Олег Измеров - Задание Империи
— Да, конечно.
Официантка ловким движением вытащила пробку. Жидкость цвета заката заплескалась в тонком стекле дятьковского производства.
— За этот вечер, за вас, Лена…
— За этот прекрасный летний вечер… — она неторопливо поднесла бокал к губам, — неплохой букет. Настоящая Массандра.
— Сейчас там неплохо. Правда, море, наверное, еще не согрелось.
— Вы там были?
— Да. В Ливадии, в Ялте, Алуште, Гурзуфе… Ездил в Бахчисарай смотреть знаменитый ханский дворец и Фонтан Слез. Как там у Пушкина — "И я твой мрамор вопрошал…"
— А в Москве были?
— Был в Москве, в Ле… летом был в Москве… и зимой тоже… В Петербурге был… летом.
— В Петербурге бывали? Я же оттуда родом. Это потом в Москву переехала. Как вам Петербург?
— Прекрасно, все старинные здания просто великолепны… Исакий, Зимний дворец, Летний Сад, Петропавловка… все сохранено. В Петергофе побывал, в Гатчине, в Пушкине… в пушкинском лицее, это где Царское Село. Столько красоты, столько музеев…
— Да, а Москва лишь недавно стала преобразовываться. Грандиозные планы, везде реконструкция и передвижка зданий. Церковь выступила против сноса Сухаревой башни. Но поскольку она мешает движению транспорта, ее передвигают в скверик. А на Воробьевых горах строят гигантский Соборный Дом.
— Собор новый?
— Нет, Соборный Дом — это для народного собрания. Он будет самым высоким зданием в мире. На его вершине поставят, как на Александровской колонне, огромную фигуру ангела с крестом.
"Так. И тут строят Дворец Советов. Правда, уже на новом месте."
— Прошу прощения, можно пригласить вашу даму?
У столика остановился какой-то толстячок, в маске с накладными усами и картонном цилиндре, оклеенном блестящим станиолем. Судя по голосу и тону, было ему под сорок и он привык к славе ловеласа, несмотря на не слишком спортивную фигуру. Небольшой джаз после откланявшихся степистов начинал вступление к "Блондинке".
— Дама уже приглашена, — ответила Лена.
— Да, прошу вас, — ответил Виктор, подавая ей руку.
— Жаль… жаль… — пробормотал толстячок. — Прошу прощения… — начал он, обращаясь уже к другому столику.
— Вы любите танцевать, но фокстрот у вас уже вышел из моды, — шепнула Лена на ухо Виктору, когда они кружились со всеми перед эстрадой, периодически обрывая кидаемые с боков ленты бумажного серпантина. — Угадала? Вы боитесь сильно прижиматься.
— Не боюсь, просто вас супруг не будет ревновать?
— Мой пару лет назад сбежал к богатой дуре.
— Простите. Я не хотел напоминать.
— Ничего. Я считаю, это лучше, чем однажды понять, что ты для него всего лишь вещь. Даже как-то сразу легче стало. Но вы не стеснительны, вы просто не привыкли фокстрот. И темп у вас медленнее. Быстрые танцы у вас парами не танцуют?
— Ну смотря кто… Но на праздниках обычно нет.
— Квикстеп, шимми, чарльстон, румбу?
— Это бальные танцы.
— Бальные? Как мазурка или па-де-катр? А линди-хоп, джиттер-баг, джайв? Их тоже?
— Это, скорее спортивные.
— Танцы у вас спорт?
— Ну, не все… Спортивные танцы. Есть даже спортивные танцы на льду.
— У нас тоже. И кто чемпионы? Норвежцы или голландцы?
— Наши.
— Ваши — это кто?
— Наши — это наши. СССР, Россия. Конечно, иногда проигрывали, но в целом…
— С ума сойти! Как бы хотелось посмотреть! Знаете, я зимой хожу на каток. Но для фигурного там специальные коньки нужны.
— Вы даже представить себе не можете, как это красиво…
12. Минута славы.
После пары медленных танцев, которые у Виктора получились гораздо лучше, они присели обратно за столик.
— Вы правы, неплохой мускат, — согласилась Лена, — и очень легкий. Совершенно не чувствуется.
— Тогда за ваше умение танцевать.
— Нет, лучше за ваших танцоров на льду. Как вы сказали…. Фигуристов?
— За наши спортивные достижения.
— И у нас обязательно будут достижения. Составлю записку, чтобы в России открывали школы танцев на льду. Чтобы учили с самого детства.
— А сейчас, — громким голосом возвестил конферансье с эстрады, крупный лысоватый мужчина, — у нас конкурс! Приз — бутылка французского шампанского!
— Не обращайте внимания, — сказала Лена, — на крупный приз они обычно выдают такое задание, чтобы никто не выполнил.
— Конкурс такой, — продолжал конферансье, — кто вспомнит и споет лучшую песню про Бежицу или Брянск! Смелее, господа, смелее!
— Вот видите, — заметила Лена, — я же говорила. Таких песен не сочинили.
— Я знаю! — поднялся Виктор. Конферансье был несколько удивлен, но, в принципе, не все ли равно, чем развлекать публику?
— Вот и первый участник конкурса! Господа, сам знаменитый писатель Еремин! Прошу на сцену! Только условие — не частушки!
— Не частушки! — ответил Виктор, пробираясь между столиками. Собственно, шел он не ради шампанского. Это был шанс прославить родной город.
— Что желаете исполнить?
"Блин, а ведь "Шумел сурово брянский лес" тут не пойдет. И вообще все партизанское. А других-то не помню. Точнее, слышал что-то современное, но не помню. А если… Почему бы и нет?"
Он подошел к оркестру.
— Значит, мелодия несложная, там-па-па-да-дам, там-па-па-да-дам…
— Вот так? — пианист заиграл что-то очень близко к оригиналу.
— Примерно… — Виктор повернулся к публике. — Дамы и господа! Голоса у меня нет, поэтому очень прошу подпевать повтор. Начали!
Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра,
Если б знали вы, как мне дороги
Наши брянские вечера…
"Какая разница", думал Виктор, "все равно этой песни еще не знают, и вдруг ее в этой России не узнают никогда, мало ли каких случайностей, да и не все доживут до конца пятидесятых — почему бы не дать ее сейчас? Тем более, вначале там были не "подмосковные", а "ленинградские", так что и наш город имеет право".
— Если б знали вы, как мне дороги… — подхватили столики, за ними — стоявшая подле публика. Виктор видел, как к эстраде из глубины парка спешили люди, словно мелодия была для них паролем, сигналом сбора.
Со второго куплета сзади, из дверцы, стали появляться приглашенные для выступлений артисты, они становились рядом с Виктором и подтягивали слова своими сильными, красивыми голосами, а к концу третьего ему казалось, что поет весь парк.
— Браво! Бис! Бис! — раздалось со всех сторон, когда кончились последние строки; Лена тоже, кажется, кричала "Браво!", и песню тут же повторили, и еще раз — на третий раз уже вели профессиональные певцы, запомнив текст.
— Браво! Браво! — воскликнул конферансье, — господа и дамы, потрясающий успех! Кто еще желает попробовать силы?
— Не надо! — зашумел народ. — Приз! Приз!
— С нас ящик шампанского, — шепнул Виктору конферансье, вручая бутылку прямо в никелированном ведерке со льдом, — заходите за ним в любое время, особенно если есть еще таких песен.
— Ну вот и разогрели публику, — произнес Виктор, осторожно откупоривая запотевшее "Клико", чтобы не брызнуть.
— Боже мой, — сказала Лена, — какие вы там счастливые люди.
— Ты так считаешь?
— Такие песни могут написать, могут петь только очень счастливые. Что живут в мире свободных людей, любят свободно и всей душой, без меркантильности. Когда впереди — простор, новые дороги, а в конце — безмятежная обеспеченная старость. Это все чувствуется. Песня из далекой прекрасной страны, где нет нищих, больных, обиженных, озлобленных, где все братья, как мечтало человечество тысячи лет.
— Вы преувеличиваете. Жизнь гораздо сложнее.
— Может быть. Но такую музыку и слова нельзя просто придумать… если сам это не чувствуешь.
"На всякий случай надо перевести тему."
— Знаете, никогда не пил французского шампанского, только Со… с отечественных заводов. Хотя потом и была возможность брать.
— Мне доводилось. Хоть и не такое.
— Как у вас там с заработками в столице?
— На этой службе нормально. Главное, служебная квартира. В Москве дикие цены на жилплощадь. Особенно в центре. Спекуляцию ограничивают, но все равно находят лазейки. Народу много прибывает.
— Жилищный вопрос испортил москвичей.
— Любите Зощенко?
"А как у них с Зощенко? Форматный писатель, или запрещен? Сатириков власти любят, но странною любовью… Впрочем, чего я конспирируюсь, если она из жандармерии, знает, кто я и откуда? Хотя нас может подслушивать и германская разведка. А чем подслушивать? Направленных микрофонов тут пока не будет. Но зато могут читать по губам, как глухонемые. Будем бдительны. "
— Это крылатая фраза.
— У вас тоже? Вообще не думала, что у нас с вами окажется так много общего. У нас принято считать, что… в общем, что ваш вариант — это такое… ужасное, в общем.
