Андрей Архипов - Поветлужье
- От, сызнова навалил нам чудес всяческих, - всплеснул руками воевода, - деваться от них некуда... Ты, Радимир, Никифора возьми, да с лекарем нашим поговори. Аже польза от того сева будет, так и попробуем по-новому. И про борти, аже на пастбище пчелиное выставляться будут, с людинами потолкуй. Кто возьмется из них за дело сие на тот год? Ныне, мнится мне, поздновато будет делать то...
- Добре, - согласился Радимир и свернул разговоры. - Мнится мне, черемис наш от Ишея идет.
- Ужо и нашим кличешь? - спросил старца воевода.
- Закваска в нем правильная, - ответил тот, - не чурается ни старого, ни малого. За весло не гнушается взяться, ум живой, взгляд зоркий...
- Так то и против нас направить можно, - подметил Михалыч, - не забыли еще деяния князька черемисского, надеюсь? Да и к лодьям нашим любопытство имеет.
- Перемолвился я с ним опосля суда копного, - махнул рукой старец. - Торговлей живет, а в блядословии не был замечен мною. За столом к нему присмотримся поближе, ажно и выплывет, подсыл ли он кугуза. По вопросам его...
Лаймыр, не проголодался ли ты? На реке, да за работой время быстро летит, - съязвил Радимир подходящему черемису по поводу того, что за последние два часа тот излазил лодьи переяславцев вдоль и поперек. Согласишься ли со своими родичами трапезу нашу разделить?
- Виш омсам огыт поч. Ты ломишься в открытую дверь, Радимир, - улыбнулся черемис. - Я готов и лапоть сжевать сей миг.
- Жареный да с маслом, так и старый лапоть можно съесть, - уел, наконец, того Радимир, отчего оба они осклабились, донельзя довольные своими словесными баталиями.
Глава 20
Тонкая рука потянулась к свету и неосторожным движением задела край столешницы, прислоненной к потемневшей от дыма бревенчатой стене. Отсвет догорающей лучины, воткнутой в стоящий на столе светец, отразился от плошки с дрогнувшей водой, стоящей под ней и мигнул своим отражением на потолке. Бледные пальцы сомкнулись на обгоревшем кончике щепочки, и еле тлевший огонек канул в сумрак, подсвеченный бледным лунным светом, проникающем в небольшое распахнутое оконце под потолком.
- Ты спишь? - еле тихий шепот понесся в дальний угол комнаты.
- ... Нет, - отозвался сумрак, приглушенный мягким кудрявым ворсом овчинного полушубка, кинутого на тесаные доски невысокой лавки.
- Расскажи, - понеслось опять в мягкой тишине.
- О чем...? - прошелестела темнота, перекликаясь с шелестом забравшегося под дверную щель ночного ветерка, принесшего с собой горький запах полыни.
- О сверчке, который живет под третьей справа половицей и каждую ночь не дает тебе уснуть...
- Он противный... - хмыкнул сумрак, коротко вздохнув и отпустив с губ горячий осторожный шепот.
- Зато он всегда с нами... и ничто его не заставит уйти и прервать свою цокающую трель.
- Ты... говори еще, мне нравится...
- А когда ты засыпаешь, то вздрагиваешь, будто у тебя перехватило дыхание и остановилось сердце на мгновение... а потом сопишь и швыркаешь во сне носом.
- Неправда, не швыркаю я... - тихонько заскрипела лавка под легкой тяжестью поворачивающегося тела.
- Швыркаешь, швыркаешь, - тихонько хохотнуло из другого угла избы.
- Так лекарь сказывал, аже... по носу меня ударили и оттого горбинка у меня будет, а покуда не заживет... буду назло тебе швыркать...
- Ну вот... опять твое "аже"... Уже вроде научилась говорить как я, а потом опять "сказывать, баять, ажно"...
- Ну а твои-то, - лавка протестующе скрипнула от приподнявшегося на локте тела, - вечор внимала им, бают як мы. Пошто ты меня по-своему учишь-то?
- Хочется... А ты днесь разговорчивая...
- А днесь по-вашему как? Забыла...
- Сегодня... но мне по-вашему больше нравится...
- Разговорчивая, токмо как кто зачнет выспрашивать как я, да что, так меня мутить начинает и язык немеет...
- Ништо, все пройдет, - торопливый шепот раздвинул сумрак, - ты давеча совсем молчала, только "да" и "нет" говорила, а теперь оживать начинаешь...
- Угу... токмо как все окрест засыпает, мне мнятся шорохи всякие, будто я на поляне вслушиваюсь, идет ли буртас али нет...
- А ты вспомни как птицей взлетела, меня спасая, сразу все и пройдет... Это ведь последняя картинка, что я запомнил...
- Ну! Спасла, называется... сказки мне тут баешь... А опосля сызнова в полон завела... Все! Не хочу о том более! - голова категорично опустилась на лавку, промахнувшись мимо подложенного воротника полушубка. - Ой-йой-ой...!
- Тише ты, головой то биться, хватит ужо... Ты своей головой и так все кулаки стесала у... ой, прости, - покаянный шепот понесся навстречу замершему от воспоминаний существу.
- Да... не тревожься, твое слово не так страшно. А другие... я не упомню, аже было со мной на ушкуе... А вдруг...
- Не было ништо, и не думай даже! Знахарка тебя смотрела, и дядя Слава ей сказал все, что знал об этом! Не думай!
- А люду то другое мнится... Вслух то не всякий скажет, а чураться будут все одно...
- И не думай даже! Попробуют у меня почураться...
- Хах..! - девичий смех захлебнулся в овчине, - да я про ребят толкую. Ты что, их силком ко мне толкать будешь?
- А... Ну тогда да, не буду... Тебе меня мало, что ли?
- А ты что, ну... люба я тебе, аже ты мне себя предлагаешь?
- Кха-гха! - закашлялся ответный голос от возмущения, однако стал играть в несознанку, - спать давай, любопытной Варваре что оторвали? Знаешь?
- Знамо мне, баял ты о том...
- Вот и спи.
На другом конце избы хихикнули, раздался скрип лавки и ерзанье устраивающегося поудобнее тела. Спустя пару минут тихое сопение наполнило комнату, а чуть погодя завел свою беседу и сверчок, подпевая своим собратьям снаружи и заполняя щелкающей трелью просторную комнату, освещенную луной, все еще заглядывающей в приоткрытое оконце под потолком.
***
- Леность в сем деле токмо к скудности вашей воинской приведет. - Свара подумал, и употребил новое выражение, подхваченное у полусотника, - Гуляйте отседова, дубины стоеросовые. Геть сызнова к мамке под юбку... Давай, Юсь, переводи сим отрокам мое напутствие.
Юсь, младший отпрыск Пычея, обратился к двум подросткам лет десяти, сопровождая свои слова пренебрежительным тоном и взмахами ладони в направлении новой веси. Те стояли, насупившись но, выслушав перевод, с решительным видом замотали головами и что-то залопотали.
- Говорят, им батька всыпет, если они не отработают на плинфе али на добыче руды. Так что они не домой пойдут, а глину таскать, - перевел Юсь.
- Кто бы их пустил... шаромыжников таких, - переяславский ратник оскалился, вспоминая тот словесный разгром, который не далее как вечор учинил полусотник в лагере, представляя Свару, как главу над всеми отроками в воинском деле. А также те выражения, которые Михалыч удосужился им с Юсем объяснить. - У нас работать дозволяют токмо тем, кто обучение проходит воинское! - рявкнул он на насупившихся ребят, - а где вы были, начиная со второго часа дня? Часа с рассвета хватит, абы все дела со скотиной переделать, а себя оприходовать, да сюда добежать - еще час. Солнце же в полудне стоит! Где были?!
- Так они во вторую... эээ... смену, у них с полудня работа зачинается, Свара, - поправил того Юсь.
- А меня не... волнует! - поправился Свара, учтя, что перед ним стоят сопливые мальчишки, - С утра пробежки и воинские упражнения, а дале хоть баклуши путь бьют!
- Они сказывают, аже отец их на сенокосе помогать заставил, - перевел опять Юсь.
- Вот пусть бегут домой и передадут ему, аже он им сам оплату за сей день выставляет, а до работы я их не допущу без воинского обучения.
Один из мальчишек, всхлипнув и утерев нос замызганным рукавом исподней рубахи, торопливо что-то начал доказывать Юсю.
- Выпорет их отец, - участливо заметил Пычеевский сын, - а они говорят, что отработают. Может пустим, а? Свара?
- Отработают... В последний раз такое. Так и скажи им... А сей миг - бегом вокруг лагеря три... нет, четыре круга, а бадейки с рудой на вытянутых руках у меня носить будете... И не вздумайте сызнова в рубахах исподних придти! Штаны одеть, не мальцы уже, делу воинскому обучаетесь!
Юсь прокричал перевод уже вслед убегающим мальцам.
- А ты, Юсь, собирай после работы всех своих и учи их нашему языку. А то без тебя я с ними яко немой с глухими толкую. И ставь их в пятерки вместе с переяславскими, а тех над ними. Пусть тоже помучаются, не мне одному... - продолжил Свара.
- Так сызнова передерутся, - заметил Юсь.
- Пусть их, сызнова и поучим, как намедни учинили. Учителя то имеются. О! - поднял палец вверх переяславский ратник, - а ты меняй у них тех, кто над пятеркой верховодит. Кажный день. А яко все поменяются, лучший будет назначен верховенствовать на седмицу. Потом опять меняться. А к зиме постоянных назначим. Токмо они должны оба языка знать. Мне то уж тяжко учиться по-вашему балакать, а мальцы пусть стараются... И на трудах болотных их так же бы разбить...
