В. Бирюк - Стрелка
– Ты! Хрен сопливый! Ты куда пятишься?! Шаг вперёд! Живо!
– Побьют! Побьют нас! Полягем все! Вона их сколько! Отходить надо!
– Ты! Бл…! Сейчас без всяких басурман поляжешь! Сам закопаю!! Шаг! Вперёд! Ну!!! Молодец. Отходить нам некуда — сзади овраг. Дрогнем — эти нас сверху… как перепёлок. Никто не выберется. Стоять. Крепко.
Манера русских князей ставить ополчения перед естественной преградой, а не за ней, отмечается, например, в Куликовской битве. Неопытный воин должен твёрдо знать — сзади смерть. Страшнее ворога. Хоть — Дон-река, хоть — заградотряд.
Мне это стояние под вражескими стрелами… Как-то безответно…
Двое наших стрелков пустили по стреле и спрятались. Под щитами — целее.
Выберусь — набью соплякам морды. За недоиспользование боезапаса. Как в 41.
После боя у бойцов на фронте проверяли боекомплект. У кого был полон — получал бяку. Смысл: кто стреляет хоть куда — привлекает внимание противника. Поэтому трус — не стреляет. Отлёживается, отбывает. Отбывать время на поле боя…? Чего только в жизни не бывает.
«Они и завтра еще не пойдут в атаку, а будут продолжать бомбить и бомбить — эта мысль страшила Серпилина. Нет ничего трудней, чем гибнуть, не платя смертью за смерть. А именно этим и пахло».
У меня тут отнюдь не «юнкерсы», как в «Живых и мёртвых», по головам ходят:
«Тяжелые полутонные и четвертьтонные бомбы, бомбы весом в сто, пятьдесят и двадцать пять килограммов, кассеты с мелкими, сыпавшимися, как горох, трех- и двухкилограммовыми бомбами — все это с утра до вечера валилось с неба на позиции серпилинского полка».
Этого здесь нет. Просто палки с железками прилетают. Но «не платя»… Нет, не могу. Был бы хоть какой завалящий лук… У меня-то нет, а вот…
– Сухан, отдай рогатину назад, возьми сулицы. Без разбега, из-под щита — сможешь?
«Знал бы где упасть — соломки постлал бы» — русская народная мудрость. Я из неё, из мудрости нашего народа — черпаю, хлебаю и жлуптаю. Непрерывно.
«Лучше иметь оружие, не желая того, чем желать, не имея». Вот я и «подстелил соломки»: ещё с до-Твери тащим пук сулиц. Сухан их подстругивал, балансировал, затачивал. Перед боем я эту вязанку одному из ярославских пареньков в руки сунул:
– Потеряешь — голову оторву.
Теперь парнишка, стоя во второй шеренге за Суханом, принял от «зомби» рогатину и отдал сулицы. Дистанция уже сократилась — можно эффективно метать и без разбега.
Тут нас накрыло очередной волной «града». В строю снова завопили: Резан громко и выразительно указал нашим лучникам на… на недостойность их поведения. Они и высунулись. Одному руку распороло, другому… другого наповал — в глаз.
Жаль, зря я о них нехорошо думал…
– Сухан! Бубнового. Э… который с бубном.
Порядок выбора целей — вбито в меня накрепко. Манера отстреливать в первую очередь медиков на поле боя, как проявилось в войне в Донбассе — это эмоции, ненависть войны добровольцев. У меня, пока ещё, чистый функционал: командиры, связь, корректировщики, снайпера. А отнюдь не рядовые стрелки. Которые, собственно, нас и убивают. Их — «на сладкое».
Из всего первоочередного — вижу только чудака с ленточками. Из знаков различия — бубен с колотушкой. Ну и на…
Сухан… он же мёртвый! Как он может ошибаться?! На 30 метрах, на пологом склоне от «Гребешка» к нам, через две линии рядовых бойцов… Бздынь!
Шапка с ленточками — в одну сторону, бубен с колотушкой — в другую.
Там сразу завопили, стали оборачиваться, посмотреть на терпилу-начальника… У противника щиты малые, опущенные к ноге или на спину заброшенные… А тут они ещё и в сторону смотрят… И Сухан методично и успешно вогнал 9 оставшихся дротиков в сплошную двойную стенку супостатов.
Там страшно орать стали. Как-то… не по-человечески. И побежали на нас. А с другого фланга завопил Резан:
– Стоять! Мордва пошла! Стоять!
Я же мордву уже резал! Когда прохожие купцы у меня на Угре девок воровали.
Там другие были: мелкие и чёрные. Конечно, в тот раз пришлось понервничать. Елица тогда голой перед теми гребцами плясала. Но мы ж их всех одолели! При явном их численном превосходстве!
Эти какие-то другие. «Крупные, высокого роста, здоровые, с открытыми лицами, смелыми взглядами, с свободными, непринуждёнными движениями»… Но мордва же! Значит — такие же. А уж чудаки со свастикой… батя под Киевом проверял — дохнут нормально даже в 41.
Эти быстро промелькнувшие мысли, заняли, однако, некоторое время. За которое и моя хоругвь справа, и Божедарова слева, без команды, просто от вида набегающей, орущей, вопящей, скалящейся, размахивающей топорам, копьями, щитами… толпы противника чисто инстинктивно, не осознавая, не отрывая взгляда от приближающихся… просто переступили, просто чуть перетоптались. На пару шагов назад.
А мы с Суханом остались. Я — от тугодумия, он — из-за меня.
Процесс поиска решения странного противоречия между прежде виденном мною на Угре и ныне наблюдаемым на Оке — успешно завершился воспоминаем о бинарности этносов. Тут я перестал думать и начал энергично выживать.
Помню, что справа на меня кинулся чудак с копьём. А мне — никуда!
У меня на левой руке эта чёрная смолёная дура — «миндаль русский». И какой-то псих со всего маху уже всадил в него копьё. Где и застрял.
А другой… тоже псих. Рубанул топором через верх. Мать…! Они ж не шутя железяками рубят!
От топора я успел присесть. А этот его зацепил за верхний край щита, визжит и тянет! А который копьё в щит воткнул — визжит и толкает. И пока они там, с той стороны моего щита, орут по-зверячьему и решают кто из них сильнее, вот этот, третий — справа прибежал и тычет.
Единственное, что я сумел — развернуться в полу-приседе в пол-оборота. Его копьё прошло вскользь у меня по груди — слава Прокую и его паровичку! — ко мне под правую руку. А моё копьё, даже без доворота, просто выносом локтя — пробило его стёганку. Глубоко.
Так я же зануда! Я же — всё точил! И наконечник копья — «в бритву» выводил!
Кто?! «Кто штык точил, ворча сердито? Кусая длинный ус?».
Я! Я точил! Ванька-ублюдок! Псих лысый!
Только «кусая длинный ус» — не делал. Ввиду отсутствия наличия объекта кусания.
Тут меня дёрнуло сзади так, что я упал.
Я стараюсь падать как кошка — на четвереньки. Поэтому моё копьё осталось в той, в глубоко пробитой стёганке. А я оказался лежащим на брюхе, на своём щите, к которому я плотно принайтован левой рукой, на «топорнике», который доказал, что он сильнее соседа-копейщика — завалил-таки мой щит своим топором. Прямо на себя.
И вот лежим мы с ним, нос к носу. Разделённые только досками моего смолёного «миндаля». И судорожно соображаем: кто тут кого победил? И у нас с «топорником» несколько разные на этот счёт мнения.
Похоже на то, как Пьер Безухов взял в плен французского офицера. Просто с испугу сильно сжав его шею.
Мордвин был, видимо, бывалее меня. Или, в отличие от того наполеоновского офицера, очень не хотел к русским в плен. Поэтому он вдруг страшно оскалился, завизжал и начал биться. Пытаясь дотянуться зубами до моего носа и откусить.
Я чётко знаю, что надо делать, когда лежащее подо мной начинает ерепениться и кочевряжиться. Но такая злобная бородатая морда… да ещё через толстые доски моего щита…
Злоба из него прёт, а деваться ей некуда. Дядя совершенно ошизел и, вместо моего носа, начал грызть край моего щита. Да, этот здоровый народ хорошо питается — привыкли к большим кускам. Попортит, гад, казённое снаряжение. Во какую щепку откусил! И — выплюнул! Брезгует, падла, нашим, просмоленным…
Тут рядом с нами что-то жидко упало. В смысле: упало и стало поливать. Морда передо мной захлопнула глазищи. Потому что их залило. Кровью. Фонтанирующей из разрубленного затылка полуобезглавленного тела.
Мой весьма бессмысленный взгляд влево и вверх явил зрелище активно уничтожающего живую силу противника Сухана. Который как раз перерубил топором ногу следующему мордвину, пока ещё двое чудаков наперегонки тыкали в его щит копьями.
Когда же я возвратил свой взгляд в прежнее положение, то обнаружил, что злобная морда передо мной обрела свободу — высвободил одну руку, протёр глаза и утратил злобность. Когда человек пытается проморгаться, он выглядит задумчиво.
Я не стал дожидаться результатов его размышлений. Сунул руку за плечо, вытянул «огрызок» и воткнул «мыслителю» за ухо.
А больше ничего нет! Сабля — подо мной болтается, копьё — в предыдущем чудаке осталось.
Тут на меня что-то упало. Тяжелое и верещащее. Оно елозило у меня на спине и пыталось там чего-то… сделать.
Когда неизвестно что падает вам на спину и там топочется… совершенно паническое состояние. Попытался оглянуться через плечо. Нос к носу — ещё один мордвин. Точь-в-точь как был первый. Воскрес?! Нет — первый на месте.
Тут по второму, и по моей спине, соответственно, кто-то тяжело пробежался. Сначала в одну сторону, потом обратно.
