Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа
Всё остальное мадам Иоланда слушать не стала.
Прекрасно зная своего супруга, она могла с уверенностью предсказать, что дальнейшая беседа превратится в словесную воронку – всё по кругу – одна сторона станет уверять, что её не так поняли, а другая упрямо доказывать, что её смертельно обидели. Всё это было уже не интересно, тем более, что короткий взгляд'Арманьяка, брошенный им на Ла Тремуя, сказал герцогине много больше, чем весь предыдущий разговор.
Неслышно ступая, она ушла с галереи.
Потайная лестница вела отсюда прямо в герцогские покои, но мадам Иоланда миновала её и, пройдя по длинному коридору, оказалась перед дверью в комнаты Шарля, где и замерла на короткое мгновение.
Вечером, за ужином, юноша должен был предстать перед гостями, которые не видели его с момента отъезда из Парижа. Произошедшие в принце перемены не останутся ими незамеченными, и выводы, которые будут сделаны, предугадать не сложно, поэтому сейчас перед этой дверью мадам Иоланде следовало решить, какой совет дать юноше, называющему её матерью, и которому лично она предрекла трон и корону Франции?
– Я не поеду в Париж, матушка! – завопил Шарль едва герцогиня появилась на пороге. – Велите немедленно устроить нашу с Мари свадьбу, или скажите, что я тоже болен и вот-вот умру, как мой брат Луи!
В том молодом человеке, в которого он теперь превратился, мало кто отыскал бы прежнего потерянного мальчика, таящего в себе ростки озлобления ко всем, кто его не любил. В Анжере он окреп, если и не телом, повторявшим тщедушную фигуру отца, то, уж точно, духом, который укреплялся, благодаря заботам мадам Иоланды, учителям, нанятым ею и портным, одевавшим мальчика по-королевски.
Мадам Иоланда сдержано улыбнулась. Пройдя внутрь, жестом выгнала прочь слуг, ожидавших приказаний в соседней комнате, уселась на стул и велела Шарлю сесть напротив.
– Разумеется, вы никуда не поедете, сын мой. Успокойтесь. Свадьбу в дни траура устраивать нельзя, и, тем более, не следует даже заикаться о каких-либо болезнях. Особенно смертельных.
Она взяла юношу за руку и, притянув ближе, заставила смотреть себе в глаза.
– Я хочу предупредить вас, Шарль. Эти господа приехали сюда, прекрасно понимая, что однажды вы сможете надеть на себя корону Франции. Сегодня вечером они будут присматриваться, чтобы решить, насколько вы окажетесь удобны в роли короля, и я полагаю, следует дать им понять – вы уже не прежний мальчик, с которым можно было не считаться. Покажите всё, чему вы научились в Анжере, даже если им это не понравится. Даже если это навлечет на вас целую армию наемных убийц и отравителей, все равно, покажите им, каким вы стали, а более всего, каким ещё можете стать.
Герцогиня отпустила руку мальчика, но взгляд не отвела.
– Возможно, кто-то сочтёт этот мой совет безумным… При дворе и так считают, будто мы с герцогом причастны к смерти дофина, и любое, даже самое косвенное доказательство лишь утяжелит подозрения. Но человеку, рожденному королем, нельзя скрывать свое достоинство. Оно даётся не людьми, и отнято ими быть не может. И кем бы я была, если бы после двух лет воспитания советовала вам сейчас снова надеть личину всеми забытого принца, ради собственной безопасности? Вы согласны со мной?
Шарль медленно кивнул.
– Конечно, матушка.
Мадам Иоланда действительно была ему подлинной матерью, учившей не только словам и поступкам, но и их глубинному смыслу. Он прекрасно помнил свой первый месяц в Анжере, когда, едва начав учиться и упиваясь собственной вседозволенностью, позволил себе избить палкой учителя, всё время повторявшего ему: «Это вы знаете плохо», «Это вы ответили неверно»… К учителю тогда пришлось позвать лекаря, а к Шарлю пришла мадам Иоланда. Мальчик подумал, что сейчас ему устроят выволочку, испугался, стал бормотать какие-то слова в своё оправдание, но герцогиня приложила ему палец к губам и отрицательно покачала головой.
– Конечно, вы ни в чем не виноваты, Шарль. Просто завтра я отставлю от должности мессира дю Шастель. Ему больше нет веры. Видимо, сам воспитывать вас этот господин поленился и позвал в воспитатели обычных простолюдинов. Я не хочу, чтобы от подобного воспитания пострадал кто-то ещё, поэтому завтра же к вашим услугам будет назначен бывший наставник моего Луи, а с учёбой пока повременим…
Ох, как стыдно стало тогда Шарлю! Впервые, вопреки обыкновению, его не ругали! За него хотели наказать кого-то другого! Но, чёрт возьми, почему-то от этого было намного хуже?! Мальчик видел, что мадам Иоланда чего-то ждёт от него и готов был упасть на колени, и умолять не наказывать бедного дю Шастеля! Однако, нечто новое, выросшее в нем за последний месяц, подсказывало: «Нельзя, нельзя!». И тогда, вскинув голову, Шарль посмотрел герцогине в лицо и твердо сказал:
– Спасибо за урок, матушка. Новый наставник мне не нужен. А учитель, когда поправится, пускай, в вашем присутствии, примет у меня тот урок, который я сегодня не ответил. Надеюсь, моё усердие он примет, как самые искренние сожаления…
Радость, вспыхнувшая в тот день в глазах мадам Иоланды, до сих пор заставляла Шарля краснеть от гордости.
Он прошёл это испытание! И многое для себя уяснил… С тех пор все человеческие добродетели стали рассматриваться им так же пристально, как он рассматривал прежде изъяны королевского двора.
Помнил Шарль и то, как пылая гневом после Азенкура, герцогиня говорила, что в жилах Монмута примесь королевской крови давно выдохлась, а то, что осталось, заставляет спасать свою ничтожную шкуру чем угодно, даже подлым убийством пленных рыцарей. Эти слова засели в голове неразрешимым пока вопросом: а что бы сделал он? Но одно было ясно уже окончательно и безоговорочно – королевское достоинство статья особая, ни с чем не сравнимая, и, какие бы испытания в жизни ни выпадали, нужно руководствоваться только им, даже если это оказывалось небезопасно.
Поэтому мальчику легко было понять истинный смысл того, о чём ему говорилось сейчас. Он и сам собирался вести себя с гостями так, как просила герцогиня…
– Не беспокойтесь, матушка, мне не трудно будет с ними встретиться.
Мадам Иоланда провела рукой по щеке юноши.
– Это хорошо, Шарль… И помните, войско герцога Анжуйского и его состояние позволяют не обращать внимания на любые сплетни.
– Я это знаю.
– Тогда верните ваших слуг и оденьтесь, как подобает.
Герцогиня встала, чтобы уйти, но теперь Шарль удержал её, взяв за руку. Внимательно глядя в глаза, он спросил:
– Скажите, матушка, Луи на самом деле был отравлен?
Брови мадам Иоланды слегка дрогнули.
Это был важный момент в их отношениях. Рано или поздно мальчик должен был повзрослеть до таких вопросов, и от ответа зависело многое…
– Не знаю, – ответила она, не отводя глаз. – Но если на роду мне написано привести вас к трону, верьте, эта дорога королевской кровью запачкана не будет.
Вечером, перед появлением принца, все старательно делали вид, что никакой ссоры между герцогом и его гостями не было. Обе стороны сошлись на том, что просто неправильно друг друга поняли, и теперь Бернар д'Арманьяк рассказывал Луи-старшему и Луи-младшему о делах, сложившихся в Париже, сетовал на то, что армия обескровлена и совершенно не готова к новому вторжению Монмута, а заодно беспокойно поглядывал в сторону герцогини, с которой никак не удавалось поговорить наедине.
Зато Ла Тремую это, кажется, удавалось в полной мере. Не отставая ни на шаг, он следовал по залу за мадам Иоландой и её фрейлинами, с готовностью вытягивал шею, когда к нему обращались, и очень напоминал графу грызуна, который принюхивается к тому, что намерен укусить.
Как ни странно, д'Арманьяк не посчитал сегодняшнее поведение Ла Тремуя ни вызывающим, ни подлым. Скорее, он был ему даже благодарен – теперь не оставалось никаких сомнений в неблагонадежности Великого управляющего, а раскрытый враг совсем не так опасен, как доброжелатель, сжимающий за спиной кинжал.
Мимолетное сожаление о дочери, обманутой в надеждах на скорое вызволение из плена любимого супруга, сменилось вопросом, для чего Ла Тремую было нужно поссорить его с герцогом Анжуйским, да ещё так явно?
Ответ вертелся на крохотном пятачке событий, где-то между смертью дофина, усилиями, которые прилагала королева, чтобы вернуть прежнее влияние на мужа и тем, что незадолго до кончины наследного принца, герцог Бургундский заключил с Монмутом крепкий союзный договор. «Вероятно, меня хотят оставить без поддержки, – думал Бернар д'Арманьяк. – И, судя по тому, что герцог в разговоре подчеркнуто холоден и отчужден, а герцогиня очень маневренно меня избегает, Ла Тремую поставленная задача пока удалась». Но, кто её поставил? Герцог Жан или королева? Или, не дай Господи, сам герцог Бэдфорский, оставленный на завоеванных землях наместником английского короля. Может, для этого он и освободил своего пленника так быстро?
