Олег Никитин - Корабельщик

За последние годы здание “Навийских картин” почти не изменилось. Так же как всегда, поперек него тянулся яркий кусок ткани, на котором нынче было написано: “Акилина Филаретова в новой комедии года!” И буквами помельче: “Аристократ из Упаты”. Уже само название фильма было весьма забавным, потому как в Упате, деревушке к северу от Навии, даже во времена Династии не жило никаких аристократов.

Яркая магниевая вспышка внезапно озарила Рустиковых на фоне забрызганного мобиля – это бульварный газетчик подкрался из-за укрытия и заснял товарища министра на легкий переносной аппарат. “Забери их Смерть”, – испуганно пробормотала Еванфия, моргая. Изредка мелькали вспышки: все газеты отрядили на мероприятие своих представителей.

– Надеюсь, на просмотр их не пустят, – сказал Максим.

В холле синематографа бурлила целая толпа прилично одетых горожан, представителей высшего чиновничества. Правда, Магнова не было – после смерти Шушаники он почему-то не жаловал комедии, – зато пришел сам председатель Пименов. Вокруг него крутилось множество народу, и Максим разглядел в толпе Акакия. Подобно жене, тот раздобрел, а в прошлом году отрастил бороду и усы, чтобы прибавить в солидности. Однако проплешины на макушке ему избежать не удалось.

– Рустиков! – услышал товарищ министра и оглянулся.

– Ну и ну, Наркисс! – обрадовался он. – По пять раз на дню вижу твою подпись, а самого уж года два не встречал. Познакомься, это моя жена Еванфия Питиримова. А это господин Филимонов, директор Патентного департамента при Правительстве.

– Ваш “Афиноген”, наверное, будет просто напичкан всякими изобретениями, – горячо сообщил Наркисс после вежливого кивка в сторону Еванфии.

Тут его позвала супруга, и патентовед поспешил откланяться.

– Кажется, он просто помешан на своем деле, – улыбнулась жена Максима.

– Ты права. Не помню, чтобы он рассуждал о чем-нибудь другом.

– Какие у вас увлеченные приятели, сударь, – проговорил кто-то высоким голосом. Товарищ министра тут же узнал Гордиана Авдиева, молодого адепта Храма, не чуравшегося светских мероприятий.

Это был приземистый восемнадцатилетний человек, успевший отрастить солидную бородку и при этом обзавестись ощутимыми залысинами. Презрев традиции касты Храмовников, он отказался сегодня от серого одеяния и пришел в ярко-зеленой рубашке, костюме-тройке в веселую сине-зеленую клеточку и черных лаковых штиблетах. Впрочем, его дама, высокая и отчасти костлявая, в противоположность другу вырядилась в черное и напоминала саму Смерть, какой ее изображают на ритуальных гравюрах.

– Как и все вы, – поддержал Гордиана Максим, чувствуя, как напрягся локоть жены. Очевидно, дама в черном нервировала Еванфию.

В этот момент ударил гонг, и поклонники творчества Филаретовой двинулись в зал. У Максима и Еванфии были куплены места на одном из десяти маленьких балкончиков, окаймлявших дальнюю от экрана стену синематографа. Пока в зале горел свет, товарищ министра успел разглядеть, что слева от их ложи устроились Прохоров с женой и ее сестрами. Директор департамента снабжения был красен и обмахивался колоссальным платком. Завидев начальника, он расплылся в улыбке и одышливо просипел приветствие. В правой ложе обнаружился Акакий со своей новой супругой по имени Пиама. Полгода назад Варвара неудачно перенесла очередные роды, и милосердный Храм, пользовавший ее, вынужден был освободить женщину вместе с новорожденным.

В партере также сплошь видны были знакомые лица, многие оглядывались в поисках приятелей и кивали Максиму. Воистину сегодняшний вечер стал выходом в свет многих из тех, чье начало карьеры пришлось на момент краха Династии и кто хорошо помнил самый расцвет актерского дарования Акилины.

Но от ее последнего фильма не ожидали многого.

– Кто этот странный полный человек с черной женщиной? – прошептала Еванфия, тревожно озирая партер. – Она похожа на Смерть.

– Ты тоже заметила? Это довольно видный сановник в Храмовой иерархии, из новых реформаторов. Часть адептов стремится оказывать большее влияние на светскую жизнь, одних судебных процессов им недостаточно. Хотят, чтобы их не воспринимали только как слепое орудие матушки Смерти и Солнца. Некоторые из них даже предлагают организовать фракцию в Народном собрании, но пока безуспешно, экзарх не готов к участию в выборах…

Закончить Максим не успел – тяжелый занавес отъехал в сторону, обнажая белый холст экрана, фонарщики споро притушили рожки, музыкант с вальяжной грацией занял место за клавесином, и комедия началась.

Жил-был в Упате ушлый крестьянин по имени Елима. Старшие братья у него парни были хозяйственные, наделы себе резво разобрали, когда Указ королевский о том вышел. Первыми, почитай, к общинному старосте в очередь прибежали. А Елима хоть и верткий был парень, да все больше по чужим сеновалам шнырял. Вся-то верткость его на побеги от мужей да на улещивания пейзанок уходила – больно он мять их любил. Заведет, бывалоча, на стерню или же в ивы кудрявые, да и давай с них одежки сдирать. А те и рады, особливо девки детородные.

Так и не заимел себе Елима к осьмнадцати годам участка приличного, достались ему голая степь от реки далече да клочок бедного пастбища. Как и другие неудачники, куковал он на пашне да в лесу помещичьем промышлял, покудова не обложили его словно волка и не пригрозили капканом изловить. Гвардейцы в тех краях не зверствовали, подстрелить его некому было.

Поглядел Елима на свою коровенку тощую, пощупал плуг затупленный, пнул времянку хворостяную да берестяную, что заместо дома у него служила, и подался в село обратно, к хозяину побогаче наниматься. Упата в те годы крупным поселком была, зажиточно там жили. Не хотели Елиму работником брать, да он уговорил одного хозяина. И точно, неделю исправно трудился, сарай латал, а потом хозяйскую дочку на сеновал завлек и совратил. Гнались за ним долго, на конях да телегах, с баграми и ухватами, только он в речку прыгнул и на бревно плавучее вскочил.

Так до Навии и добрался, все к берегу пристать не мог. А тут за баржу уцепился, залез в нее и в угольном трюме спрятался. Черным стал, только глаза и сверкали. Ночью выбрался наружу и в камбуз пробрался. Повариха увидала такое чудо и в крик ударилась, да по счастью тут же гудок пароходный завыл, и ее никто из команды не услыхал. Елима сказал, что он беглый невольник из Роландии, и повариха угостила его холодной бараньей ногой, а потом спрятала к себе в койку. Через полчаса она помыла сковородки и тоже хотела лечь, но тут пришел боцман и захотел сам с ней полюбиться. Сел прямо на Елиму, а тот как голову из-под одеяла-то высунет, тут боцман и чувства потерял, от рожи-то черной.

Много еще разных приключений с этим деревенским пройдохой случилось, пока он к шайке не прибился. А предводила в ней бойкая баба по имени Глафира, которую играла Акилина Филаретова. С возрастом актриса не растеряла былого мастерства, напротив, как будто приобрела новые качества. Героиня властно командовала бандой, порой постреливая из револьвера или “магазинки” не только в жертв, но и в собственных нерадивых подопечных.

Хваткий Елима быстро выбился в ее товарищи и ловко раздевал купчишек. Во время бунта, когда повсеместно грабили паровозные составы, пароходы, грузовые мобили и просто дома, банда нажила несметные сокровища.

А потом вдруг все это блаженство кончилось – кто-то выдал разбойников гвардейскому капитану, и тот арестовал их. Однако Елиме с Глафирой удалось выскользнуть из лап суда, потому что они посулили судейским деньги. Пришлось расстаться с богатствами, но не со всеми, часть они сберегли. А после захватили дом бывшего графа, убитого толпой, прикупили акций разных заводиков, внедрились в руководство да своих людишек туда пропихнули. И в процессах против “убийц” Короля поучаствовали, того самого капитана гвардейцев под Смерть подвели. Напоследок Глафира надумала стать депутатом Собрания, и по всему выходило, что конкурентов она стопчет.

Такая вот комедия вышла, и в самом деле смешная. Только смех получился каким-то злым.

После премьеры разъезжались шумно, с прогреванием моторов и едкими клубами дыма. Над Викентьевской, в ночном воздухе, расцвеченном газовыми рожками, рваный ветер гонял чад и морось. Кутаясь в плащ, Максим подсадил жену в мобиль.

– Неужели в столице все так и было? – задумчиво проговорила Еванфия.

– Совсем не так смешно, – криво усмехнулся товарищ министра.

– Я не про это. Убивали людей только за то, что они носили титулы? Жгли их дома и резали всех детей и домочадцев?

– Было дело… Жгли-то редко, все же понимали, что в этих домах лучше жить самому, чем потом смотреть на пепелище и руины. Окна вот били, помню. Да, Филаретова уже не та, что раньше. Совсем старушкой стала…

– Зато макияж удачный.