Виктория Гетто - Исход
– Петя!!! – истошно, во всю глотку ору я, вырывая изо всех сил толстые, в ногу взрослого мужчины, брусья, из которых сложена решётка.
Пятьдесят человек. Все – молодые девчонки. Мужчины – в овраге… Они отказались служить подстилками для офицерья. Поэтому их и загнали в подземную тюрьму и не кормили. Только давали воду. Никто не мог сам идти, кое-кто уже впал в кому. Подобное я видел только в кадрах кинохроники.
Возле спасённых засуетились женщины, из тех, что идут с нами. Подстилок кавалеристов мы к ним не подпускаем. Все врачи работают в поте лица. Остальные мужчины таскают воду в импровизированную помывочную, рубят неумело дрова, жгут костры. Все остатки сока я пустил в дело. Каждой досталось по чайной ложке, ни и этого достаточно, чтобы вытащить их с того света. Иначе атрофировавшийся желудок просто не будет работать, как и почки, и печень. Лежащих на собранных отовсюду покрывалах девчонок, которым по семнадцать – восемнадцать, а то и меньше лет, отпаивают бульоном, водой с разведённым в ней мёдом, чуть ли не насильно вливают в ввалившиеся рты глюкозу, в изобилии обнаруженную на захваченных нами складах.
Темнеет, но никто и не думает успокаиваться. К нам с Петром робко подходит одна из шлюх:
– Извините за беспокойство, господа. Но нам сказали, что вы тут главные?
Рарог кивает, и я вижу, как сужаются его глаза. Знакомый признак гнева.
– А нас будут кормить?
– Что?! – Его рука тянется к кобуре, но я успеваю перехватить его запястье и удержать на месте.
Парень зло смотрит на меня, но я ровным голосом отвечаю:
– Позже. Сейчас мы не можем выделить ни одного человека для готовки.
– Но ваши же подчинённые едят! Им приготовили! Чем мы хуже? Или мы не люди?
– Вы?
– Да, мы! – зло восклицает она.
– Вы – нет. Не люди. Вот люди, – показываю рукой на тех, возле которых хлопочут наши. – Там… Люди… Были… – Моя рука указывает на овраг с мертвецами. – А вы – не люди. Вы – мразь. Мерзость. Ошибка природы. – Мой голос начинает звенеть, и Пётр ёжится – пробирает даже его. – Исчезните.
– Как?!
– Вообще. Отсюда. Я гарантирую каждой из вас, кто попадётся мне на глаза утром, пулю в лоб. Впрочем, нет…
На её лице появляется облегчение, но тут же исчезает. Потому что тем же ровным голосом я заканчиваю мысль:
– Патроны нынче в цены. Петля. Вот что вас ждёт.
Она морщит лицо, пытаясь пустить слезу:
– Но нас заставили! Думаете, мы пошли к ним в постель по доброй воле?
Моя рука вновь показывает на тех, кого мы извлекли из ямы:
– А они?
– Господа офицеры… – вновь начинает она, но тут и я лезу за пистолетом.
– Считаю до трёх. Раз…
Этого достаточно. Шлюха исчезает. Пётр задумчиво произносит:
– Но она в чём-то права. Их же вынудили…
– Ты поверил б… продажной твари? Взгляни в её глаза, и всё станет ясно! Почему эти девчонки решили умереть, но не стать подстилками? Почему для них честь оказалась дороже жизни?! Спроси себя, Петя! Задай этот вопрос себе, взгляни в глаза тех, кого мы вытащили из ямы, и сравни с их глазами… – указываю на сгрудившихся шлюх. Затем встаю с бревна, на котором мы сидим: – Я к своим. Они там с ума сходят. И у дочери сегодня приступ был. Едва откачал…
– У дочери?! – Пётр смотрит на меня круглыми глазами. – И ты молчал, что женился? А, понимаю! Одна из тех, кто едет с тобой… Но кто? Старшая или младшая?
– Старшая, Петя. Младшая – сноха. Жена моего сына.
Он расплывается в улыбке:
– Боевая она у него. Как с пистолем выскочила, когда стрельба началась…
Улыбаюсь в ответ, а сам думаю: уже всё решил? Не спрашивая? Ни ту ни другую? Что будешь делать, если откажут? Допустим, Вовка сам разберётся. Но уверен, Хьяма придётся ему по нраву. Мы же отец и сын. И общего у нас куда больше, чем он предполагает. Но вот Аора… А, что будет, то и будет.
Кивнув на прощание, иду по направлению к лагерю. Спускаюсь по холму, подхожу к машине. Ко мне бросаются слуги:
– Ваша светлость! Говорят, что там нашли что-то страшное?
– Да. Овраг с убитыми. И женщин, которых не кормили две недели.
Золка вскрикивает, затем зажимает рот руками. Сола с ужасом смотрит на меня. Кто-то из ребят потрясённо произносит:
– Как можно убивать своих?!
Я устало машу рукой:
– Всё. Лучше меня ни о чём не спрашивайте. Это… страшно. На самом деле страшно. – Пауза. Я окидываю их взглядом. – Вы уж извините, но вы теперь поедете на телегах. В фургон положим тех, кого нашли.
– Ой, ваша светлость, зачем извиняться? Мы же всё понимаем. Конечно.
Снова пауза, потом Стан тихонько произносит:
– Ваша светлость, мы ваших уложили, палатку им поставили, надули… – Ребят я обучил этому делу в первую же ночёвку. – Ужин вам оставили. Вот он, укутали, чтобы не остыл… – Толкает в бок Золку. Та спохватывается, стремглав бросается в фургон, через мгновение выскакивает с чем-то большим, и я узнаю одеяло. Она разворачивает его и достаёт кастрюльку, от которой вкусно пахнет. Затем ставит термос. – А мы пойдём туда… Поможем… – показывает в сторону отсветов костров, на которых греют воду для спасённых.
– Хорошо.
– Посуду оставьте, ваша светлость. Я приду – помою, – бурчит Сола. – А то знаю я вас, ещё начнёте намывать! Не мужское это дело!
Я улыбаюсь, забираю кастрюлю и задумчиво смотрю в спины моих слуг. Скоро они начнут новую жизнь. Выберут свой путь. Нет у нас на Новой Руси служанок, слуг. Но за этих четверых я спокоен. Не пропадут… Иду к оранжевой палатке. Возле входа – складной стульчик. Снимаю с шеи оружие, ставлю рядом. Затем беру ложку, открываю кастрюлю. Сола, как всегда, на высоте. Как только умудрилась! Котлеты, тающие во рту, картошка. Здесь её, правда, называют земляным яблоком. Но от перемены названия вкус не меняется. Не спеша ем, запивая горячим кофе, который оказался в термосе. Звёзды складываются в длинную ленту на небе. Но мне кажется, что там, где когда-то была столица Русин, оно озарено багровыми отсветами. До города далеко, и не должно быть видно ничего подобного. Значит, просто самовнушение.
Наелся. Не заметил, как смолотил всё. Теперь можно и покурить. Достаю сигару, щёлкаю зажигалкой. Первые – самые вкусные затяжки. Струится ароматный дымок, исчезая во тьме. Алый кончик мерно разгорается и гаснет… Услышал шорох ткани за спиной, оборачиваюсь. Из-под полога высовывается всколоченная голова Хьямы и рука с пистолетом:
– Вы, эрц? Почему так поздно?
– Много дел, девочка. Там… – мотнул головой в сторону лагеря кавалеристов.
Девушка некоторое время молчит, наблюдая за мной. Потом тихонько спрашивает:
– Вы меня снохой называете… А себя – свёкром…
– Да.
– У вас действительно есть сын?
Улыбаюсь, хотя вряд ли она может разглядеть в темноте улыбку. Впрочем, увидела. Потому что в ответ я получаю такую же. Да нет… не такую. Она искренняя и смущённая. Никогда не видел у неё раньше.
– Есть. Он на три года старше тебя.
– А он… Какой он, ваш сын?
Показываю на себя. Качает головой:
– Не понимаю…
– Он – это я. Просто молодой. Мы практически как две капли воды. Только волосы у него светлее.
– Ой… – Суёт себе большой палец в рот, как делает всегда, когда волнуется.
– Откусишь.
– Ой! – Торопливо выдёргивает, опускает голову.
– Только он добрее меня, Хьяма. Я намного жёстче.
Тишина. Потом опять шёпот:
– А как вы думаете, я ему понравлюсь?
– Мне же ты нравишься. Иначе я такое не предложил бы – стать моей снохой. Значит, и Вовке понравишься.
– Вовке? Так его зовут? Странное имя.
– Вова. Владимир. Володя. Выбирай.
Опять опускает голову. Вижу, как беззвучно шевелятся губы. Снова поднимает голову:
– А ваша жена? – Опасливо косится на плотик.
Чёрт тянет меня ляпнуть, что моя жена спит позади неё, но тогда мне завтра устроят такое!..
– Вовина мама погибла три года назад.
Отворачиваюсь. Светлана, милая, любимая, прости меня… Но я уже не могу быть один…
Хьяма скрывается в палатке, оставляя меня одного, наедине со звёздами и моими воспоминаниями.
Глава 24
Утром завтрак на скорую руку. Потому что слуги так и не вернулись из того лагеря, а мои женщины… В общем, я не уверен в их поварских способностях. Тем более что они ещё пребывают в сладком утреннем сне. Пару минут любуюсь спящей Аорой. Но надо идти. Сейчас пригоню женщин, пусть готовят. В термосе ещё остался кофе, а где висит окорок в фургоне, я знаю. Пара-тройка взмахов ножом. Трогаю щетину – а ну её. Потом. Сейчас важно другое. Надо срочно уносить ноги. Поэтому торопливо жую мясо с лепёшками, тоже вчерашними, и бегу в лагерь.
Пётр уже на ногах, завтракает. Поначалу я подумал, что он и не ложился, но я ошибся. Это хорошо. Это я – вольная птица. А он командир, и распределил всех на смены. Так что кто-то спал, а кто-то нёс службу и выхаживал найденных. Шлюх нет. Солдат доложил, что они ушли в сторону, откуда мы приехали. Поскольку я уже перехватил, то любезно предлагаю Петру продолжить, а я пока выскажу свои соображения. А они у меня такие. У нас сорок новичков. Наши самоходные грузовики сдохли. В том смысле, что топлива для них нет. Всё. Последнее сожгли вчера. Ну, может, литров по десять в баке найдётся. А это на столько же километров пути. Потому что жрут эти монстры больше, чем депутаты бюджет. Значит, тех, кто ехал на машинах, надо пересаживать на телеги и фургоны заранее. К тому же есть ещё те, кто вышел к нам раньше. И найдёныши. Они вообще лежачие. Проблема? Проблема. Но тут нам выкатили из кустов случайно завалявшийся там рояль…
