Разведка боем - Василий Павлович Щепетнёв
— Но… Но если Карпов переметнётся? — только и сказал Батуринский. — Если переметнётся, что тогда?
— Тогда я сыграю с ним матч и постараюсь выиграть. И у Фишера постараюсь выиграть. И будет у страны не одна, а две короны, почему нет? А письма с единодушным осуждением — это, извините, прошлое. Мир меняется, Виктор Давидович. Теперь нет лозунга враждебного окружения, теперь лозунг нашей страны, нашей партии, всего социалистического лагеря — мирное сосуществование народов и государств. Сосуществование и соревнование. Соревноваться и побеждать, вот что нужно делать, а не жалобы в местком строчить. Кому они сегодня нужны, эти жалобы…
И я сел.
Сидели мы вольно. Друг от друга метра полтора. Но я почувствовал, как люди стали потеть. Вот так взяли — и стали. Хотя сегодня жары особой нет. Плюс двадцать три, для июля немного. Хотя одеты все официально — пиджаки, галстуки. Я тоже в галстуке-бабочке и чесучовом костюме. Но не потею. Мороженое холодит, «Бородино».
Решился Спасский.
— Коллеги! Я должен согласиться с Чижиком. Негоже нам по первому свистку кидаться на собрата аки псам натасканным на кота заблудшего. Мы все-таки не псы. Надеюсь.
И тоже сел.
Новых желающих высказаться не было. Шахматисты любят подумать. Иногда думают так долго, что попадают в цейтноты. Но ходить опрометчиво в неясной позиции? Нет, это не по-чемпионски.
И тут зазвонил телефон. Красный.
Батуринский взял трубку.
Ему что-то сказали. Очень коротко.
Повесив трубку, он обратился к нам:
— Я с себя ответственности не снимаю. Но и с вас тоже. Давайте всё ещё раз как следует обдумаем. Без гнева и пристрастия, — он очевидно обращался ко мне, но обращался спокойно, даже обречённо.
И мы стали расходиться. Я перемолвился малозначащими словами с чемпионами и Корчным, и пошёл по улице.
Хороший город Москва, если никуда не спешишь. Я шёл от одного газетного киоска к другому. Спрашивал «Поиск». Ответ был однозначный — разобрали, разобрали, разобрали.
Может, и разобрали. Или киоскерши их прямо спекулянтам и переправляют.
Нужно бы увеличить тираж, но это сложно. На один номер, седьмой, получится, а на все вряд ли. Разве что процентов на пять, много на десять. Хотя мы даём хорошую прибыль. Но эта прибыль бумажная. Государственная. Ничейная. В конкретные карманы, карманы тех, кто решает, кому сколько бумаги, она не идёт. А раз не идёт, то и не надо. Подкупить, дать взятку? А потом ещё и ещё? Нет, нет, и нет. И не потому, что я правильный. А потому, что меня тут же возьмут за шкирку и переместят в неприветливую непроветриваемую камеру на двести человек. А на моё место — и на место Лисы, Пантеры и других добрых людей, — тут же устроят своих. Честных, да.
Не буду.
Почему Батуринский вообще пригласил меня, пусть и через Спасского? Мог бы обойтись одними чемпионами. Думаю, он посчитал, что я выступлю против Карпова. Обрадуюсь возможности его утопить. Потому что если Карпова в стране нет, если он объявлен отщепенцем, врагом, я становлюсь Новой Надеждой. Первым парнем в Риме. И упустить подобную возможность, по мнению такого искушённого человека, как Главный Шахматный Начальник, я не могу. Ну не дурак же я полный, не враг себе!
Но мне этого не нужно. То есть первым парнем я стать не прочь, но — путем побед, а не интриг. Интриги штука ненадёжная, сегодня ты, завтра тебя. Съедят с косточками, и потребуют вырезать статью из БСЭ, взамен прислав Берингово Море. А победы остаются в памяти надолго. That ’twas a famous victory, да.
И я сделал неожиданный ход — для Батуринского неожиданный. Побрезговал предложенной честью закапывать Карпова.
Что дальше?
Как ни прижимал Виктор Давидович трубку к уху, я расслышал, что ему сказали. «Отбой, решение не принято». То есть пока хотят с Карповым годить. Но это не значит, что годить будут с ним, с Главным Шахматным Начальником. Очень может быть и наоборот, что с него-то и начнут. И им же кончат.
Жалко ли мне Батуринского?
Нет. Ведь и он никого не жалел. При его-то службе… Ну, уйдёт на персональную пенсию, что с того? Капустку будет выращивать, в шахматы играть с пенсионерами, просто гулять. Есть жизнь и вне руководящего кресла.
Но пока не ушёл.
Может он мне подгадить? Может, но не станет. Всё-таки он не мелочный человек. Болеет за дело. Так, как его, дело, понимает. Да и не до меня ему сейчас будет.
В вестибюле «Москвы» меня уже ждали. А как же! Приехал в Москву — так работай, провинциал!
С Аркадием Натановичем мы прошли в зал. Девушку я бы повел в «Огни Москвы», но Аркадий Натанович не девушка, ему следует обедать плотно. Да и я проголодался, весь день уклонялся от силков и ловушек.
Я здесь почти завсегдатай, и, безо всяких сомнительных приёмов, уже считаюсь первым парнем. Есть обычай на Руси слушать вражьи голоса, а вражьи голоса уверены, что Карпов не вернется. А я — вот он! Теперь я оплот и ударная сила. В шахматах. А метрдотели, официанты, повара, швейцары, словом, все в нашей стране знают о шахматах побольше, чем иные гроссмейстеры. Как нужно играть, когда нужно играть, и с кем нужно играть.
Мы ели неспешно, от души. Смотрели на публику. Публика смотрела на нас. Прекрасный зал. Прекрасная еда. И настроение тоже. В ресторанах настроение у меня повышается, особенно таких, как «Москва». Чисто, вкусно, культурно.
За десертом мы перешли к делу.
— Мы публикуем фантастику, разумеется. Собираемся публиковать и впредь. И мы изучили опыт журналов, публиковавших ваши произведения.
— И что вам подсказал этот опыт? — спросил Аркадий Натанович.
— Что журнал, как и сапер, ошибается один раз. А потом — бабах! Не обязательно убьёт, но покалечит точно. И потому
