Максим Казакевич - Двое из будущего
Я в тон ему съехидничал:
– А зови. Но только ты потом не обижайся, если они отсюда на карачках уползут.
Мальцев от досадного бессилия даже сплюнул. Он-то успел посмотреть, как молочу по груше.
– Вот что ты за человека такой, Иваныч! – в сердцах воскликнул он. – Не умеешь ты с людьми общий язык находить.
– Умею, Степан Ильич, умею, – уверил я его. – Да только сто тысяч всяко больше будет твоих предложенных тридцати. Ты не обеднеешь, а у меня эти деньги не пропадут. Сам понимаешь, куда я их пущу.
– Да тьфу на тебя, – в очередной раз сплюнул Мальцев и сердито замахнулся на меня кулаком. Но вовремя передумал и бить не стал, махнул на меня рукой, да и присел на стульчик, доставая из кармана дорогие папиросы. Раскурился от дрожащего пламени спички, сделал несколько глубоких затяжек.
– Ладно, черт усатый, давай ни тебе, ни мне. Пятьдесят!
– Восемьдесят, – сделал я встречное предложение, присаживаясь рядом. Ильич скосился на меня утомленным взглядом.
– Шестьдесят.
– Семьдесят.
– Шестьдесят пять!
На этой сумме мы и остановились. Торги завершились. Осталось только выбрать дату и место венчания. И в этом вопросе я целиком положился на Ильича. После того как он уехал со своими сыновьями, и при этом оставив свою драгоценную дочь, он через пару недель прислал письмо, где говорил, что венчание будет проходить в московской церкви Успения Пресвятой Богородице на Покровке, а срок назначил на конец сентября. Я был не против, о чем ему в ответе и написал.
А Марина, ставшая заложницей отцовской воли, казалось, смирилась со своей судьбой и стала потихоньку привыкать к роли будущей жены. Впрочем, свои феминистические заскоки она никуда не дела, и иногда выкидывала такие вещи, от которых Зинаида тихо приходила в ужас. Например, по утрам, выйдя из своей комнаты, она присоединялась ко мне за завтраком и как настоящий мужик сосредоточенно просматривала газеты, прихлебывая из фарфоровой тонкостенной чашки крепкосваренный кофе. Или однажды, передразнивая меня за тренировкой, попыталась пнуть тяжелую грушу. Ногу, конечно, отбила, синяк был потом изрядный, но она даже не пискнула, сжала в тонкую полоску алые губки и с гордым видом удалилась. Потом я ее пожалел, погладил ушибленную ножку, подул на синяк. А для того чтобы она не скучала пока я упражняюсь с Орленком, да Семеном Истоминым, показал ей то, что сам помнил из йоги. Показал просто так, не ожидая, что она последует моему совету, а удалится из зала, обозвав меня дураком, но я ошибся. Уже две недели к ряду она старательно пыхтела на полу, пытаясь изобразить простейшие ассаны. Видя старания моей будущей супруги, я ее похвалил и пообещал, что если она выразит свое желание, то я смогу выписать из самой Индии настоящего йога. Вот тогда она сможет попыхтеть по-настоящему.
В середине июля выпала мне возможность встретить на вокзале того самого казачка, о котором мне говорил Истомин. Ранним утром, стоя на перроне с Семеном и поеживаясь от утренней прохлады, мы поджидали прибытия паровоза. Он уже был близко, пыхтел белым дымом невдалеке, сбрасывал скорость и свистел пронзительным гудком. Подкатил медленно, обдав встречающих клубами пара, да и остановился.
– Какой у него вагон? – спросил я у Семена. Но тот лишь пожал плечами. – Ты его узнать сможешь?
– Он меня узнает, – заверил мой тренер сабельного боя.
Из вагонов высыпали люди. Разного социального статуса и разного достатка, кто в богатой одежде, кто в откровенных обносках. Шумная толпа за секунды заполонила узкий перрон, да и прошла мимо нас, обдав застоявшимся запахом немытых тел. Люди разошлись, а мы так и остались стоять на перроне, некого не встретив.
– Он не приехал, – предположил я.
– Не может быть, – ответил Семен. – Он в телеграмме точно указал на каком паровозе прибудет и когда. Мы его просто пропустили.
– Ну и как нам теперь его искать. У него адрес наш есть?
– Есть, я ему сообщал.
Я недовольно поежился.
– Ладно, Семен, поехали. Нечего здесь торчать. Может быть сам нас найдет.
И мы развернулись, чтобы уйти с перрона, но тут, словно как в дешевом кино нам под ноги брякнулся туго набитый сидор. Мы остановились, в недоумении задрали головы в поисках источника беспокойства. И увидели споро спускающегося мужчину в обычной армейской гимнастерке, перепоясанной кожаным ремнем и портупеей, в папахе, залихвацки заломленной на бок, из-под которой нахально выглядывал накрученный чуб. На гимнастерке темно-синие погоны с алой цифрой "13". Вот он спустился на перрон, подобрал лихо брошенный мешок за лямки и выпрямился.
– Он? – спросил я Семена. Он мне кивнул.
А между тем, казак и сам нас вычислил. Он распрямился гордо, одернул мятую гимнастерку и улыбнулся нам как старым добрым друзьям.
– Ваше благородие, Семен Семеныч? – спросил он на всякий случай Истомина. И получив утвердительный ответ, расплылся в улыбке еще больше. – Прошу простить меня, уважаемые господа, проспал…. Всю ночь публику развлекал, анекдоты травил, да чаи гонял.
Казак обладал высоким ростом, чуть выше меня. Не слишком широк в плечах, но весьма ловок и силен, по крайней мере, мне так показалось. Волевой подбородок, острый кадык и черные как смоль усы, нафабренные и подкрученные по нынешней моде. И глаза веселые, озорные, словно бы передо мной стоял не боевой казак, а мальчишка десяти лет, способный сорваться в любую авантюру по первому зову.
– Что ж, рад прибытию, – сказал я и протянул ладонь, представляясь. – Василий Иванович Рыбалко, это я вас пригласил.
Он с готовностью крепко пожал руку.
– Серафим Иванович Озирный, казак Донского тринадцатого полка. Господин хорунжий писал, что мне надобно с кем-то тут подраться?
– Не подраться, а показать, как ты с шашкой управляешься, – вставил недовольно Семен.
– Ну, так я и говорю….
– Ладно, не препирайтесь, – осадил я людей. – Ты, казачок, хватай свои пожитки и пошли с нами. Мы тебя отвезем к нам, в комнату поселим. Отдохнешь с дороги, отоспишься, а завтра продемонстрируешь нам все на что способен. Семен Семенович говорил, что ты ловко рубишь шашкой и если это так, то есть у меня к тебе одно интересное предложение.
– Это ж какое? – не удержался Серафим Озирный. – Подраться с кем-то? Зубы посчитать обидчику? Так это я с удовольствием. А если порубить, то я не согласный на это душегубное дело. Ваше благородие, вы мне об этом ничего не писали.
Пришлось его заверить, что ни на какое черное дело мы его не подбивали. Вроде успокоили, дав честное слово. Отвезли его в комнату при снятой для нужд компании квартире, устроили. Пока везли его по Питеру, Серафим восторженно, как мальчишка разглядывал город, дивился красоте и богатству. Уговаривал нас провезти мимо крылатых львов, потому как много слышал о них в вагоне, но мы не пошли ему навстречу. Слишком уж большой крюк получался. Потом, как-нибудь…. А красот и так по пути хватало.
А утром следующего дня Истомин привез его ко мне домой. Его уже с нетерпением ожидал не только я, но и Василий Орленок, который горячо желал познакомиться с тем, кто мог играючи порубить любого соперника.
Серафим удивленно прошелся по моему дому, разглядывая каждый угол. Такого богатства ему видеть в прошлом не приходилось. Мельком взглянул в мой спортзал, где стояли тренажеры, но ни чего не поняв, не проявил ни малейшего интереса. Но зато когда его вывели во внутренний двор и он узрел лежащие на лавке затупленные шашки, то сразу же преобразился. Встрепенулся довольно, в предвкушении потер ладонями.
– О-о, знакомые шашечки, – весело сказал он, оборачиваясь к Истомину. – Ну-с, что надо делать?
– А ты, Серафим, возьми-ка одну из них, да и покажи господам, что вояки из них никакие. Докажи, что я не зря о тебе всякого хорошего понарасказывал.
– Что ж, это я с превеликим удовольствием, – ответил казак и, подобрав ближайшую, легонько взмахнул, пробуя оружие на баланс. – И кто будет первый?
Орленок вызвался быть первым. С легкой опаской он встал наизготовку и сделал застенчивый и смазанный выпад. Который Серафим с непринужденной легкостью отбил.
– Ты не стесняйся, солдатик, руби что есть мочи.
– А если задену? Покалечу ведь.
– Ну, так и черт со мной, не жалко. Руби, говорю, чего как телок молочный в титьку мордой тычешься?
После этих слов Василий и рубанул от души. Вложил в замах всю молодецкую силу что была, да и опустил клинок на голову казака. И вроде быстро у него все получилось, и рука не дрогнула, однако ж, шашка, скользнув по плоскости клинка соперника, провалилась в пустоту и, не встретив преграду, ушла вниз. И Василий по инерции сделал шаг, где и почувствовал безжалостное прикосновение стали к спине.
– Еще раз, – потребовал Серафим. – Только без дури.
Уязвленный Орленок распрямился, сморщился и без подготовки снова атаковал. Но и в этот раз у него ничего не получилось, он и сам не заметил, как жесткое ребро шашки противника снова уперлось в спину.
