Герман Романов - Спасти Каппеля!

— Вы учитываете грядущую распутицу, Лев Давыдович? Ведь она остановила наших бойцов в прошлом году, как раз почти на этих самых позициях?! Там будет грязь непролазная!

— Повторения не будет, Владимир Ильич! Сама история не любит таких повторений! — твердо сказал Троцкий, хотя в душе испытывал большие сомнения. Летом Деникин перешел в наступление, и его войска дошли до Тулы. Как бы и сейчас такого опять не вышло. Отсидятся за грязью непроходимых дорог, а потом рванутся вперед, и уже до самой Москвы. А из Сибири пойдет еще одна армия, и если беляки соединятся…

— Но ведь сразу после того, как мы заключим с белыми перемирие, англичане требуют принять их условие созыва конференции на Принцевых островах, для обсуждения будущего России, — на последних словах голос Троцкого зазвучал весьма ехидно.

— Нам нужно удержаться у власти любой ценой! Мы пережили похабный мир в Бресте, переживем и это перемирие, и британское посредничество, — Ленин горячо говорил, не обращая внимания на собеседника, который заметно морщился — Троцкому напоминание о мире с немцами в Бресте два года назад сильно не понравилось. Ведь именно он тогда здорово подгадил Ильичу, сорвав переговоры своим лозунгом: «Ни мира, ни войны, а армию распускаем». Сильно навредил, еле у власти удержались.

— Мы воспользуемся межимпериалистическими противоречиями, и им станет не до нас. Англичане и американцы не дадут японцам заграбастать Сибирь, а потому те к лету начнут убирать свое воинство, с которым пока мы воевать не в силах. И как только японцы уберутся, тогда и нанесем удар. Да, вот еще — необходимо объявить о создании Сибирской советской республики, и тогда мы сможем спокойно отпереться от всех обвинений по поводу нарушения перемирия.

Троцкий восхищенно посмотрел на Ленина — что и говорить, но «Старик» гениальный политик и великолепно чувствует конъюнктуру момента.

— «Союзники» передерутся между собой за богатства юга, а белые станут там разменной монетой. Пусть порежут шкуру неубитого медведя и окончательно разлаются между собой. Тогда им будет не до помощи. А в мае мы сосредоточим против Деникина миллионную армию и скинем его с казаками в море. Повод для этого всегда найдется. А грузинские меньшевики и азербайджанские мусаватисты нам в этом только помогут, они сами с большой радостью ударят в спину Деникину.

— А потом…

— А потом мы установим и у них советскую власть, — Ленин просто заткнул Троцкого, не дав тому высказать правильную догадку. Вождь интеллектуально подавлял своих соратников, для того зачастую прибегая к открытым оскорблениям. Того же Льва Давыдовича он иной раз именовал «иудушкой» или «политической проституткой». Но тот совсем не обижался — ленинские формулировки дышали завистливой экспрессией к более молодым соратникам, что напоминали больше шакалов. Потому что иной раз, за спиной, без всякой почтительности, громко называли в отместку злоязычного Ильича «старой сволочью».

— А что делать с Мурманом? — осторожно спросил Троцкий, с затаенной радостью глядя на оживленного вождя — тот просто блистал мыслью.

— Тоже соблюдаем там перемирие, Лев Давыдович, очень строго. Предупредите товарищей! А где там сейчас беляки фронт держат?

— У Медвежьей горы. Железная дорога до Петрозаводска разрушена, перебросить войска мы не в состоянии. С востока, от Онеги, наступать вообще невозможно — дорог нет, везде непроходимая тайга с болотами. А на Белом море у нас совсем нет пароходов — они, что не вывели с собой на Мурман, перетопили да взорвали на Двине.

— Это просто замечательно, батенька! Если на переговорах беляки упрутся, то мы бросим им кость, которой они подавятся. Отведем войска за Свирь и очистим Карелию. Пусть владычествуют над чухонскими болотами, а заодно и восстановят железную дорогу на Мурман.

— Это как понимать, Владимир Ильич? — Троцкий опешил от ленинского предложения. Делать уступки, когда вынуждают, это одно, большевикам тут не привыкать, «Старик» недаром говорит, что настоящий коммунист обязан съесть дерьмо, если нужно. Но просто так отдать? В голове не укладывалось. И тут его мысли прервал зловещий смешок вождя.

— Удивлены, батенька?! А зря! Финляндия давно зарится на Карелию, сейму хочется расширить пределы «державы». А нам тогда зачем мешать — пусть нападают на Миллера, благо их территории, после нашего отхода, соприкоснутся. В этой войне они полностью обессилят друг друга, и тогда придет Красная армия и советизирует их опереточные «образования». Вот так-то, Лев Давыдович. Так что подумайте, как нам быстро отвести войска.

— Это замечательно, Владимир Ильич, я не нахожу слов…

— Не находите? И зря, батенька, вам придется их найти. Немедленно телеграфируйте Сиббюро и лично Эйхе, что ведет переговоры с генералом Арчеговым. Пусть подписывают перемирие на условиях сложившейся на этот час линии фронта. Мы даже готовы отдать юг Карелии до Свири, Петрозаводск взамен отказа от Омска, — Ленин опять забегал по кабинету, зачем-то отдернул штору и с минуту пытался разглядеть покрытые ночной темнотой стены Кремля. Что он там увидел, непонятно, но Ленин повеселел. Затем снова зашагал по ковру, подойдя к Троцкому.

— Наш латыш может дать монархистам какие угодно гарантии, что ему только на ум взбредет. Пусть говорит, что мы уважаем право народов на самоопределение. Пусть у них будет этот, как его — «царь Сибирский». Но никак не император — такое упоминание для нас уже опасно. Слова ничего не значат, как и уступки — все равно мы их будем соблюдать постольку поскольку. Так! А какое время они нам отвели для положительного ответа — трое суток? Ведь так, Лев Давыдович?!

— Уже двое, Владимир Ильич, — Троцкий заулыбался. — Но я прикажу за эти 50 часов всемерно усилить наступление, где только возможно. И отодвинуть будущую границу в нашу пользу. Но только там где это выгодно для будущего наступления. И наоборот — кое-где придется очень быстро отводить войска, гм, ха, гм…

— Вы правильно понимаете политику, батенька, очень правильно. А за два месяца много воды утечет, так что это нам даже на пользу. Они перемирия хотят?! Ну что ж — они его получат!

— Армия на пределе сил, она полностью обескровлена. — Военный министр Арчегов говорил спокойно, однако голос сделался настолько скрипучим, что всем сидящим за большим столом для совещаний стало ясно — командующий еще сглаживает обстановку.

За эти месяцы министры Сибирского правительства уже хорошо узнали манеры и интонации голоса молодого коллеги, а потому переглянулись с озабоченным видом.

Лишь государь Михаил Александрович, сидевший с другой стороны стола, рядом с генералами Фоминым и графом Келлером, сохраняли пресловутое олимпийское спокойствие — просто военные намного лучше знали обстановку. Да, армия обессилена, но красным еще хуже, намного хуже — у них фактически не осталось регулярных частей. Рабочие и партизанские отряды, брошенные в контратаки на наступающие бронепоезда и «маньчжурские» батальоны, понесли чудовищные потери.

— Нам нужно время на приведение войск в нормальное состояние, провести необходимые реформы и перевооружить армию, сформировать нормальные кадровые дивизии, в конце концов. Потому передышка настоятельно необходима…

— Я полностью согласен с вами, Константин Иванович, — Вологодский выступил первым в поддержку командующего, хотя это было обычно против его правил, премьер-министр, по обыкновению, дожидался, пока свои мнения не изложат все члены правительства. И лишь потом, с учетом всего изложенного, высказывался окончательно, подводя итоговую черту.

— Мы наступаем чудом, и если бы не имели открытой поддержки японцев, то ситуация стала бы просто катастрофичной. Но вот условия заключенного перемирия, на мой взгляд, несколько жестковаты.

— У меня не было выхода, Петр Васильевич. Омск нам ничего не давал, кроме лишних потерь и головной боли. Да, красные не признали наших притязаний на верховную власть в обновленной России, как его величество Михаила Александровича в качестве императора, — Арчегов коротко поклонился в сторону «царя Сибирского».

— Но против монархической Сибири они не имеют ничего против. — Тут генерал ухмыльнулся, лицо исказилось торжествующей гримасой.

— Лишь бы мы действительно являлись независимыми. Эйхе с кислой рожей заявил мне, что ленинское правительство всегда выступало за право наций на самоопределение. Деваться им некуда, господа, но у них есть пространство для политического маневра, и вы знаете почему.

Министры переглянулись и засопели. Последние недели политический нажим со стороны «союзников» резко усилился. Им хотелось видеть новые, не большевистские государственные образования отнюдь не монархическими, а «демократическими». А потому Вологодскому пришлось изрядно полавировать, сглаживая острые углы.