Авиатор: назад в СССР 4 - Михаил Дорин

— Ладно, Дубок, ты ему тут покажи всё. Сергей, газовку сделаешь, а потом на указания, — сказал мне Гаврюк, и очень быстро исчез.

— В кабину надо, товарищ лейтенант? — с сильным казацким говором продолжил Дубок.

— Можно просто Сергеич. Из казаков? — спросил я.

— Бачишь, Сергеич. Давай до кабины, а то разведка скоро закончится, — ответил мне Дубок.

Силу своего техника я вновь ощутил, когда поднимался по лестнице в кабину.

— Помогу, Сергеич, — сказал Дубок, вступивший на стремянку вместе со мной.

Одной рукой он оторвал меня от лестницы и опустил в кабину. Во силище! Я не сразу понял, как это возможно. Ещё и усадил точно в кресло, почти не зацепив органы управления.

— Проверяй, а я вниз. Держи, — протянул он мне карамельку в желтой обёртке с надписью «Дубок».

— Спасибо. От двигателя! — громко сказал я, и принялся проверять свой самолёт.

Теперь это будет мой борт, с которым мне предстоит работать ещё очень долго. Надо знакомиться с кабиной и приборами. Тем более, что МиГ— 21СМ это несколько другой самолёт с новым оборудованием.

Закончив с газовкой и покинув кабину уже самостоятельно, я проследовал в здание высотного снаряжения, где кипела основная жизнь полка во время полётов.

Вообще, шлемы, маски, штаны с трубками, то есть противоперегрузочные костюмы и прочее лётное снаряжение хранили здесь в специальных шкафах. Естественно, что за этим всем смотрел и следил специально обученный личный состав, чтобы соблюдались определённые условия хранения. В первую очередь должны были соблюдаться температура и влажность. Хотя в комнате, для хранения таких вещей, кроме форточек и вентилятора я не увидел иных климатических установок.

В комнате имелось место и для снаряжения командировочных экипажей. Только его постоянно не хватает, как мне объяснил один из лётчиков, проверявший свой шкафчик.

— Спасаются, наверное, любой подходящей горизонтальной поверхностью? — спросил я.

— Эт точно, — сказал он, доставая из чехла свой защитный шлем. — Тебе уже показали лётную комнату? Туда, два диванчика, стол с нардами и телевизор недавно приобрели.

— Самое важное помещение в полку мне не показывали, — улыбнулся я.

— Тогда пошли.

Спустившись на первый этаж, мы прошли с моим новым знакомым в комнату, где уже сидело несколько человек, двое из которых очень громко спорили о вчерашнем хоккейном матче ЦСКА и Динамо.

— Три — ноль. Три, мать его, ноль! — показывал счёт на пальцах один перед лицом другого.

— И что? Думаешь, вы снова возьмёте чемпионат? Да как бы ни так! Спартачи вас прижучат скоро! — отмахнулся от него второй.

— Спартак это наша проблема. А вот Динамо твоё как всегда понадеялась на Мышкина, Билялетдинова и Мальцева. Результат— то какой?

Такие споры можно долго слушать, а смотреть на лётную комнату можно ещё дольше. При желании, здесь и жить можно. Несколько диванов, бильярдный стол в центре, парочка больших самоваров, рычащий холодильник и цветной телевизор. На полу расставлены большие растения, прикрывающие разрисованные картинами с изображением самолётов и лётчиков стены.

— Я всегда знал, что сначала в полку строят летную комнату и баню, — сказал я, заметив у дальней стены дверь с табличкой «Термокомплекс».

— Это верно. Авиационный полк без бани, бильярда и хорошей лётной комнаты — неполноценный, — сказал мне новый знакомый.

В летную комнату вошёл Валера, покачивая головой и отборно ругаясь.

— В лабораторию таких надо, а не в лётную часть. Это не доктор, а недоразумение Гиппократа, — возмущался он. — Пятнадцать минут, ты понял, а? — показал он раскрытую ладонь мне.

— Всё так серьёзно у вас? — спросил я, поворачиваясь к новому знакомому. — Доктор очень строгий?

— Подпольная кличка — Вещий Олег, — ответил он.

— Типо всё видит и знает?

— Даже слишком. Умом просто блещет, разумом не очень, а советы даёт. Я наставлений получил от доктора на всю оставшуюся жизнь, — бросил Валера на бильярдный стол список с какими-то лекарствами.

— И это только по итогам замера давления? — улыбнулся я.

— Да я там чуть ли на внеочередной стационар ВЛК не намотался. Серый, иди быстрее, а то скоро разведка закончится. Не пройдёшь медосмотр вовремя — сам знаешь, что будет, — сказал Валера

У двери в медицинский кабинет сидел только один человек, вошедший сразу, как я подошёл.

— Лютует сегодня, Серый, наш доктор, — сказал Марк, вышедший от медика и накидывавший на себя кожаную куртку. — Аккуратнее там.

— Да мне Гаврюк уже рассказал о своем посещении вашего Вещего Олега.

— Олежка наше всё! Тебе понравится. Оттуда ещё никто без настроения не выходил.

— Но не всегда с хорошим, верно? — спросил я, и Марик кивнул в ответ.

Подождать пришлось минут пять, пока выйдет из кабинета вошедший передо мной. Мне было очень интересно взглянуть на столь ужасного Вещего Олега, с которым мучается весь полк на предполётном медосмотре.

Я приготовился сделать шаг через порог, как краем глаза увидел приближающегося ко мне командира полка. Дверь тут же захлопнул.

— Здравия желаю, товарищ командир! — втянулся я в струнку перед Валерием Алексеевичем.

— И тебе не хворать, Родин, — поздоровался он со мной, пожав руку. — Ты туда или оттуда? — показал он на дверь кабинета медика.

— Туда, товарищ командир.

— Иди тогда, сынок. Я доктора долго буду проходить. Не молод ведь, в отличии от тебя, — похлопал он меня по плечу и сел на стул рядом с дверью, как самый обычный человек. — Только, чур, с доктором разговоры о личном не сейчас. А после полётов можно.

С чего бы мне разговаривать с этим Вещим Олегом о личном? Странное напутствие командира, но к сведению принять нужно.

Оказавшись в кабинете, я сразу почувствовал приятный аромат женских духов с нотками запаха медикаментов. Приятнее было ощущать, конечно, духи — яркий аромат сирени, который всегда напоминает мне о доме.

Как и в моей первой и второй жизни, у моего подъезда всегда росла сирень. Вот почему, сейчас я чуть не закрыл глаза от ностальгии, совсем не заметив, что уже несколько секунд стою в кабинете врача.

— Добрый день, Ол…, — начал говорить я, пытаясь поздороваться с доктором, но только с ним я уже сегодня виделся.

— Доброе утро, товарищ… не знаю вашего звания и фамилии, — тонким неуверенным голосом, сказала утренняя