а-а-а-ля-а-а-а…!
Тоненький голос хрюкнул и оборвался, но тут же дополнился более низким и более… разнообразным:
– Куда?! Е. ть! Вперёд! Нах…! Все! Мать… Говноеды обосравшиеся! Уперёд! Е…ть! Твою… Разъе…ть тебя Богородицей!
Последнее показалось мне несколько странным. С точки зрения характерного набора гендерных признаков.
Но сразу разобраться не удалось: один из пострадавших противников, валявшихся под ногами с распоротым брюхом, придерживая левой рукой вываливающиеся кишки, полз к Сухану. Подтягивая за собой другой рукой топор. Как связку гранат под вражеский танк.
Безвестного героя пришлось останавливать, наступив на его топор и проведя лезвием по шее.
Молодой безбородый парень завалился на спину, уставился в небо двумя широко распахнутыми ртами: где обычно и поперёк шеи. Кровь выплёскивала из обоих. Но — по разному.
Глава 329
Наша хоругвь пошла вперёд вслед за выскочившим Лазарем и под командой Резана. Прямо в этот момент нашего стягоносца с той стороны, с открытого правого фланга, зарубил топором какой-то молодой здоровый мордвин. Которому Лазарь тут же отсёк саблей руку с топором.
С другой стороны в толпу мордвы врубились двое. Шух с Божедаром. Парни интенсивно отмахивались саблями, а вокруг густо клубилась мордовцы.
По всему полчищу, по всей линии хоругвей кипела схватка. Особенно сильно сеча шла во впадине русской линии между двумя «ягодицами» нашего строя, там, где чуть отодвинутая от края овраг блестела золотом поднятая на высоком помосте икона Богородицы и торчали хоругви Владимирского городского полка. Ещё левее, где полоса леса вдоль оврагов за нашей спиной, смыкалась с лесом по «Гребешку» шёл конный бой — видны были белые халаты белых булгар.
Тут мне стало не до… рекогносцировки: вокруг нас чудаки с копьями и топорами как-то рассосались. А в десяти шагах вдруг образовалось десяток-два-три… фиг посчитаешь… с луками.
Они, факеншит уелбантуренный, в нас стрелять собираются! Толпой! Залпом! Или ещё чем… А меня щита нет! На нём дохлый придурок разлегся.
Ребята! Я не готов! Я не одет! Стоп зе файя! Нихт шиссен! Доннер веттер! Лож в зад!
И я побежал к стрелкам. А куда ещё?!
Всё-таки некоторые из них успели. В смысле — пустить стрелы. Потому что две я сшиб на бегу «огрызками». Как Эрик на «божьем поле» отбивал мои «штычки». Ещё одна стукнула меня по шлему и одна застряла в поле кафтана.
Боевое ранение! Мать… Оказывается, у них есть типа бронебойные — с длинным шильцем-наконечником. Застряла и колется.
Остальные тоже успели. Убежать.
Вот же ж гады: бегут и оглядываются! А наложенные на луки стрелы — не снимают! Чуть встану — они развернуться и с трёх-пяти шагов…
Я истошно орал — чисто для их страху. И для собственной храбрости. И бежал за ними следом. Чтобы они из меня своими оперёнными — не сделали пернатого ёжика.
Двоих распластал топорами Сухан. Двоих догнал я.
А куда их колоть-то?! Добивание убегающего противника мы не проходили!
Один, к счастью, остановился и развернулся. И получил лезвием по лицу наотмашь. А второй… факеншит! Ничего не придумал — уколол в задницу. Ка-ак он потом побежал…!
Тут мы влетели в лес, и стало нехорошо. Потому что… супостаты между толстыми соснами… как зайцы — во все стороны мелькают. Если бы у них был толковый командир — нас из-за стволов просто перестреляли бы. Но первыми с поля боя побежали самые трусливые. А у самых храбрых — мы «на спине» сидим. Главное — «не спешиваться», не дать им оторваться.
Снова завопил «Ура!» и прочие матюки, и зигзагами между деревьями — а вдруг стрельнут?! — так ведь и стреляют же, гады! — кинулся вдогонку.
Куча народа бежала через лес одном направлении. Топча реденький подлесок, хрустя опавшими сучьями, пиная отползающих. Лесок был полон ранеными и сопровождающими их лицами.
* * *Мао мог решить, что набор новых солдат в революционную армию в китайских условиях дешевле лечения раненых бойцов, и приказать не собирать раненных на поле боя. И его армия этот приказ исполнила.
В регулярной армии можно скомандовать:
– Раненых соберём после.
Или выделить специальных ополченцев, как сделал Кутузов при Бородино, для выноса раненых и брошенных ружей.
Племенные ополчения думают и действуют иначе. Тот чудак, которому я воткнул «огрызок» в задницу, для меня — просто очередной чудик. А для своих — живой человек. Кому-то отец. Или — сын, или — брат. Они же все друг другу родня! Друзья, приятели, соседи, односельчане…
Помочь родному человеку важнее всех этих воинских забав. Важнее и привычнее. Стоит одного из них ранить, стоит такому завопить от боли, как куча народа выходит из маразма боевого безумия, перестаёт грызть, рубить и дырявить наши щиты, вспоминает про возможных вдов и сирот в соседских жилищах в родных селениях, бросает всю эту тяжёлую, неудобную хрень — славное боевое оружие, и кидается помогать болезному. Встаёт возле павшего на колени, интересуется самочувствием, причитает и успокаивает, накладывает повязки, разглядывает раны, пытается поднять и оттащить в безопасное место.
Обстановку — не оценивают, к отражению ударов — не готовы. Резать их в этот момент — одно удовольствие.
* * *Всё это тащилось, отползало, бежало и ковыляло к Оке. Группы мордвы, уже вперемежку с русскими из нескольких ворвавшимися в лес хоругвей, катились к краю Дятловых гор.
Справа вдруг стали вопить сильнее. Ага, «камнеедов-медвежатников» прижали к верховью Почайнинского оврага. И сбросили туда. Сейчас и мы своих… прижмём и сбросим.
Орали со всех сторон. Отчего-то сильно возопили далеко слева. И как-то… сзади. Факеншит? Обошли?! Окружают?!
Рядом со мной вдруг оказался Лазарь. В совершенно безумном восторге:
– Ваня! Живой! Ура! Победа! Руби их! Ура!
Он вопил, кажется не видя меня, и яростно потрясал обломком своей сабли.
– Лазарь, у тебя сабля сломалась.
– Ура! Я рубился! Я зарубил! Ура! Сабля — вдрызг! Ура! Голова — вдрызг! Мордва — вдрызг! Ура!
Интересно: у меня тоже такой же безумный взгляд? Как после тяжёлых наркотиков. Это даже не героин. Типа ЛСД? «Вкус победы» — называется.
Я выдернул свою. Постоянно мешающую, бесполезную саблю Зуба.
– На. Эта целая.
Мгновение Лазарь недоуменно разглядывал клинок. Потом кинулся мне на шею, беспорядочно размахивая своим обломком:
– Ваня! Ты — друг! Ура! Мы победили! Теперь их всех…! Ура!
Так, размахивая двумя клинками, он ринулся к обрыву, и, издавая победоносный клич в форме длинного «И-и-и…!», устремился вниз.
Перед нами была Ока.
Огромное светлое пространство, освещаемое косыми лучами встающего у нас за спиной ясного утреннего солнца. Простор низкого левобережья, поросшего густым лиственным лесом с проглядывающими кое-где оконцами озерков и проплешинками болот, был накрыт ещё тенью высокого правого берега.
