Огнем, мечом, крестом - Герман Иванович Романов
— Вот этим ты и займешься, брате, раз знаешь что нужно. А мы поможем — род у нас большой, всем занятие найдется — сам определять будешь. Школа нужна — будет тебе школа и не одна — попов у нас хватает. Мастеровые надобны — то наймем, но лучше сам готовь — вон как у тебя ловко получается. Раз «книжник», то занимайся тем, что лучше умеешь, а мы рати водить будем, на кого потребуется — только укажи. Неужто сообща не справимся за двадцать лет-то, если дружно навалимся⁈
Леонид надолго задумался, прикинул, сколько и всего предстоит сделать, и заметно приуныл. Но собрался духом, и кивнул, произнеся:
— Главное начать, а там посмотрим…
Вот так и гибли древнерусские города во время Батыева нашествия — тушение постоянных пожаров и бесконечные приступы изматывали жителей и воинов, от усталости и недосыпания они просто лишались сил. Потому даже «стольные» города с многочисленным населением брались за несколько дней. А вот менее значимые твердыни могли продержаться дольше — монголам часто не до них было. Но итог был вполне ожидаем и закономерен…
ПОСЛЕСЛОВИЕ Глава 35
Дышать было тяжело, да что там — Лембиту чувствовал, что задыхается, и силы уходят, как вода в сухой песок пустыни, горячий и жаркий. А руки слабые настолько, что не в силах ими пошевелить. Даже пальцы окаменели, застыли замороженными крабовыми палочками. И краешком мозга, еще отчаянно живущим в его бренном теле, он понимал, что пришла его смерть — все же на восьмой десяток лет возраст перевалил, намного пережил друзей и жену, которую старше на двадцать лет, хотя она по местным меркам долго пожила. Вот только времена такие, что медицина на зачаточном уровне, и для ее развития он сделал все, что мог, по крайней мере, к гигиене приучил, хоть зубы чистят и понимают, для чего это нужно.
— Люди, где вы… Люди… на помощь…
Слова дались с трудом, он их буквально выталкивал из горла. И было холодно, хотя он давно спал под несколькими одеялами, а постель давно согревали молоденькие служанки. Да и ночами они согревали ему ноги собственным телом — феодализм во всей красе. Зато в глазах вроде посветлело, и Лембиту задергался. К несказанному удивлению, силы стали прибывать волнами, давно остывшая кровь в жилах забурлила — ощущение такое, будто помолодел, да что там — если не юность вернулась, то те блаженные тридцать пять лет с небольшим, когда он сходил на ту злосчастную рыбалку, да попал в колдовскую пургу, которая перенесла его в прошлое. И вот сейчас словно само время в теле вспять оборотилось — силы стали распирать мышцы и он дернулся со всей силы, и неожиданно прозрел. А когда увидел над собой в сумраке знакомый брезентовый свод, заорал — рев из груди вырвался оглушительный, и Лембиту окончательно очнулся. И подняв руку, вполне членораздельно произнес, преодолевая в разуме чудовищное потрясение:
— Не может быть, твою мать! Этого просто не может быть!!!
Перед ним была его собственная рука, только не со сморщенной от старости кожей, с пигментными пятнами, а здоровая — пальцы ровные, не скрюченные, крепкие. Зрелище его потрясло до глубины души, и страшным усилием воли заставил себя чуть успокоиться — сердце оглушительно бухало в груди, норовя изнутри выломать ребра. Вроде понемногу успокоился, стало возвращаться хладнокровие, а вместе с ним способность вполне разумно оценить обстановку, осмотреться, при этом продолжая лежать со скрюченными ногами, которые явно затекли.
— Руки мои, молодые, и в куртке, в которой на рыбалку пошел… Надо мной полог палатки, снега навалило, вон как провис, почти лба касается. И день стоит, раз светло, но из-под брезента не разглядеть…
Лембиту споткнулся на слове, чувствуя, как волосы на голове начинают вставать дыбом. Накатило прозрение, и он выдохнул:
— Так все это был сон⁈ Только сон?!!!
Хрипло выругался и ярости поднялся, извернувшись и подперев прогнувшийся, отвисший вниз под выпавшим снегом полог, спиной. Тяжесть была значительной, затекшие ноги предательски хрустнули в коленях, но сила уже потихоньку вернулась, и в завязавшемся противостоянии он преодолел сам себя и свои слабости — брезент был поднят, а снег с шумом скатился с него. В палатке сразу же стало светло. И он увидел ту обстановку, что в ту злополучную для него ночь. Или в эту…
Да, именно так, ведь он здесь и оказался. Брезент над ним, рюкзак под головой, еще не замершая лунка под ногами, ледоруб лежит, термос стоит, пустая бутыль, немного воды в термосе осталось, как помнится.
— С ума можно сойти, так это был только сон⁈ Все это мне приснилось, а я просто заснул в палатке⁈ Бред какой, я же наяву там жил. Наяву, ел, пил, любил — и все собственными глазами видел⁈
Слова звучали подобно гласу вопиющего в пустыне — наверное, в таком состоянии люди умалишенными и становятся, слюни пускают, трясутся ручонки, и глаза из орбит выкатываются. Он видел себя абсолютно прежнего, вот только память настойчиво подсказывала, что в средневековье он тоже долго прожил, очень долго, почти тридцать шесть лет, и сейчас мог припомнить чуть ли не каждый день, который там провел. Вроде как ровно вторую половину срока ему отвели — одну здесь, прежнюю, и другую там, будущую. И вот сейчас «статус кво» полностью восстановлено, и впору вызывать «Шуру-голубчика», вернее санитаров из псковской «психиатрички», ведь как говориться — «клиент медленно дозревает».
— Бред! Бред! Не может быть такого, не может быть…
И тут ему на ум пришел один из любимых советских фильмов, где один изобретатель соорудил у себя на квартире «машину времени», но во время испытаний получил тяжелейшую контузию, и ему привиделась древняя Москва с царем Иоанном Васильевичем, по прозвищу Грозный. Злоключения главных героев были интересные, да и сумасшедший дом тоже, с вызовом «психиатрички» и смирительными рубашками. И он вляпался в точно такую же бредовую ситуацию, в которую, расскажи, никто не поверит. Да и зачем кому-то рассказывать свое столь яркое впечатление от обычного, пусть даже необычного сновидения. Яркого и красочного, где все как вживую, но, тем не менее, полностью бредового.
—
