Василий Звягинцев - Билет на ладью Харона
И тут же Ляхов понял, что Григорий Львович говорит правильно. Кивнул, но сам ничего не сказал. Пусть продолжает.
– Поверьте мне, Вадим. Предстоящие полгода – не самое легкое время. Вы это чувствуете, я вижу. И немедленно хотите навести какой-то строгий порядок отношений в коллективе, чтобы не допустить возможных эксцессов. Поскольку уверены, что у вас – получится. Кстати – верю. Возможно, именно ваш характер наиболее отвечает обстановке. В случае чего – на меня можете рассчитывать. Моментами и я тоже – еще о-го-го!
Глядя на майора (или же генерала?), Ляхов согласился, что о-го-го – это еще слабо сказано. Дай нам всем бог быть такими в этом возрасте, который тридцатилетними принято считать глубокой старостью.
А Григорий Львович продолжал:
– Но попробуйте от этого желания отвлечься. Хотя бы первые неделю-две. Уйдите в тень.
Девушка у вас красивая и очень энергичная. И ей подскажите: не Москва здесь, а даже и не знаю, что такое. Сделайте мне такое одолжение – изобразите из себя гедониста. В этом мире можно найти все, что угодно. И, если повезет, забрать с собой. Соответственно, стать богаче Креза и графа Монте-Кристо. Здешние бумажные деньги там, конечно, ни к чему. Начните коллекционировать оружие – вполне могут подвернуться вещи куда подороже той сабли, раритетные золотые монеты или бриллианты, редкие книги, наконец…
– Вы думаете? – с сомнением спросил Ляхов.
– Именно, Вадим Петрович. Иначе я даже и не знаю…
Ляхов понял, что очередную партию он выиграл. Именно этого он и хотел. Чтобы достаточно умный Розенцвейг воспринял его именно так, поверил, что он с ним согласится, ну и дальше…
– Пожалуй, вы правы, генерал. Стать богаче графа и начать аналогичную жизнь, без линии мести, конечно, моя горячая детская мечта.
С этими словами, как бы подтверждая полную готовность начать жизнь означенного гедониста, то есть в просторечии человека, превыше всего ставящего возможность извлекать максимум удовольствий из любой подвернувшейся ситуации, причем немедленно, он налил себе и вопросительно посмотрел на Розенцвейга.
– А, давайте, – с наигранной лихостью махнул рукой тот. – Пока доедем, все равно выветрится, разговаривать же будет намного интереснее. Только вот закуски бы…
– Легко.
Ляхов расковырял ближайшую коробку и протянул генералу заклеенный в целлофан сандвич с белым куриным мясом.
– Никогда не хотел стать предпринимателем, фабрикантом, банкиром, а вот иметь подвалы с сундуками, набитыми драгоценностями, и солидные счета во многих банках мира и принадлежать только самому себе… Путешествовать, анонимно совершать добрые дела… – он чуть было не сказал: «тайно отстаивать интересы Отечества во всех концах света», – но вовремя воздержался.
Вот этого говорить представителю иностранной державы, пусть и дружественной, но тоже ставящей собственные интересы гораздо выше прочих, не следует. Потому он сказал другое:
– А ведь и вправду, чего не завернуть по пути в Амстердам, разыскать хранилища знаменитых ювелирных компаний, насыпать пару чувалов[35] лучших бриллиантов – и привет. Формально – не кража, а так, присвоение бесхозного имущества.
– Бесхозного? А разве оно одновременно не исчезнет из тех же хранилищ на нашей территории?
– Мне-то какое дело? В них же я не проникал. Вообще весь этот разговор напоминает мне сюжет про Ходжу Насреддина. «Я нюхал твой шашлык и расплатился звоном своих денег».
На самом деле проблема стоит гораздо острее. Вы, Львович, как я понял, без особой критики приняли идею Маштакова о том, что в пределах «широкого времени» мы и наши «соседи» одновременно пользуемся одной и той же инфраструктурой – домами, техникой и прочим.
– А разве не так? Вот эта машина, автомат, домики на заставе…
– Абсолютно не так, камрад, абсолютно. Удивляюсь, что сообразил это слишком поздно. Возможно, от хроношока мозги забуксовали.
Подумайте, мы сейчас едем на этой машине. А что она же сейчас делает там? Тоже едет, но без водителей? И где, в свою очередь, машины, которые сейчас ездят там? Мы ведь, получается, должны находиться в каком-то сказочном мире, где вещи, предметы перемещаются сами по себе. Произвольно и во всех направлениях. А сандвич? Вы его жуете с аппетитом, а там он совершает в воздухе возвратно-поступательные движения, быстро уменьшаясь в размерах?
– А и верно. Как это и я маху дал? Тогда как же вы объясняете данный феномен?
– Единственным, логически непротиворечивым образом. Прежде всего мы с вами сейчас находимся в совершенно другом мире. Разве при вас существовала страна, где всё пишут на иврите?
– Конечно, нет, – согласился майор или генерал, неважно.
– Хорошо, что в этом мы с вами солидарны, – удовлетворенно кивнул Ляхов. – Вы также имели любезность сообщить, что никакая установка, способная перенести нас в параллельный мир, не включалась.
Против этого Розенцвейг тоже возражать не стал, но глоток выпил.
– Эрго, из всего вышесказанного следует, что мы находимся хрен знает где, с момента включения прибора, суть и смысл которого нам неизвестен, даже наше физическое существование вполне может оказаться под большим вопросом?
– То есть? – Григорий Львович выглядел озадаченным.
– Чего – то есть? Представьте, что мы вообще отныне нематериальны в общепринятом смысле, а пребываем в виде эманации и только по застарелой привычке еще воспринимаем себя людьми!
Фраза получилась классная. Вадим давно знал за собой такое свойство – вдруг неизвестно откуда мысли сыплются, как из прорванного мешка с гречневой крупой, только успевай облекать их в доступные для окружающих по форме (не по смыслу) предложения.
А о том, верны они на самом деле или нет, думать Ляхову совсем уже не хотелось.
Оставаясь в пределах привычного мира, надежда вернуться домой сохранялась, а куда можно попасть из этого?
В мир журнальных фотографий и прочитанных Татьяной статей, когда-то населенный совершенно непонятными людьми, живущими по странным законам? И что там делать?
Машина неожиданно резко затормозила, так, что Ляхова и Розенцвейга бросило на стенку кабины.
– Что за черт? Поаккуратнее нельзя? – вскрикнул Вадим, а сам уже привычно подхватил автомат, готовясь стрелять в сторону неведомой опасности. Не станет же Тарханов давить тормоз ни с того ни с сего. Но вокруг был все тот же безлюдный пейзаж.
Задним ходом грузовик сдал метров на сорок, снова остановился, теперь уже плавно.
Дверца распахнулась, Сергей высунулся наружу.
– Пассажиры! – закричал он с раздраженно-насмешливой интонацией. – Вы там спите или за обстановкой наблюдаете?
– А как же, – неопределенно ответил Ляхов, демонстрируя готовый к бою автомат.
– Так что же вы… – Тарханов не нашел подходящих слов и указал на придорожный столб с какой-то табличкой.
Ляхов всмотрелся и выругался. Удивленно и радостно.
«Джеззин» – гласила надпись на идиш, немецком и русском. Под белой стрелкой, указывающей влево, расстояние – 2,5 км.
– Это ж получается – вырвались?!
В приступе радости Вадим спрыгнул через борт на дорогу, готов был пальнуть очередь вверх, в качестве салюта, но снова подумал, что это было бы реакцией не совсем адекватного человека, а он-то – в полном порядке. Поэтому ограничился и без того слишком экспансивным вопросом.
– Примерно так. Я сам чуть не прозевал. Смотрю да и смотрю вперед, эти указатели сейчас вроде и без надобности. Вдруг как по глазам ударило – шрифт знакомый… Пока дошло – проскочили, пришлось возвращаться. Ну, теперь мы живем!
– Может быть, стоит еще немного вернуться, уточнить, где «граница миров» проходит? На карту нанести, на всякий случай, – предложил Розенцвейг, спокойно спустившийся по лесенке на заднем борту.
– Увольте, Григорий Львович. Обратно не поеду. Выскочили, и слава богу.
– Может, тут стенка с односторонней проницаемостью, – поддержал товарища Ляхов. – Сейчас снова туда заедем – а обратно уже не выпустит.
– Если так, как вы сейчас сказали, то как раз не впустит. Мы же с той стороны проникли, – возразил Розенцвейг.
– Несущественно. Я – категорически против. Считайте для собственного спокойствия, что граница – вон там. – Тарханов подобрал с дороги камешек, швырнул назад. Ляхов непроизвольно напрягся. Вдруг рванет, полыхнет, еще как-то обозначит себя незримый рубеж. Но – ничего.
– Поехали. Теперь хоть знаем куда. По машинам! – скомандовал Тарханов.
…Во вновь ставшем знакомым и привычном мире, руководствуясь чужой картой и собственной памятью, Тарханов через полтора часа привез свою команду на нормальную израильскую военную базу, прикрывающую развилку стратегических шоссе Дамаск – Бейрут и Дамаск – Триполи.
Аналогичную той, которую они надеялись увидеть и которая исчезла из района форта Бофор.
