Андрей Архипов - Поветлужье
- Так сызнова передерутся, - заметил Юсь.
- Пусть их, сызнова и поучим, как намедни учинили. Учителя то имеются. О! - поднял палец вверх переяславский ратник, - а ты меняй у них тех, кто над пятеркой верховодит. Кажный день. А яко все поменяются, лучший будет назначен верховенствовать на седмицу. Потом опять меняться. А к зиме постоянных назначим. Токмо они должны оба языка знать. Мне то уж тяжко учиться по-вашему балакать, а мальцы пусть стараются... И на трудах болотных их так же бы разбить...
- Угу, уговорюсь о том... Свара... спрос у отяцких воев есть, не знаю токмо, к тебе ли... Батюшку не решились тревожить. Про казнь ту новгородев...
- Да не мнись ты, аки красна девица. Есть спрос - спрашивай.
- То, что полусотник наш приговор копный сам чинил, то как? Воям мнится, невместно по воинскому чину такое сотворять...
- Вот ты о чем. Невместно, это верно. И полусотник так мыслит, баял я с ним по дороге сюда. Да токмо что воевода сказал, а? - Свара угрюмо посмотрел на собеседника и выставил вперед указательный палец.
- Воям его сие учинить, али самому.
- Вот! Не дал он воям своим руки марать, сам на себя взял. Так и передай им. Самое тяжкое для настоящего воя взял на себя. Неоружных, да повязанных к тому же, смерти предавал. Ты еще спрос учини, отчего воевода такое повелел?
- И... отчего?
- Гхммм... Да, заставь такого Богу молиться... Оттого, что желания нет людина в веси иметь, кто смерти других подвергает. Его же сторониться всякий будет. Пусть уж по выбору воеводы того же. Высунулся полусотник с судом своим, будь добр приводи в исполнение.
- А могли без суда? Могли? - недоуменно переспросил Юсь.
- Пошто не мочь то? Разбойные людишки, как выяснилось на суде то. Да и другие были бы, все одно. Вира за пролитую кровь, али за поднятый над тобой меч токмо кровью смывается. Для воя щеку поставить опосля удара по другой - невместно. Ответ то все одно держать придется, токмо судом мы окрест всем громко прокричали, вот мы якие, не тронь нас, а тронуть еще есть кому. А так бы удавили новгородцев тихонько, да ушкуй пожгли. Глядишь, несколько годков правда и не выплывала бы.
- А выплыла бы?
- Выплыла, куда ей деться то? Да токмо позднее, а ныне еще и новгородцев в скором времени остерегаться надобно.
- Это ты про тот ответ молвил, аже пред ними держать придется?
- Про тот, - кивнул головой Свара. - Пред Богом то за все ответим, а ныне токмо перед Новгородом.
- Так разбойные были, людишки то. С чего мы ответ держать должны перед остальными новгородцами?
- Это для нас разбойные, а кому-то они братья да сыновья. Не все же родичи их разбойным промыслом занимаются. Аже кто из них повыше стоит, в дружине той же, али при князе, то и нас разбойными величать будут с той стороны.
- Выходит, прав был полусотник наш, аже суд учинил, и все окрест узнали о разбойных сих купцах? - закачал головой Юсь, совершенно запутавшийся в ситуации.
- С одной стороны прав был, - вздохнул Свара, - потому как по чести поступили и по правде. По своей правде, исконной, коей порукой копный суд был. И то зачтется нам... На небесах. Потому как новгородцы про свой суд толковать будут. Будто судить тех людишек надобно было бы по Правде Русской, той, что Ярославом писана. И виру за их убиение потребуют животами нашими.
- С чего это? То наша землица, изначально, - возмутился Юсь. - С чего это всякий пришлый кровь нам пускать будет, а опосля под защиту своей правды уйдет? Может, новгородцы и судить сами захотят?
- А як же. Для оправдания деяний людишек своих. Многие так и делают. Сговариваются меж собой, абы людишек своих на чужбине токмо своим судом судить.
- Токмо мы с ними не сговаривались. И к нам сие не относится, - сказал, как отрезал, Юсь.
- Хм... - печально улыбнулся Свара, - кабы все так решалось... Правда ныне за теми, за кем сила стоит. Придут новгородцы ратью, да порешат и переяславских, и отяцких людишек, а с ними и черемисов.
- А этих пошто? Они же токмо як сторонние присутствие на суде имели. Судить не судили.
- А вот за это, за присутствие их.
- Так они, небось, и не понимали, чем для них закончиться может все это...
- Нет, вестимо, от сохи да из леса все. Разве что Лаймыр понимал, да у него свое разумение на это было, видать.
- А что так?
- Зело умен он, черемис тот, - покряхтел Свара, - уж не от самого ли... кхгмм... что-то я болтать много стал. Догадки свои, как баба разговоры досужие у плетня, то на ошуюю, то на десницу разбрасываю. Одно сказывать могу, неспроста воевода с полусотником с ним долгие разговоры вели. Тому все видоками были, а уж что ты сам из того надумаешь, то токмо твое будет.
- А с нами что будет, Свара? Ежели новгородцы придут?
- Что, что... Живы будем, пока смерть не встретим... Есть у нас кому мыслить про то, может и надумают чего. Одно скажу, и вновь тебе реку, абы передал это своим. Ежели бы можно было время вспять повернуть, то сызнова так бы и поступили, на том все переяславские вои стоят. Кровь за кровь.
***
В отличие от переяславских ребят, которые обитали на болоте посменно уже довольно давно, отяцкие первый раз на работы вышли около седмицы назад. Девчата поначалу сильно смущались. Сгрудились в сторонке, за кустами, и никак не желали оттуда выходить, пока Ульянка, сестра Мстислава, не стала вытаскивать их поочередно за руку. Размахивая руками, как ветреная мельница, она уже через полчаса растопила лед между девчатами с обеих весей, пользуясь объявленным на работе перерывом. При этом она не смущалась привлекать к переводу Юся и через несколько минут часть девчонок небольшими стайками уже разбрелась по опушке леса, собирая нехитрые лесные цветы. Другая уселась на краю болота, сплетая венки из уже сорванных ромашек, и завистливо поглядывая друг на друга. И было отчего. Несколько отяцких отроковиц сверкали на солнце огненными шевелюрами, а некоторые из переяславских красовались толстыми светло-русыми косами. Ульянка тут же пристроилась к одной рыжеволосой красавице и напросилась переплести ей косу на свой лад. Разноголосый щебет разносился по поляне, время от времени прерываясь возгласами:
- Юсь, а Юсь! А как по-русински гребень? А Ульянка как переводится? Никак? А почему?
- Юсь, а как твое имя переводится? Лебедь? А у вас у всех такие имена? А как переводится Жакы? А Киона?
- Ю-ю-сь, а что такое Кайсы выжы?
И так продолжалось, пока не началась "битва при болоте", окрещенная так легкими на язык бабами. Вовка с самого начала через Юся объяснил отяцким отрокам, что тем придется заниматься заготовкой леса и торфа, потому как топлива для обжига кирпичей катастрофически не хватало. После этого предложил им самим поделиться и ушел к Николаю за каким то советом. Тем временем вновь пришедшие подростки, посмотрев на значительно уступавших им в числе переяславских, выдвинулись к глиняному рву, который знаменовал собой уже четвертую закладываемую печь для обжига. Оценив, что эта работа более чистая, чем копание в болоте, они, пользуясь отсутствием Юся, похватали деревянные лопаты усевшихся в тот момент передохнуть переяславских ребят. При этом их не смущало, что инструмент чужой, и самих их было много больше, чем могло уместиться в этом рве и, соответственно, работать там. Главным для них было желание показать переяславцам, что это русины пришли два года назад на их земли, а не сами они переселились сюда пару седмиц назад. Три четверти из более чем полусотни отяцких отроков явно выполняли роль балласта. Но оставшаяся часть, чувствуя за собой стену из крепких кулаков и давно небитых лбов, явно нарывалась на потасовку, вызывающе поглядывая на хозяев инвентаря и сплевывая в их сторону.
Хозяева вскинулись было за своими лопатами, но были остановлены окриком Мстислава, чья очередь поработать на благо веси как раз подошла день назад. Тот не спеша встал, отряхнулся, и бросил назад:
- Рыжий, сбегай-ка за теткой Ефросиньей, она тут недалече у третьей печи роздых себе дала. Опосля трудов праведных по рудной добыче... Ты, Андрейка, справа иди, а остальные клином становись...
После чего прыгнул в ров, а за ним посыпалась остальная местная пацанва. Мстислав не далее, как вчера, пересказывал им рассказ полусотника, посвященный воинскому строю. Что собой представляет греческая фаланга, для чего выстраивается каре, упомянул и про немецкий порядок в виде "свиной головы", клина из самых сильных воинов, которым ходили еще римские легионеры. Вот Мстислав и решил опробовать новый строй на заносчивых новых работниках. Ничего личного, просто опробовать теорию на практике...
Ров был откопан еще не до конца, был всего метра три в ширину, поэтому места всем не хватило. Однако спрыгивать переяславские стали все, надеясь, что кто-то вывалится из строя и можно будет втиснуться на его место. Отяцкие заводилы поначалу отпрянули на пару шагов, но тут же приосанились, уперев руки в бока, и поудобнее пристраивая руки на черенках лопат. Они не учли одного. Что с ними никто не будет толкаться грудью и плевать в ответ под ноги, раззадоривая себя, чтобы потом ограничиться парой зуботычин. Мстислав, с ироничной улыбкой на лице, сразу снес переднего подростка себе под ноги, ударив его ногой по голени и добив крюком в челюсть. После чего перешагнул его, поднырнул под лопату, которой следующий отрок пытался от него отмахнуться, попав по соседу слева, и продолжил свое победное шествие впереди свиного клина. Ров на мгновение наполнился мешаниной рук и ног, а спустя несколько секунд победители уже стояли на выходе изо рва, смотря вниз по склону холма на отпрянувшую толпу. Но те оторопели лишь на мгновение, и несколько отчаянных сорвиголов снизу сразу же ринулись на обидчиков. Благодаря численному превосходству им удалось чуть проредить противника, вбив двоих внутрь рва, но ненадолго. Бреши сразу заполнились и нападавшие откатились назад. Однако, даже во второй раз получив отпор, отяцкие не успокоились, и почти вся толпа подростков от десяти до четырнадцати уже была готова ринуться вперед, следуя призывам своих вождей. Неожиданно у них в тылу послышались крики, переросшие во всеобщее замешательство. Задние лезли на передних, те спотыкались и откатывались подальше, а оставшиеся на месте стали уворачиваться от ног двух подростков, болтающихся в воздухе и размахивающих своими конечностями в разные стороны. Наконец, рассекая толпу надвое, показались знакомые очертания, при виде которых верхний ряд ощетинившихся отроков заулыбался, а нижний пришел в ужас и окончательно распался на части.
