Роман Злотников - Пушки и колокола
– Вот что, – поудобней устраиваясь на лавке, прогудел Донской. – Утро вечера мудренее. Молитвы воздав, и почивать пора. А поутру и продолжим.
– Доброй ночи, – поклонившись, учитель покинул палаты, оставив князей одних.
Ночью вновь ветер разгулялся, да так, что казалось, частокол вот-вот не выдержит да рухнет под натиском стихии. Что и сами крыши посрывает, срубы перед буйством стихии беззащитными оставив. Такой силы ветрище был, что народ в лачугах своих, кто лучины, а кто и свечки зажегши, к Богу о сохранении душ молитвы разом воздали.
А ураган бушевал. Наваливаясь на неказистые срубы, он обхватывал их ледяными своими крыльями, жадно ища любые щелки, чтобы, ворвавшись внутрь, мгновенно выхолодить помещения, забрав с собой жалкие крохи тепла от убогих очагов. Азартно завывая, он носился по улочкам, наполняя сердца жителей суеверным страхом. Лишь к утру стихия отпустила, угомонившись и разогнав облака. Край неба налился кроваво-красными цветами, а унылый звон била оповестил о начале утреннего молебна. Терзаемый нехорошими предчувствиями, – такие же метели ведь были в ночь попадания в прошлое, и такая же в ночь раскрытия тайны митрополита, – Булыцкий беспокойно ворочался на жесткой лавке в холодном, продуваемом всеми ветрами доме, тщетно пытаясь уснуть. Только едва одолевать его начинала дрема, так и тут же кошмары мучить начинали. То Дмитрий Иванович, буянящий за то, что пороху нет, да отбиваться нынче нечем. То Сергий, словно заклинание, повторяющий лишь одну фразу: четверо Иуд! То горящие глаза самого Падшего Ангела, в которые пытается глядеть пенсионер, а то и мосток – ствол дерева поваленного, в центре которого он – Николай Сергеевич Булыцкий. Отчаянно балансируя, он ворочал головой, выбирая, к которому из берегов пойти: к тому, где ждал его Дмитрий Иванович, или же к тому, где стоял Киприан. То и дело подскакивая, промаялся до тех пор, пока ветер пляски свои не прекратил. Не в силах больше лежать, учитель, откинув рогожу, решительно направился к хоромам Дмитрия Ивановича с намерением рассказать о своих страхах.
– Ночь пережили, да и слава Богу, – широко крестясь, на крыльцо вышел Дмитрий Иванович. Посвежевший после вчерашней процедуры, даже, казалось, помолодел он. – Ты, Никола, – завидев приближающегося пришельца, обрадовался Донской, – вот чего: картошку свою засаживай да смердов поучай растить. Чудо ягода!
– По весне и поговорим, – торопливо кланяясь, Булыцкий приветствовал правителя. – Ох, сдается мне: беде быть.
– Зайди, – переменившись в лице, Дмитрий Иванович коротко пригласил пришельца войти. – Что за беда? – едва только дверь за ними захлопнулась, Донской в упор поглядел на трудовика.
– А мне почем знать-то? – тот лишь беспомощно пожал плечами. – Я, когда в минувшее попал, пурга разыгралась, да так, что до животиков не промерз едва. С Милованом когда в монастырь Троицкий направились о беде упредить – тоже. Вон, как ты с Киприаном полаялся, пурга разгулялась, аж колокол сорвало. Да и дорогу всю от Переславля-Залесского до Москвы до самой, куда ни поверни – все не ладно. Сначала Васька слег, потом – Милован, теперь – ты. Оно все больше думается, что сверху это Бог наставляет: не ходите! А еще сон был вещий, по которому мне четырех Иуд на пути одном свести придется… А тут еще Некомат со своими: откоптил да отжил, да грехи замаливать…
– И у тебя, и у Бреха на душе неспокойно. И у меня, – чуть подумав, прогудел Дмитрий Иванович. – Не верю я Витовту. А тем паче – Ягайле. С дарами богатыми ходить повадился; как ты в Переславль ушел, так он еще раз наведывался. И пришел, не спровадишь. И людишки его – глаз да глаз за ними. Чуть не углядел, так они уже на пилораме твоей. Или на домне. И пир этот, в Смоленске, и подарок… Не к добру то все, – почесав бороду, прогудел Дмитрий Иванович.
– Мож, воротимся назад? Пока не поздно.
– Мож, и воротимся.
– Князь! Князь! – донеслись до слуха мужчин тревожные крики с улицы.
– Чего орешь?! Почивает князь! – грубо ответил кто-то из стражников.
– Поди! – Дверь с грохотом распахнулась, и в опочивальню ворвался один из дружинников немногочисленного сопровождения. – Православные! Померзшие! Тебя к себе просят!
– Поди!
– К себе просят, – разом стушевавшись, промямлил паренек.
– Тебе кто князя покой тревожить дозволил?! Не видишь, занят! – прорычал Донской.
– Михаилом Александровичем Тверским да Андреем Ольгердовичем двое себя кличут, – совсем неуверенно пробормотал визитер.
– А чего раньше молчал, тетеха?! – взорвался князь. – А ну, живо веди к ним!!! Никола, со мной идешь!
Наскоро собравшись, мужчины, увязая в выпавшем за ночь снегу, бросились к зданию одного из домов, где уже разместили пострадавших, попутно слушая сбивчивый рассказ ратного мужа.
К князю Московскому шли с дружинами своими. Один – по зову Дмитрия Ивановича, другой – о предательстве упредить. Три дня назад встретились, пошли вместе. А там на войско литовцев наткнулись. Сеча была, да литовцы числом взяли. С остатками ратей своих отступить попытались, да мужей теряя, шли несколько дней. А тут, как на грех – пурга. Уж и не думали, что животы сохранят, да вот – Вязьма. Так и запросили о помощи.
– Души едва в телах, – тяжело дыша от напряжения, прохрипел дружинник, распахивая дверь сруба.
Там, вокруг пышущего жаром очага, лежали два с половиной десятка воинов. Помороженные, израненные, с растрескавшимися кровоточащими губами… Кто, метаясь и бредя в горячке, звал подмогу, просил о помощи Бога, а кто – неподвижно лежал, глядя в нависший потолок.
– Вон они, – кивнув в сторону лежавших особняком мужей, прошептал дружинник. – Тот, что Михаил, – совсем плох.
– Дмитрий Иванович, – приоткрыв глаза, прошептал тот, который Андрей. – Ягайло… С поляками… Тевтонов… помощью заручившись, лихо задумали.
– Молчи, – приказал князь. – Слаб еще! Силы надобны будут.
– Сигизмунд… Ягайло, западня… Королем… Латинянство…
– Диакона! Живо! – рявкнул Дмитрий Иванович.
– Не допусти, – одними губами прошептал Андрей, теряя сознание.
– Некомата позовите, – поглядев на Михаила Александровича, бросил Великий князь Московский. – Душу Богу вот-вот отдаст. Никола, – повернувшись к пришельцу, князь гневно сверкнул очами. – На Бога, удаль лихую да на настои твои чудодейственные уповаю. Сложись оно так, как оно мне думается, – беда. Оборону держать сложится. А Вязьма – не Москва: и частокол ниже, и дружины моей всех душ – две сотни, да Ивана Васильевича, дай Бог – столько же, да с тобой кто пришли – пять десятков. Каждый на счету!
– Все, что в силах моих, сделаю. Остальное в руках божьих… – кивнул Николай Сергеевич.
– На тебя раненых оставляю. Воевод, Ивана Васильевича да Ивана Родионовича – в хоромы! Совет надобен.
– Дозволь и нам на стены! – вклинился в разговор вновь заскучавший Микула.
– Чего нам все Николу стеречь? Тебе, видать, люд ратный сейчас нужнее, – добавил Плющ.
– Берите мечи, люди добрые. Да не посрамите имя земли Русской!
– Не посрамим, князь! – засияв, хором гаркнули те.
– Звал, что ль, князь? – в дверях возник Некомат.
– Простит тебя князь Тверской ежели, радуйся! Остальные – в хоромы! Вязьму к обороне готовить, – князь мрачно оглядел насупившихся мужей. – Размен – не в нашу пользу. Одна только и надежда на удаль вашу лихую, сноровку да на Кейстутовича верность. Дай Бог, чтобы не заодно он с Ягайло оказался.
– Тятька, я с тобой! – в дверях выросла фигура княжича.
– И ты, и Иван Васильевич, и остальные. А с нами всеми – Бог. Челядь кликните в помощь Николе! Да в поучение оборону держать, оставшихся соберите. Отрезов найдите. Одному управиться тут – беда, – отдавал отрывистые распоряжения князь. Мрачно поглядывая на помороженных товарищей по оружию, воины молча покинули помещение, ненадолго совсем оставив пришельца и Некомата с ранеными.
– Михаил, – упав на колени, Некомат тихо позвал бледного как полотно князя. – Слышь, что ль? Я это, князь! Я – Некомат-сурожанин, – аккуратно наклонившись над мужчиной, еще раз позвал купец. Не дождавшись ответа, он, склонившись, разодрал запекшийся на плече кровью кафтан, приложил ухо к груди того, с кем еще несколько лет назад затевал усобицу против Великого князя Московского. – Живой! Никола, жив он, жив!
– Ну так кафтан сымай, – раздраженно бросил пришелец. – Осмотреть надобно!
– Да-да, Никола, – быстро-быстро замотав головой, отозвался купец. – Сейчас, Никола, – засуетившись, он принялся крутиться над раненым, не понимая, с какой стороны подойти лучше.
– За мной повторяй! – приводя товарища в чувства, прикрикнул на него пенсионер.
– Хорошо, Никола, – как кукла тряпичная, мотнув головой, снова откликнулся сурожанин, старательно повторяя монотонные движения Николая Сергеевича. Снять обувку, расстегнуть кафтан, ножом Милована предварительно вырезав кровавое пятно, чтобы не потревожить рану, вытащить из одежки безвольного дружинника. Затем – поддевки, рубахи и штаны, оставляя пострадавшего в одном только исподнем.
