Игорь Курас - Программист и бабочка (сборник)
Риттер только усмехнулся, присев на пятую точку перед Олегом и скрестив ноги перед собой.
– Между прочим, вы тут явно матерились по-испански. Я кроме слова «карамба» не понял ни шиша. Откуда, спрашивается, мой герой знает слова языка, которого не знаю я?
– Умгу, на «кнаппе» лингвистических познаний хватило, значит…
– Интернет подсказал, – огрызнулся Олег. – Не уходите от ответа.
– А что тут отвечать? Тюрьма не проходит бесследно, – Риттер улыбнулся так широко, что сверкнул сразу двумя золотыми жевательными зубами.
– Но при этом дурь о рыцарях и их правом деле, сумасшествие, которое довело Кнаппе до греха, она из вас не выбила?
– А ты сам виноват. Сделал меня окончательно сбрендившим пацаном, теперь не удивляйся.
Он оставался доброжелательным, спокойным и рассудительным собеседником. Никакого следа былой буйности.
– Ну, хорошо, предположим, весь этот абсурд действительно правда, – размеренно проговорил Олег. – Пусть так. Вы – герой моей повести, некогда Кнаппе, теперь Риттер. И что? Я-то чем виноват? Миллионы писателей создают образы негодяев, но я не слышал, чтобы им за это что-то было. Это же нормально! Есть плохие, есть хорошие, вся литература на том стоит.
– Карамба! Ты меня доведешь все-таки, папаша! – вскочил Рыцарь. – Во-первых, отвечай за себя, не думай о других. Во-вторых, если ты чего-то не знаешь, это не значит, что ничего не было. В-третьих, ты написал неправду, и я пострадал несправедливо!
– Что?! Это почему еще неправду-то? Я автор, что напишу, то и есть правда. Тем более, что пишу я фантастику, то есть вру как хочу, а коли не нравится кому, пусть публицистику читают.
– Чушь, все в жизни закономерно. Поведение героев, как отражения живых людей, тоже должно подчиняться логике. – «Кто бы говорил о логике», подумал Олег. – Если ты говоришь, что твой главный герой замызганный «очкарик» и никогда не касался турника, а потом он у тебя начинает показывать чудеса гимнастики, то это неправда. Пример доступен?
– Ну, предположим, – нетерпеливо кивнул Олег. – Однако не помню, чтобы я допускал подобные промахи в повести о Кнаппе. Разве у него не было пальцев, чтобы спустить курок?
– Не у «него», а у «тебя», то есть, у меня, – поправил Риттер. – Были! Но это лишь грубый пример, чтобы ты понял, о чем я говорю. Ум-то у тебя не шибкий, приходится гиперболизировать.
– Пф! Учит курицу яйцо…
– Цыц, хилипойяс! Физически я мог совершить преступления, приписанные мне тобой. А вот психологически – нет.
Олег опять хотел фыркнуть, но сдержался, поймав выразительный взгляд своего героя. Зубы пожалел.
– Ну вот прикинь, описал ты маленького мальчика, хорошо описал, мол, маму любит, папу любит, в бога верит, в церковь ходит. Никогда никого не обижал, не бил – непотребное занятие для богопослушного мальчика. Можно даже сказать, подставлял вторую щеку, получив кулаком по первой.
– Это где это я про щеки писал? – возопил Олег, уже понимая, к чему ведет его собеседник.
– Не перебивай. И учись читать между строк.
– Умгу, между строк, которые сам же и написал. Вопрос, кто начиркал то, что ты увидел в этом междустрочье?
– Вопрос риторический, не прикидывайся совсем уж дураком. Ты как автор даешь читателю реперные точки, отталкиваясь от которых, он строит все остальное, видит реальность, созданную автором, такой, какой она должна быть. Ты не описывал в подробностях походы героя в туалет, но ведь все понимают, что он его посещал. Между строк. Между прочим, хочу тебе заметить, никаких нареканий к тебе в построении «каркаса» твоего героя, то есть меня, я не имею. Критических противоречий нет, образ вполне жизнеспособный. Но дальше!..
– А что дальше? – наигранно удивился Олег. – Дальше мальчик сошел с ума, погрузился в мир грез, вымыслов, сказки, а с сумасшедших, ты уж меня прости, спрос небольшой. Логике их поведение поддается слабо.
– Вот! – торжествующе ткнул пальцем в нос Олега Риттер. – Вот ты сам и сформулировал всю противоречивость моего поведения.
– Где? – оглянулся в поисках противоречия Химмельман.
– А здесь. Кнаппе, вроде как от груза страданий, выпавших на его долю (слабовато оправдан такой финт его психики, ну да ладно), съезжает с катушек и живет как бы в вымышленном мире. И ты правильно только что сказал: скрываясь от несовершенств окружающего мира и своей судьбы, он ушел в мир СКАЗКИ! Добрых рыцарей, злых драконов, благородных дам, которые на деле были проститутками, в мир возвышенных идеалов, подкрепленных божьими заповедями.
– Слушай, Кна… Риттер, развяжи меня, а? Нехорошо как-то получается, я все-таки создал тебя, а теперь общаемся не как родные люди, а как арестант с мучителем.
– Во-первых, не перебивай мою мысль. Во-вторых, лучше бы ты меня не рожал, мамаша. В-третьих, не развяжу. Начнешь глупости творить, сбежишь ненароком, потеряешься, а там и пропадешь. Междумирье тебе незнакомо, а в нем, между прочим, не всякий закон физики работает. Короче, сиди и слушай.
– Подожди, последний вопрос: откуда ты такой умный взялся, если я по твоей же логике ограничил доступное тебе. А?
– Есть создатели и повыше тебя рангом, Карамба! – озлился Риттер.
– Сам Карамба! То есть Дьявол, по-нашему?! – Олег закрыл рот в притворном испуге.
Проигнорировав неумелое лицедейство своего создателя, герой продолжил:
– Итак, наивный мальчик с чистой душой, хоть и заблудившийся немного в мире грез, идет на уголовное преступление. Ну ладно, пусть, он продолжает играть и не понимает серьезности происходящего. Бандюги начинают убивать направо и налево, их тоже мочат по мере возможности, а мальчик и в ус не дует? Хорошо, совсем заигрался. Даже зверски расстрелянную собаку, как и ее отравленных собратьев, которых добрые маленькие мальчики вообще-то любят, простить можно. С большой натяжкой можно было оправдать убийство мальчиком «злого колдуна» или его прислугу и охрану – они большие мужчины, которых хоть как-то можно представить в роли представителей эпического зла. Но женщина?..
– Она колдунья!
– Она женщина, которая напомнила ему мать. Женщина, которая вытащила его в реальность, и теперь уж он точно не мог провалиться обратно. Он, вернее я, должен был, просто обязан был опуститься на колени и зарыдать. Ну да ладно… автор сволочь, автор чуть ошибся в исходных точках, рисуя портрет своего героя. Неопытный автор, да и дурак не малый, но простить можно. Но скажи мне, умник, как я мог убить в приступе ярости двоих детей, девочек, едва оторвавшихся от мамкиной сиськи? Убить жестоко, в исступлении? От страха? Нет. Окончательно съехала крыша? Так она могла съехать у взрослого дебила, но никак не у малого мальчика. Что ты молчишь? Ты осознал? Понял, что сотворил со мной?
Риттер вновь сделался безумен, от его ора Олег скукожился, ежесекундно ожидая удара по лицу. Но тот вдруг успокоился и продолжил уже совершенно нормальным голосом:
– Так что неправду ты написал. Не мог я сотворить подобного. А сотворил. По твоей вине.
– Это суд? Твои доказательства и признание мной вины слышит кто-то… там? – упавшим голосом спросил Олег, кивнув на потолок.
– Да нет, суд уже состоялся, наказание было вынесено и приведено в исполнение. И никто там исправить ничего уже не может.
– Тогда чего ты от меня хочешь, – сдерживая рыдания, выдавил Химмельман. – Давай я исправлю конец, и все здесь, в мире выдуманных героев, случится иначе. Хочешь?
– Не поможет, – покачал головой Риттер. – Как и в мире твоем, у нас ничего нельзя повернуть вспять. Повесть уже предана бумаге, опубликована и прочитана, пусть пока и немногими.
– Что тогда? Что я должен сделать? – отчаявшись, выкрикнул Олег. И заискивающе продолжил: – А давай знаешь что, давай я напишу продолжение, а? Напишу так, чтобы ты не попал в тюрьму, чтобы ты оказался, скажем, в приюте для душевнобольных, быстро вылечился бы и потом тебя усыновят хорошие люди!
Риттер опять покачал головой, словно отмеряя автору неумолимое наказание.
– Тоже не выйдет. Во-первых, у меня жив отец. Вернее, был жив. Во-вторых, это не отменит главного – я, рыцарь Господа, не могу зваться таковым, потому что на моей совести останутся невинно убиенные дети. Великий грех, ничем не искупленный.
– Придумаю! Я все придумаю! Грех искупишь, как ты хочешь его искупить? Отца твоего убить проще пареной репы… ой.
– Вот-вот, отцеубийца чертов. Только это ты и можешь, всех убить и чуши намолоть.
– Но чего? Чего ты хочешь от меня теперь?! Моей смерти? Моих мучений? Я уже мучаюсь, я боюсь, я раздавлен страхом!
– Фи, слабак, – презрительно сплюнул Риттер. – Не хочу я твоей смерти. Хотя возьму и ее, если откажешься искупить свою вину. Не прощаемую, в общем-то, но Господь учит милости. Может быть, я и прощу. Может быть…
– Я согласен! Я на все согласен! Говори! Все сделаю, – Олег молил своего похитителя о милости, он забыл о гордости и скепсисе, он бы упал на колени, если бы не веревки. Он умолял своего героя о прощении, кляня себя за то, что сделал его в итоге довольно жестоким и совершенно невменяемым.
