Александр Чернов - Одиссея Варяга
Ошивавшийся неподалёку на катере американский репортёр Джек Лондон посчитал это жестом русской команды, и с тех пор фотографию голых французских ягодиц на "Паскале" с подписью: "Ответ русской команды на японский ультиматум" можно видеть во всех фотоальбомах, посвященных Русско-Японской войне, сразу после фотографии лежащей на борту "Асамы". В редакции его сообщение дополнили "историей" о том, что я якобы достал револьвер и готовился отстреливаться с борта "Паскаля". Две недели спустя они, конечно, дали опровержение в пять строчек, но даже и сейчас – столько лет спустя – находятся желающие узнать подробности этой мифической истории и просят показать на фотографии, какой из голых задов мой.
Хотя еще в нашу первую встречу с Лондоном на борту "Паскаля", куда он двумя днями позже прибыл взять у меня интервью, я ясно ему сказал, что в момент переговоров я и все остальные русские моряки были внизу, дабы избежать инцидентов. Позже, уже во Владивостоке, он извинялся за невольно пущенную им газетную утку, но эту птицу если выпустишь – уже не поймать.
Узнав о требованиях японцев по сдаче в плен, итальянские моряки с "Эльбы", дабы не ударить в грязь лицом перед французами и показать свою лихость, пришли на смену караула возле миссии с запасными комплектами формы. Уходящая смена увела с собой на их корабль восемь человек тех, кому дальнейшая медицинская помощь могла быть оказана и в корабельном лазарете.
К вечеру вернулись курьеры из Сеула с документом за подписью полномочного министра иностранных дел правительства Кореи, подтверждавшем право японцев брать в плен русских на территории Кореи. Французы и итальянцы заявили, что на их кораблях русские находятся вне юрисдикции Кореи и являются не комбатантами, а гостями. Того пообещал попросить сухопутное командование укоротить норов зарвавшегося Исикуро. Как бы извиняясь за блокирование порта, он пообещал отпустить в Россию по мере выздоровления всех пленённых в Чемульпо в обмен на их обещание не участвовать в этой войне. Покидая внешний рейд, его корабли оставили двадцать четыре паровых катера для скорейшего поиска и расчистки безопасного фарватера. Чем они сперва и занялись, причем с интенсивностью заправской пожарной команды, а потом, когда эта небезопасная работа была выполнена, переключились на помощь в высадке войск.
Я два раз выходил на катере с "Паскаля" наблюдать за действиями японских тральных сил. К их катерам на подмогу следующим утром подошли еще и шесть миноносцев, а позднее еще два. Поутру они связывались попарно пятидесятиметровым тросом с закреплённой посередине десятиметровой секцией противоторпедной сети с "Асамы". А потом методично, вплоть до самой темноты, "утюжили" водную гладь. Мощности катерных машин для срыва с якоря мин не хватало, поэтому при обнаружении мины они высылали к ней третий катер, ныряльщики закрепляли на ней несколько динамитных шашек, после чего катера спешно удалялись от места взрыва, утопив трос и секцию сети. У миноносцев работа шла более споро, и часть мин они просто оттаскивали на мелкое место, где они сами собой всплывали вследствие достаточной для этого длины минрепа. Японцы их потом расстреляли из митральез. В целом действия японских моряков можно признать эффективными, за исключениием, пожалуй, большого количества простуженых ныряльщиков, о которых нам рассказывали возвращающиеся из госпиталя товарищи.
Японцы обвеховали район вокруг затонувших "Сунгари" и "Чиоды", и деятельно тралили только его. Отсюда я сделал вывод, что мой разговор с командирами стационеров стал неприятелю известен. Что и подтвердилось дополнительно, когда командир французского крейсера Сенес сообщил мне через четыре дня после нашего боя, что японцы все наши мины уже обезвредили, общим числом около десятка, и поутру он может сниматься с якоря. Его интересовали мои дальнейшие планы, и чем он может нам еще помочь. Я же не смог тогда ему ничего вразумительного ответить, ибо был слишком подавлен тем фактом, что моя ненужная чрезмерная откровенность помогла противнику завершить тральные работы не за неделю или даже больше, а всего в трое суток.
Необходимо, однако, отметить еще один момент. Когда мы стояли в порту в ночь до боя, неподалеку от нас болталась на якоре и какая-то корейская джонка. Если бы не вонь рыбы, которую там готовили, я и не запомнил бы этого факта. Потом я видел этот же двухмачтовый кораблик у берега, когда мы высаживались после гибели канонерки, и кто-то из наших моряков удивился тогда глупости и беспечности корейцев, которые спокойно стояли на отмели почти что в границах зоны морского боя. Каково же было мое удивление, когда я в третий раз увидел эту грязную посудину в момент, когда к ней подошел и пришвартовался катер с японского флагмана! Мы с капитаном Сенесом связав все эти факты пришли к выводу, что все время рядом с "Корейцем" и "Варягом" находился японский соглядатай. И, по видимому, его сведений о наших действиях до боя и во время оного, хватило японцам для решения о тралении лишь одного участка фарватера.
А затем нас ждал тягостный удар. Наш добрый хозяин, командир "Паскаля", пряча глаза передал мне газеты, в которых сообщалось, что все жертвы наши оказались, увы, напрасными. Наш красавец "Варяг" погиб в море, затонул от полученных в бою повреждений. Причем из всей кают-компании уцелел лишь младший доктор. Состояние как офицеров так и команды нашей было тяжелым. Французы, спасибо им, поддерживали как могли. Но что это было нам, глядящим на радостное оживление врагов, хозяйничающих на рейде и в порту. Один из моих офицеров едва не свел счеты с жизнью… Бог отвел. Осечка приключилась…
К концу недели нашего сидения на "Паскале", а Сенес не спешил с уходом, так как меня заботила проблема наших раненых, в порту было уже не протолкнуться от японских транспортов. Причем высадку они поначалу вели, как я уже писал, и в бухте Асан, несколько южнее порта. Расстояние от нее до Сеула немногим более двадцати километров, причем две трети пути по вполне приличной грунтовой дороге.
Вскоре мы увидели среди входящих транспортов и вооруженные пароходы под военно-морским флагом, что навело меня на мысль о том, что флот так же включился в десантную операцию ради ее ускорения. Появление в порту нескольких крейсеров с палубами, забитыми солдатами, немедленно начавшими переправляться на берег, окончательно убедили меня в том, что японцы сумели в тайне от нас подготовить к десанту такое множество войск, что для их переправы им уже не хватает пароходов. Стационеры один за другим покидали Чемульпо. Проход был вполне свободен и обвехован. Я лично был свидетелем только одного инцидента с японским транспортом на фарватере, который течением и ветром навалило на корпус "Сунгари". Но он был уже пустым, собственно говоря, именно большая парусность борта и сослужила ему недобрую службу. Однако площадь повреждений была невелика, и через несколько часов он уже ушел из Чемульпо своим ходом.
Но пришел и на нашу улицу праздник. Примерно еще дней через десять до нас достигли известия, что "Варяг" наш цел и появился во Владивостоке! И как появился! При чтении вслух на гостеприимной палубе "Паскаля" газеты с рассказом об этом событии, с красочными деталями и подробным описанием трофейных крейсеров, которые планируется назвать "Корейцем" и "Сунгари" в честь "героически погибших, но не сдавшихся, несмотря на подавляющее превосходство противника, русских кораблей", мало кто смог сдержать слезы.
В то же время была обнародованна инициатива Руднева о безусловном обмене пленных "всех на всех". Так как японцы все одно не могли без скандала воспрепятствовать нашему отбытию на "Паскале", они, как мне показалось, с облегчением согласились.
"Паскаль" отправился во французский Индокитай с промежуточным заходом в Шанхай. Здесь мы распрощались с гостеприимными хозяевами, оставив свои автографы на сигнальных шарах с "Варяга". По словам капитана Виктора Сенеса, он собирался передать их в военно-морской музей Тулона. Вообще, расстование наше было братским и трогательным.
В Шанхае д.с.с. Павлов опубликовал в газетах письмо министра иностранных дел Кореи о правах японских войск и свой комментарий о том, что теперь Россия имеет все юридические основания считать корейские территориальные воды районом боевых действий.
Наши сомнения на счёт дальнейшего образа действий – в Артур через Чифу или в Одессу – разрешил русский консул в Шанхае Дмитриевский, сообщивший нам, что по просьбе Руднева все мы уже заочно включены в состав экипажа нового "Корейца", я назначен его командиром, а в мое отсутствие старший офицер исполняет мои обязанности. Нам надо было попасть во Владивосток как можно скорее, а кратчайший путь лежал через Порт-Артур. Так как телеграфное сообщение с Порт-Артуром действовало, мы договорились о том, что нас в Чифу заберут истребители. Туда они за нами и пришли – три контрминоносца "шихаусского" типа, на которых все мы, хоть и без особого комфорта, но разместились…
