Виктория Гетто - Исход
Хвала богам, Аора что-то соображает. Она послушно кивает, пытается влезть в машину с дочерью на руках, приходится ей помочь. Подхватываю за тонкую талию и ставлю на подножку. Пробравшись по салону, женщина бережно опускает дочь на разложенное сиденье, снимает с неё ботиночки, пальто, тщательно укутывает пледом. И замирает рядом, вглядываясь в умиротворённое личико. Теперь я не нужен.
Снова лезу в люк, отцепляю коробку ленты, открываю крышку – пятнадцать штук из шестидесяти. Надо дозарядить. Но у меня почти нет патронов к нему. Ещё сотня россыпью, и всё. И ещё две уже снаряжённые ленты по шестьдесят патронов. Тем не менее осторожно, старясь не греметь, снимаю массивное тело типа 85 с крыши и вытаскиваю наружу. Теперь чистить. Но это вечером. Пока обойдусь.
С вершины холма бежит солдат, машет белой тряпкой. Свой. Я различаю эмблемы военной полиции. Но всё равно быстро перехватываю JS на изготовку. Боец, заметив мой жест, резко тормозит, едва не спотыкается, но умудряется сохранить равновесие и кричит:
– Господин эрц! Вас господин штабс-ротмистр зовёте срочно! Там… Там… – Он наклоняется, упираясь руками в колени, потому что задыхается от быстрого бега.
– Иду.
Проходя мимо Хьямы, одним движением выхватываю у неё из руки пистолет, снимаю с предохранителя и ставлю на боевой взвод.
– Вот так. – Протягиваю ей оружие рукояткой вперёд, она хлопает глазами:
– Эт-то как?!
Оборачиваюсь, потому что уже сделал шаг к солдату, и улыбаюсь:
– Просто, сноха. Очень просто.
Подхватываю солдата под локоть, благо он уже распрямился и даже может дышать, хотя внутри его что-то клокочет.
– Веди, боец…
Поднимаемся на холм, причём солдат с явной завистью косится на мою сбрую, а я едва удерживаюсь от восклицания, состоящего из нецензурных выражений: за холмом большая котловина неправильной формы, в центре которой раскинут довольно большой лагерь. Палатки, несколько навесов, под которыми я вижу лошадей, повозки, ящики, чуть поодаль солдаты деловито добивают нескольких одетых в униформу людей. По виду – офицеров. Там же распоряжается Пётр. Значит, не инициатива, а приказ. Правильный, кстати. Большой загон, огороженный забором и обнесённый ещё и колючей проволокой. Ворота его нараспашку, и оттуда выходят люди. Мужчины и женщины.
– Что это?!
Солдат поясняет:
– Похоже, эта банда здесь решила пересидеть океанцев, ваша светлость. Эвон офицерья сколько… Всякого добра навалом – жратва, скотина, оружие, огнеприпасы, мануфактура. Место удобное, от трактов далеко, и вода под боком. Да и скрыто от глаз. Так что… – машет рукой.
– Думаю, ты прав. Ладно. Пойдём, глянем.
– Господин штабс-ротмистр просил к нему подойти, господин эрц… – тянет боец.
Понятно. Меня он побаивается, если не сказать больше. А приказ начальника – на то и приказ, чтобы его исполнять.
– Не переживай, боец. К командиру и пойдём.
Пётр встречает меня с довольным и одновременно злым видом.
– Видели, Михх? – обводит рукой панораму лагеря и сбившихся в кучу освобождённых пленников, настороженно посматривающих на нас.
Понятно, что они не ждут ничего хорошего для себя. Мы же военные. Как и те, что отловили их и пригнали сюда. Киваю ему в ответ:
– Как я вижу, тайная база, чтобы пересидеть лихие времена.
– Я тоже так считаю, господин эрц. Тут всего полно. И топливо, и оружие, и…
Прерываю его, хотя офицеру явно хочется похвастаться добычей:
– Сначала надо разобраться с людьми. Потери большие?
Погибло двое. Один солдат, получил шальную пулю в лоб. И… ребёнок. Мальчишка семи лет. Когда я открыл огонь из пулемёта, он не удержался и высунулся из-за воза, сразу получив ранение. Пока отбивались, пока захватывали лагерь, скончался от болевого шока и кровопотери. Теперь мать воет над его телом, а отец, мрачный, буквально чёрный от горя, замер неподвижно, обхватив голову руками.
Освобождено почти сто человек. Двадцать семь мужчин. Среди них трое докторов, включая хирурга. Пятеро плотников, шестеро крестьян, ветеринар, остальные – с бору по сосенке: юрист, адвокат, рабочие с фабрик. Все были рабочей силой. Семьдесят три женщины. Все – молодые, красивые. И всех использовали для утех господ офицеров. А в свободное от этого время – как скотниц для ухода за животными. Из скотины взято сорок шесть лошадей, двадцать одну я убил. Увы. Пуля – дура. Она не разбирает, в кого пущена. Ей всё равно, кто цель – человек, животное… Главное – убить. Вот её задача… Ещё – трое свиней и двадцать коров. Огромное количество кормов – сено, солома, курганы жмыха. Около двадцати тонн продуктов: консервы, сушёное мясо, мука, соль, крупы. Десятки тюков тканей всех сортов, начиная от толстого сукна до высших сортов шёлка. Скобяные товары – гвозди, скобы, крючья, петли. Ощущение, что господа хотели строить настоящий городок или форт. Во всяком случае, вырубка с края поляны довольно большая.
Я окидываю толпу освобождённых внимательным взглядом – не вяжется тут всё. Мужчин всего ничего. Причём, что интересно, половина из них к физическому труду не привычна. Солдат было, как мне сказали, полсотни. Но кто-то же нёс караул, ходил в наряды охранять пленников… Не женщины же рубили лес топорами? Подхожу к освобождённым вплотную. Останавливаюсь напротив адвоката. Обычно этот сорт человекообразных – самое дерьмо остального человечества. Я в своё время вешал их без разговоров и воплей об амнистии. Как и юристов. Одним миром мазаны.
– Давно вы здесь находитесь, господин хороший?
Тот испуганно бормочет:
– Месяц уже, господин…
Вопросительно смотрит. Обойдётся. Перехожу к следующему. Это женщина. Лет двадцати трёх, и её занятие уже наложило на неё свой отпечаток. Глаза. Наглые. Оценивающие.
– Давно здесь?
Выпячивает нижнюю губу – красавицей не назвал. Обидел.
– Месяц. Мы самыми первыми сюда пришли. Только снег сошёл.
– Руки покажи.
Она, не понимая, показывает ладони.
– Свиней чем кормили?
– Да ёлки рубили и ветки им давали.
– Хорошо ели?
– Аж до драк, господин!
Разворачиваюсь, под недоумевающим взглядом Петра подхожу к валяющемуся на земле трупу рядового, тоже осматриваю его ладони. Ни следа мозолей, которые должны обязательно быть, если тот занимался заготовкой леса. Возвращаюсь к Петру:
– На два слова.
Отходим в сторону под настороженными взорами освобождённых и непонимающими – солдат.
– Петя. Тут должны быть ещё люди. И много. Надо искать.
– С чего ты взял?! – не понимает он.
Приходится объяснить. Разворачиваю его лицом к вырубке и штабелям брёвен.
– Видишь?
– И что?
– А то, что они тут всего месяц. Это раз. А два – чтобы срубить такое количество леса, надо минимум человек триста мужчин! Понял?
Он бледнеет.
– Кажется…
– Так что рой землю, Петя, но найди их.
Внезапно на его лице появляется нехорошая улыбка.
– Это мы уже научились.
Улыбаюсь ему точно так же в ответ:
– Начни с адвоката. Я их не перевариваю. А народец они хлипкий.
Звучат короткие команды, солдаты выхватывают из толпы того, на кого указали, и после короткой беседы с пристрастием выясняется страшное: здесь действительно было куда больше самых настоящих рабов. Только они действительно были… В километре отсюда, как и было рассказано, находим овраг, в котором свалены раздетые тела мужчин, женщин, даже детей. Над местом братской могилы стоит густой смрад разлагающейся человечины… Бегло окидываю страшную картину взглядом, затем командую взводу, что нас сопровождает, уходить. Петра рвёт. Впрочем, то один, то другой солдат отбегает к обочине натоптанной тропы и сгибается пополам… Возвращаемся. Но меня всё ещё гнетёт ощущение, что это далеко не всё…
– Что с этими делать будем? С собой возьмём?
– Погоди, Петя. Пусть пока стоят. Надо подумать. Я тут пройдусь…
Он кивает, ещё бледный от увиденной в лесу картины. Затем берёт у кого-то из солдат флягу, жадно пьёт воду. А я иду по аккуратным дорожкам, выложенным камнями и посыпанным песочком… Песком… Они таскали его из оврага, где лежат мертвецы? Я не заметил, чтобы там были какие-либо следы от лопат. Может, под трупами? Не похоже. Очень вряд ли. Но всякое может быть. Подхожу к огороженному жердями то ли загону, то ли выгулу, усеянному свинячьим дерьмом. Всего три свиньи? Точнее, подсвинка. Им по полгода. Вряд ли больше. А выгул-то здоровый. И кроме свиного навоза другого нет.
Это что?! В борозде, пропаханной рылом, что-то торчит. Подхожу ближе, тщательно выбирая, куда ступить, и вдруг ощущаю, что под ногами пружинит… Яма?! Переворачиваю длинное корыто. Мать моя… Оно стоит на решётчатом основании, и из-под которого на меня смотрят глаза…
– Петя!!! – истошно, во всю глотку ору я, вырывая изо всех сил толстые, в ногу взрослого мужчины, брусья, из которых сложена решётка.
Пятьдесят человек. Все – молодые девчонки. Мужчины – в овраге… Они отказались служить подстилками для офицерья. Поэтому их и загнали в подземную тюрьму и не кормили. Только давали воду. Никто не мог сам идти, кое-кто уже впал в кому. Подобное я видел только в кадрах кинохроники.
