Кровавое Благодаренье - Валерий Петрович Большаков
В креслах под торшером уединились Рита и Фернандо, толковавшие о тайнах и загадках своего знатного рода.
— Донна Фальер, уступите место супругу! — потребовал я.
Донна томно поднялась, тая в глазах озорную улыбку, и присела — уже на мои колени.
Бразильский гость понятливо улыбнулся.
— Знаете, Мигел… — задумчиво протянул он. — Глядя на вас, я припомнил ту старую легенду о Марино Фальере. Помните? Дескать, старик женился на молоденькой, а некий хлыщ стал ее любовником! Мало того, старый дож никак не мог добиться справедливого наказания для наглеца, уж больно знатен был клан Стено, и тогда он затеял переворот… Романтическая чушь! Фальер всю жизнь воевал ради Венеции, его возмущали бесстыдство и безнаказанность знатных особ, надменных и неприкасаемых. А самое печальное в том, что, не будь предательства, удайся мятеж Фальера, и Венеция, очищенная от скверны, просуществовала бы до наших дней!
— Это политика! — отмахнулась Рита. — Но началось-то всё с Анджолины, девятнадцатилетней красотки!
— Не верю! — сказал я, упрямо выпячивая челюсть. — Слишком всё надуманно и пошло — старый муж, молодой любовник… Трафаретный сюжет!
— Совершенно верно, Мигел! — горячо поддержал меня Фернандо. — Расхожая тема, не имеющая ничего общего с реальностью! Первая жена Фальера страдала бесплодием, вот Марин и женился на другой. Да, Анджолина была моложе супруга, но лишь вдвое — она вышла замуж в сорок пять! Впрочем, и самого дожа нельзя изображать дряхлым — крепкий был старикан, стальную цепь перерубал с одного удара. Да и в диктаторы, донна, наш предок не метил вовсе! Наоборот, он хотел восстановить принципы республики, которые родовитые кланы превратили в фикцию. Фальер не без основания считал, что именно подкупы и круговая порука внутри правящих венецианских элит привели к позорному поражению у Порто-Лонго. Оно, а не балаганный адюльтер, стало последней каплей! И Марин решился на переворот… Причем, заметьте, он не искал союза с аристократами, а опирался на простолюдинов. На Бертуччио Изарелло, офицера с галеры, или на морехода Филиппо Календарио. Оба назначили двадцать старшин, каждый из которых должен был призвать под свое начало сорок человек. Все должны были собраться во дворце дожа в ночь на пятнадцатое апреля — и свергнуть знатных патрициев, чтобы Марин Фальер стал единоличным правителем — как тогда говорили, «правителем с розгой». Но… Кто-то выбрал «тропу Эфиальта»! Изарелло с Календарио повесили на верхнем этаже Дворца дожей с кляпами во рту, чтобы не дать им кричать в толпу, а Фальеру отрубили голову…
— А что же Анджолина? — негромко спросила Рита.
Фернандо грустно покивал.
— Ее изгнали из Венеции, выдав две тысячи дукатов… Некоторые из монет были с изображением мятежного дожа. Вот мы их и храним, как память о достославном предке…
Я выглянул из-за Ритиной спины — все гости собрались вокруг, и слушали Фернандо, даже Лея. Малышка смотрела на Баккарина печально и, как мне показалось, с пониманием.
— А давайте выпьем за дожа! — вдохновилась Марина Сильва.
— Давайте! — подхватила Инна, приседая на подлокотник моего кресла. — Не чокаясь!
Тихо радуясь красавицам и кубку, я допил свое вино.
* * *
Ночью мне захотелось пить. Досадуя, что не оставил на тумбочке стакан «Боржоми», я перевернулся на бочок.
«Утром попьешь…» — шевельнулась ворчливая мысль.
Да куда там… Жажда отогнала сон.
Перебирая — про себя — энергичные выражения, я осторожно сел, боясь разбудить Риту, и накинул свою «ночнушку». Футболка обвисала, застиранная до того, что номер на спине расплылся белесым пятном.
Тапки я не стал трогать, прокрался босиком, на цыпочках, мимо дивана, где посапывала Марина Сильва, и выбрался в коридор. Дону Фернандо с Васёнком мы постелили в столовой, накачав пару надувных матрасов — оба храпуна выдавали рулады хрипяще-хрюкающим дуэтом. Зато в гостиной — тишина. На длинном диване хватило места и Юле, и Лее, и Инне.
«Опять забыли свет выключить!», — насупился я, толкая дверь на кухню. И обнаружил за нею Инку, замершую у окна.
«Хорошистка» вздрогнула, оглядываясь, и слабо улыбнулась, узнав вошедшего. Она тоже изменила привычке, натянув Юлькину ночнушку, чтобы не смущать заезжего дона. Правда, тонкая ткань едва прикрывала «нижние девяносто», а верхние красиво обтягивала, но это уже мелкие придирки.
— Чего не спишь? — спросила Инна негромко.
— Организм сохнет, — неловко пошутил я, доставая из холодильника начатую бутылочку минералки. — Будешь?
Женщина покачала головой, а я выдул полный стакан, и выдохнул. Хорошо!
— Миш… — упал шепот.
— М-м?
— Мне чуть ли не каждую ночь снится один и тот же кошмар… Будто мы с тобой… Ну, как тогда, в семьдесят шестом… Помнишь?
Я молча кивнул. Еще бы мне не помнить… Васёнок тогда совершил первое деление…
— И вот… мы лежим, — голос Инны упал до шепота, — ты сверху… ты вошел в меня… и вдруг рассыпаешься!
— Рассыпаюсь? — озадачился я.
— Да! В черную и серую пыль! Это… Это так страшно! И отчаяние такое, и тоска… И я теперь вправду боюсь, что однажды ты… только не во сне, а наяву… рассеешься…
Я обнял подругу и привлек к себе. Инку потряхивало, а соски оставались мягкими — женщине было не возбуждения, ее реально мучал страх.
— Не бойся, — мой шепот самому себе показался неубедительным, — не рассыплюсь…
Я ласково сжимал Инкины бедра, вминал ладони в упругую попу, отвлекая подругу от пугающих видений, вот только в душе завивался морозящий холодок.
«А что случится с тобой в „Гамме“, — подумалось мне, — двадцать второго октября две тыщи восемнадцатого года, в первом часу ночи?..»
Глава 14
Понедельник, 15 июля. День
Тель-Авив, Яффо
