Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II
А как хорошо начинался этот день! Улицы были спокойны, ещё ничего не зная, Москва жила обычной суетливой столичной жизнью. Трамваи, троллейбусы и автобусы шли переполненными, развозя жителей по местам воскресного отдыха. Подальше от городской духоты и поближе к озёрам, прудам и берегу реки.
Десять часов утра. С улицы раздался весёлый смех, и Мареева машинально выглянула в окно. По Знаменке куда-то шла компания юношей и девушек. Одна счастливица, цокая каблучками, увлечённо поедала эскимо, а её парень рядом так и норовил «случайно» коснуться руками плеч и бёдер подруги.
Они шли по улицам, такие легкомысленные, свободные и весёлые! Болтали, смеялись и радовались. Впереди вся жизнь, вечная молодость и обязательное всеобщее счастье.
Полина включила радио послушать последние известия. Ну что же: «… Правительство Германии выразило своё сожаление и заявило о готовности компенсировать людские потери и материальный ущерб, причинённый бомбардировкой».
Слабо замаячила надежда, Мареева встрепенулась и вновь поникла, вспоминая, что уже слышала, как немцы извинялись за ошибочный налёт на Дублин. Ирландцев Гитлер старался не раздражать.
Что делать? Ожидание этого Арнимова становилось всё более невыносимым.
Ещё очень далеко от неё двигался по железной дороге поезд, спеша к Москве и, несмотря на задержку, обещая быть в столице к ночи. Время в пути – на пару часов меньше суток.
…Проснувшись около полудня, Майя вышла в неширокий коридор, где оживлённо разговаривали два командира. Она прислушалась: на станции Красное военные слышали, как диктор сказал, что в полдень по радио передадут сообщение чрезвычайной государственной важности. У репродуктора уже собирались взволнованные люди, а тот вдруг начал передавать одни бравурные марши, ревущий рокот которых ещё больше взвинчивал толпу.
Вагон качался, колёса стучали, и пассажиры постепенно приближались к Смоленску. Ненашева смотрела в окно. Вот мелькнула вывеска «Катынь», а дальше пошёл унылый пейзаж. Бесконечно бегут мимо леса, лишь мелькает, петляя, дорога, то приближаясь к железнодорожному полотну, то вновь прячась за деревьями.
– Давайте знакомиться? Меня зовут Иван, а это – Андрей.
Разговор командиров как-то угас при виде хорошенькой, но почему-то грустной девушки.
Майя молча посмотрела на лейтенантов. Высокие, но с размашистыми движениями рук, резким запахом одеколона и громкой речью.
– Ой, какая гордая! Как же тебя звать?
– Девушка, давайте погрустим вместе!
Мысленно она поставила рядом своего Максима, усмехнулась получившемуся сравнению и захлопнула дверь в купе прямо перед носом бесцеремонной парочки.
– Что, пристают? – очнулся Фёдор, он почти не спал, так, подрёмывал.
– Да, пристают.
– Ты красивая, дочка.
Поезд подошёл к Смоленску, и в коридоре вдруг резко захлопали двери, послышался топот множества ног, раздались громкие голоса. Майя посмотрела, как машинально придвинул к себе вещмешок сопровождавший их сержант. Что же такое лежит там?
– Что случилось? – Она тоже вышла из купе.
– Война! Молотов выступает.
– Как, с кем? – Её сердце от страха упало в пятки.
– Известно с кем! С заклятым другом, Германией!
– Матка бозка! – произнесла мама и осенила себя крестом.
– Ничего, дочка! Били мы уже этих колбасников и ещё раз побьём!
В Вязьме, где паровоз минут двадцать набирал воду, они попали на митинг железнодорожников. Глаза немного рябило от обилия кумача, а с трибуны, где менялся один оратор за другим, доносилось:
– Новоявленных фашистских наполеонов наш народ разобьёт так же, как разбил настоящего Наполеона в 1812 году!
– Грязные фашистские собаки осмелились протянуть свою лапу на территорию нашей священной родины! Пусть пеняют на себя: их ждёт смерть. На удар врага мы ответим тройным ударом!
– Ну, теперь советской власти точно крышка. Немцы – народ серьёзный, коммунистов сразу всех на сук. А мы без жидов эх заживём…
Не только она обернулась, но глаза выхватили лишь пустое место, сразу заполненное толпой.
Паровоз набрал воды из водокачки и двинулся дальше, набирая скорость. Вновь мимо замелькали станции, деревни, поля, стены деревьев зеленеющего леса.
Мареева слушала обращение Молотова на улице. В управлении не сиделось, душно ей было, и не одной. Пусть там другие выясняют, кто прошляпил, кто не доложил и кто больше всех виноват!
Сейчас надо быть вместе с народом. Среди простых людей. Слушать, что скажут они, быть всегда вместе, в горе и в радости. Очень тяжёлая будет война. Не люди, а нелюди, винтики огромной бездушной машины напали на её страну.
«Граждане и гражданки Советского Союза!»
Сразу всё замерло. Оцепенело. На лицах растерянность. Что это, шутка? Нелепый дурацкий розыгрыш?
Женщина, стоя перед репродуктором, рыдала[229].
– У неё муж на западной границе. Пограничник. Надо же, позавчера только уехал.
– Гражданка, да успокойтесь наконец! – начал сердито выговаривать ей парень лет восемнадцати со спортивными значками на груди. – Двух месяцев не пройдёт – и он вернётся! Героем! Орденоносцем!
– Цыплёнок ты, вон шея тонкая! – бросил ему немолодой усач. – Горя ещё не видел! Ой, беда-то какая! – В его глазах стояли слёзы.
– Зато теперь мы им дадим! Теперь немецкие рабочие точно поднимутся и свернут кровопийцу Гитлера!
– Ох, наверное, сами и начали.
– Скажешь, что и города сами бомбили. Соломин, ты что, пива перепил? Думай, что за дурь несёшь!
– А что, ты вспомни, как с финнами было дело! Небось принялись по-тихому молотить Румынию, а отсюда бои и разгорелись. Но не знаю, как немцы могли прорваться в СССР. Явно вредительство или что-нибудь другое.
– Нет, ну вы слышали новость?! Вот будет номер, когда наши их взгреют!
* * *Солнце уже медленно опускалось к горизонту, когда мимо окна вагона промелькнула вывеска «Одинцово». Скоро Москва.
И вот Белорусский вокзал. Поезд, подойдя к перрону, несколько раз дёрнулся и остановился.
Выйдя из вагона, гражданка Ненашева начала озираться. Максим же обещал, что здесь их обязательно встретят. Но никто не подошёл, а Фёдор, что-то буркнув на прощание, ушёл по своим делам.
Неласково встретила их столица. Впрочем, погода радовала – к вечеру зной ослабел, и стало полегче. Освещение уже включили, но солнце, закатившись за горизонт, ещё напоминало о себе заревом.
– Майя Ненашева? – Высокий военный, подпоясанный ремнём с портупеей, подошёл к двум одиноким женщинам, молодой и пожилой.
– Да.
– Документы при вас?
– Да, – вновь подтвердила она и нарочито медленно, чтобы скрыть дрожь в руках, протянула паспорт.
– Мне поручено вас встретить. Пойдёмте, у вокзала нас ждёт машина.
– Твой майор, похоже, большая шишка, – прошептала ей на ухо мать.
Но она заметила безразличные глаза шофера. Ему всё равно, куда и кого он везёт. Здесь, в Москве, они всем чужие.
После недолгой езды по улицам эмка, сделав несколько поворотов, остановилась перед старым, ещё дореволюционной постройки зданием. В управление их, естественно, не повезли, а воспользовались одной из квартир для оперативных целей, разбросанных по всей Москве.
Кухня была очень большой. Такое впечатление, что тут раньше была огромная квартира, а потом кто-то по неведомой прихоти взял и возвёл стену, отгородившую от остальных две комнатки метров десять-двенадцать и огромное место, куда стащили газовую колонку, плиту, мойку, ванну, стол и внушительный дубовый буфет, потемневший от времени, весь в пятнах облезшего лака.
Чёрная тарелка репродуктора, закончив пересказ новостей, теперь передавала какой-то бравурный военный марш.
Майя не знала, что позавчера здесь переодевался Леонов, идя на встречу с агентом, служившим в германском посольстве, который сообщил ему о приказе на полную эвакуацию и уничтожение документов.
– Извините, одну минуту. – Женщина средних лет в форме капитана РККА с орденом на груди разговаривала с кем-то по телефону. Её лицо сразу внушало доверие, пусть она немного хмурилась, зато глаза улыбались.
Мареева выглядела очень встревоженной. Содержимое конверта вызвало эффект «бомбы», и если она рванёт, то нет никаких гарантий безопасности людей, хотя бы видевших этот текст на нескольких страницах.
– Вы читали эти документы?
– Нет, Максим сказал, что это может мне серьёзно навредить.
– Вы его любите?
– Да.
– Тогда расскажите мне о нём очень подробно.
Майя задумалась, что же в Ненашеве волновало и смущало её так сильно? Она нервно сглотнула.
– Мне кажется, что он не тот, за кого себя выдаёт. У него манеры как у полковника!
– Значит, вы ничего не знаете о его прошлом?
– Он не рассказывал. Зато Максим умеет предвидеть будущее.
«Ещё как! Интересно, сказать ей или нет?» В конверте находилась адресованная лично ей записка с очень верным прогнозом реакции её начальства на документ. О том, что существует секретный приказ Гитлера, известный ограниченному кругу лиц, агентура донесла ещё в январе 1941 года, но получить доступ к секретным документам немцев никому из разведчиков не удалось[230].
