Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга первая
– Ну, хорошо, я виновата! Я виновата, Диомед! Найди ее, пусть все по-прежнему будет, может, хоть по ночам станешь спать!
– Не будет...
Амиклу не надо искать. Все там же она, в храме Афродиты Горы. Сотни глаз у ванакта Аргосского, сотни ушей. Не спрашивал, не намекал даже – все равно рассказали. Упала Амикла перед мраморным алтарем и целые сутки лежала – как мертвая. К ней и подходить боялись. И сейчас не подходят. Служит она, ладан заморский в кадильницы подкладывает и – ни слова. Никому. Так и зовут ее – Немая Киприда...
Как-то Фремонид-гетайр не выдержал – намекнул. Великое ли дело – рабыню из храма выманить, да на ложе ванактово доставить? Хорошо еще, сдержался я, не стал отвечать. А сам ту девочку в Фивах вспомнил. Столько лет не вспоминал, а тут...
Не будет! Ничего не будет! Даже если вернуть, если уговорить. Не блеснет перед глазами неверное колдовское серебро, не унесет меня ночным ветром. Ты снова ушла от меня, Светлая!..
– Может, я сама...
– Молчи! Спи лучше!
Пусть спит! Я-то точно не усну, так и буду лежать до рассвета всю эту яблоневую ночь. Днем свалюсь – после полудня. А сейчас надо глаза закрыть, представить, что рядом Амикла...
Нет, нельзя! Нельзя вспоминать, только хуже станет! И о войне нельзя думать, будь она проклята! И о богах... Вот ведь притча! Взвыли оракулы, по всей Ахайе взвыли, да только на разные голоса. Тюрайос в Дельфах, Поседайон Черногривый на Эвбее, Артемида в Орхомене и даже Эниалий (сам Арей!) на Крите – нет, нет, нет! Никакой войны, мир! А остальные – хоть и не о войне, зато о мести. Не должно, мол, оскорбление такое сносить! Ну, дела! Словно там, на снежном Олимпе, ОНИ переругались!..
Не выдержал, встал, к окну подошел. Здорово яблони пахнут! Хоть что-то хорошее от Пелопса осталось!
...А может, и вправду – переругалась Семья-Семейка? Ведь кого в Трое, в Мисии, в Лидии чтут? ИХ и чтут – Аполлона с Ареем, Артемиду с Черногривым. У НИХ и Грибницы готовы – храмы, алтари, кумиры. Дым жертвенный дымится, овцы в ужасе предсмертном блеют. ОНИ уже там, в Восточном Номосе. Ведь кто стены Трои строить помогал? Опять же – Поседайон с Тюрайосом! Там ОНИ! А остальные?
– Диомед, может, хоть вина выпьешь?
– Не хочу...
Не спит богоравная! А ведь упрись я тогда, два года назад, кто знает? Так ведь насели, в горло вцепились: мир в Аргосе, Амифаониды править должны, долг ванакта! Вот и портим мы с Айгиалой друг другу жизнь! Согласно долгу. Может, если бы не это, то и Амикла...
Назад! Я закрыл глаза, глубоко вдохнул напоенный яблочным духом воздух. Не о ней! И не о НИХ тоже! Вот и не сплю по ночам – от таких мыслей! Эх, знать бы точно, что у НИХ там раздрай! Правильно хабирру[31] говорят: дом, надвое расколовшийся, не устоит. И Олимп, будь он хоть трижды снежный, не устоит! Войско бы собрать – из тех, кто не боится. Как покойный дядя Капаней. Грибницы ИХ проклятые – под корень, а затем...
Худые ладони легли мне на плечи, и я невольно вздрогнул. Ей бы в засаду, моей супруге! Подкралась – не заметил. И как хитон сбросила – тоже не заметил.
– Пойдем!..
Хотел рыкнуть, поглядел на нее и вдруг понял – пойду.
И кто же из нас кого приручил?
* * *Отмашка правой, кулак – на середину панциря.
– Радуйся, ванакт!
– Радуйся, Эматион! – слегка растерялся я. – Что случилось?
На этот раз удивился он, мой лавагет. А Эматиона нелегко удивить!
– Но... Прибыл доложить, ванакт. Состояние войска...
Я помотал головой. В глазах все еще рябили значки: наши, критские, хеттийские. Груда табличек на столике угрожала вот-вот рухнуть. Кое-какие из них приходилось читать самому. Увы, даже дяде Эвмелу одному с ними не справиться. Раньше в день две-три приносили, а сейчас – по два десятка. А тут еще в Микены ехать...
– Докладывай!
А в руках Эматиона – еще одна табличка, с полщита размером.
– На сегодняшний день, ванакт...
Слушал я, что у нас с войском на этот самый сегодняшний день, и все понять не мог. Все это я без всякой таблички помнил: гарнизоны, запасы оружия, колесницы, корабли. Служба у меня такая – все помнить. А ведь лавагет зря не явится! Стой, стой, а о чем это он?
– ...Без угрозы для безопасности страны мы можем полностью вооружить, обеспечить припасами и направить: из Тиринфа – полторы тысячи человек и сто лошадей, из Лерны – пятьсот человек и пятьдесят лошадей...
Слушал я, запоминал по привычке – и понемногу дурел. Куда направить? Зачем? Пять тысяч семьсот человек, четыреста двадцать лошадей, сорок колесниц...
– Основная трудность – корабли, ванакт. С теми, что у нас имеются, мы можем перебросить только треть. Поэтому желательно договориться...
– С кем? – не выдержал я. – С кем договориться, Эматион? Что с тобой?
Замолчал, моргнул изумленно:
– Так ведь... Ты же едешь в Микены, Тидид. К Агамемнону! На всякий случай ты должен знать! Если война...
И тут я все понял. Вот ведь как получается! Никто ни на кого не напал, даже не пытался, посольств с угрозами не присылал, городов и сел не жег, не палил... а мы уже войска считаем! С кораблями! В Аргосе считаем и, наверняка, в Пилосе тоже. И в Спарте, и в Афинах, и в Фивах, и, конечно, в Микенах...
А я все жду, пока Кера крикнет! Да она уже здесь, во все горло орет!
– Ты прав, Эматион, продолжай...
– Есть, ванакт! Трудностей с припасами не будет. Урожаи последних лет позволяют обеспечить войско приблизительно на полгода вперед. Кроме того, возможен большой приток добровольцев. Мы не воевали, не несли потерь, в селах много молодежи...
Я только вздохнул. И припасов хватает, и людей. Еще бы, ведь у нас на дворе – Золотой Век!
СТРОФА-II
Дождь нагнал нас уже за Тиринфом, как раз на микенской границе. Даже не дождь – ливень. Кромешный, ни неба ни земли не видать. Не поймешь даже, на своей мы земле, или уже к соседям перебрались. Туча, черная, пузатая – над самой травой ползет, а вот уже и молнии поблескивают...
– Туда, ванакт!
Хвала Гермию-Дорожному – не забыл о нас! Харчевня, навес для лошадей...
– Туда!
А под навесом – не протолкнуться. И в харчевне (маленькая, из кирпича-сырца, под черной деревянной крышей) – не протолкнуться. Не одни мы от Зевесова буйства прячемся!
– Тебе лучше побыть тут, ванакт. Там... не очень.
Если Мантос, старшой гетайров, говорит «не очень», значит, лучше послушаться. Но уж больно навес плох – в дюжине мест протекает.
– А что там? Чьи-то воины? Стража?
Покрутил головой, бороду черную потрепал...
– Воинов-то ихних нам бояться нечего, ванакт. Кентавр там...
Кто-о?
Кентавра я поначалу не разглядел. А как разглядишь – толпа в харчевню набилась: и торговцы, и местные козопасы, и стражники, и просто бродяги, перекати-поле. Гул, крики, стук чаш. Гуляй, Дионис, радуйся дождю! Спасибо гетайрам – проложили улочку в дальний угол. А там...
Поначалу я даже не понял, что там. Сидят четверо за столом, один, в драном плаще, носом в грязные доски уткнулся, трое других вино в кратере разбавляют. Двое – козопасы в шерстяных накидках (это летом-то!), третий – плечистый дядька с седатой бородой. Пригляделся я к этому седатому – и вдруг сообразил. Те трое на скамье сидят, а этот...
Дий Подземный!
Кентавр! Как в сказках! Из-под стола хвост гнедой выглядывает, а вот и копыта... И смог же уместиться, стол не опрокинуть!
А гетайры уже табурет несут – для меня. Из-под кого только вынули?
– Радуйтесь, почтенные!
Кивнули – не обернулись. Заняты. Дионисом заняты – и спором заняты. Громко спорят. Мне даже не по себе стало. Всем известно: пьяный кентавр хуже трезвой гидры. Натерпелся дядя Геракл от таких. Впрочем, как и они от него.
– А я говорю – Хирон! Хирон, точно!
Это один из козпасов. Горячится, вино на стол проливает.
– Помер, – вздыхает седатый кентавр. – Помер Хирон. И Фол помер. И Несс помер. И все померли...
Грустно так говорит, словно на поминках. Мне даже жалко его стало.
– А я говорю – Хирон, – не отстает козопас. – Хирон его, Лигирона, воспитывает. Геракла воспитывал – а теперь его, Лигирона. Потому что Лигирон – это Геракл сегодня! То есть, э-э-э, завтра!
Второй козопас икнул, явно соглашаясь. А мне уже интересно стало. Это где же новый Геракл объявился?
– Помер Хирон, – вздыхает кентавр. – Пусто на Пелионе... Помер!
Вздыхает – даже хвост его гнедой подрагивает. Но козопаса не пронять.
– Не помер, говорю! Он это... прячется. По воле богов. Вот боги к нему Лигирона и привели, чтоб не хужей Геракла воспитал. Потому что мамаша ево... евойная сжечь его, Лигерона нашего, хотела! На жертвеннике! Насилу папаша отбил!
– Ик! – охотно подтвердил второй. – Отбил! Только (ик!) не сжечь хотела, а богом сделать. Если амброзией натереть да на огонь положить, то плоть людская сгорит, а божественная (ик!) останется. А еще можно нектар пить, но это дольше. Да и опасно – нектар если. Тантал (ик!) пил (ик!) – допился!
Я оглянулся – рядом беззвучно скалили зубы мои куреты. А я уже пожалел, что зашел. Что за радость пьяный бред слушать? Если бы кентавр что рассказал!