Белла чао (1943) - Николай Соболев

— Будеш вриснуо — заклачу те!

И выдернул кляп.

Я докашлял и прошипел:

— Grune Scheisse! Schweinehunde!

И пошел дальше сыпать на немецком:

— Дети обезьяны и верблюда! Бетон вместо мозгов! Плоскостопые декаденты! Какой кретин доверил вам оружие? Как вашу стаю линялых попугаев вообще взяли на службу?

Ремарка на немецком читал еще Сабуров, тайком, вот и пригодилось. Но жить захочешь, еще не то вспомнишь:

— Вас бы не приняли даже мойщиками трупов!

Когда секундное замешательство грозило закончится, я резко выдохнул и уже спокойнее, но все еще раздувая ноздри, отрывисто выплюнул:

— Я фенрих Вальдемар фон Рененкампф! Кто старший?

Дернулся чернявый парень, с синими от небритости щеками.

— Старший ко мне, остальные отойти на двадцать шагов!

А когда угадал среди ловцов неуверенность, злобно добавил:

— Что, ссышь, что связанный загрызу? Давай, кладбище кислой капусты, шевели задницей, у нее большие неприятности!

Никто на двадцать шагов, разумеется, не отошел, но старший приблизился.

— Ну, смотри сам. Вы только что сорвали операцию Гестапо. Меня внедряли к бандитам год! И сейчас нам нужно спасать ваши дурные головы, изъеденные раком!

— Складно врешь. Ты по-сербски лучше говоришь, чем на немецком.

— А на русском еще лучше, чем на сербском. На английском и французском, правда, похуже.

— Все равно врешь.

— Да чтоб мать тебя в чебуреке узнала! Год!!! С санкции самого Мюллера! Год внедрения! Два человека погибли! Кретины… — завыл я, извиваясь червяком, да так, что чернявый отодвинулся.

— Короче, камрад, у нас есть два пути, — уже спокойнее продолжил после воплей. — Первый: вы тащите меня к своему начальству, где все подтверждается и вы получаете полную жопу скипидара и почетное звание рядового исправительного батальона на Восточном фронте. Второй: дым в трубу, дрова в исходное, срочно возвращаете меня обратно, пока ночь не кончилась. Вы там никого больше пришить не догадались?

— Не… — чуть было не ответил чернявый, но тут же поправился. — Давай-давай, ври дальше.

— Идиот! Мне что, справку от Тито предъявить, что у него не служу? Или зольдбух с подписью Мюллера?

Старший заколебался и оглянулся на застывших неподалеку — кто в недоумении, у кого прищур жестокий, но растерянности нет, ждут решения командира. Сейчас проще всего зарезать меня и концы в воду, да только среди них информатор гестапо, и наверняка не один. Прикажешь прикончить — прикончат, но заложат и привет, не отмоешься.

— Макс, — шагнул к нам обладатель бычьей шеи, — давай к Якобсу, пусть он решает.

Перевалить ответственность на вышестоящего — святое дело, Макс просветлел лицом, глянул на часы и скомандовал развязать мне ноги.

— Im Laufschritt Мarsch!

Господи, как я бежал, как я бежал! Быстрее всей группы, да еще подгонял их, обзывая ленивыми тюленями и мечтательными кенгуру! После двух моих падений, когда я не удержал равновесия, мне развязали и руки, но оставили веревку вокруг пояса, которую держал конвоир.

Не лишил себя удовольствия пропустить между нами дерево — немца дернуло и приложило об ствол.

— Вставай, безглазый гамадрил! — поднял я его за шкирку. — Бегом!

Не знаю, сколько мы неслись по хмурому ночному лесу, но вскоре нас окликнули, опознали и привели на середину небольшого лагеря, человек на тридцать-сорок. Разбудили Якобса и он, мрачно щуря со сна глаза, выгребся к нам.

— Цугфюрер! — сдавленным голосом доложил Макс. — Взяли командира партизанской группы, он утверждает…

Дальше пошло шепотом, но рожа Якобса все больше вытягивалась. Еще бы, подчиненный подкинул проблем, вместо того, чтобы разрулить их самостоятельно. Пока они там переговаривались, я краем глаза разглядывал немцев и пытался определить их численность. Видимо, три десятки, одна из них наши гости, плюс несколько человек при командире отряда. Всего тридцать пять-сорок, обмундирование точно партизанское, кто во что горазд и как бы не снятое с убитых и пленных. Ботинки, кстати, у всех тоже одинаковые. Вооружение — маузеровские карабины, пяток шмайсеров, пулеметы МГ и «зброевка».

Якобс выслушал Макса, потом меня.

— Пожалуй, я передам тебя по команде.

Я скрипнул зубами:

— Если вы не вернете меня обратно, то немедленно доложите в Белград, в Гестапо, штурмбаннфюреру Клопфу! Он знает меня лично!

При фамилии «Клопф» Якобс заинтересовался, посветил мне в лицо, прищурился и спросил:

— Родственник?

— Это к делу не относится! И у нас кончается время! А я за ваших идиотов один впрягаться не желаю, и доложу начальству все как есть!

— Фенрих, значит? — еще раз оглядел меня командир. — Где учился?

— В Нюрнберге, — ляпнул я, но тут же с облегчением сообразил, что ляпнул правильно.

Мы ездили туда от Федерации на знаменитую стрелковую выставку и облазили по случаю весь центр, восстановленный после бомбежек союзников. Я еще хотел остаться в отеле, а не топать по городу, но президент наш мне и сказал «Все, что ты узнал, выучил или увидел в этой жизни, когда-нибудь тебе пригодится, главное, не ленись, впитывай», спасибо ему за науку.

— Да? И что там стоит на площади у собора?

— Фонтан. Красивый. С золотым колечком. Только оно для дураков, крутить на счастье надо другое, железное.

— Хм…

— Соображай быстрей, камрад. Я не хочу даже думать, что с нами сделают за провал такой операции. Если просто отдадут под суд, считай, повезло. Мне-то пофигу, перебросят в другую страну, а вот тебе, считай, всю карьеру порушат. А уж как Клопф умеет выворачивать наизнанку, ты, наверное, слышал.

— Макс! — принял решение командир.

Чернявый материализовался мгновенно.

— Выбери троих, этому верни оружие и рысью обратно.

Макс умчался, а меня аж качнуло