Бездна - Юрий Никитин

Тартарин сказал саркастически:

– Мы же воскресили типа, который пил, ходил по бабам, писал рэп и погиб в перестрелке? Но что нам другие воскрешатели?.. Если даже они берутся, у них это любительство, могут делать, могут не делать, а мы всё равно обязаны!.. Мы же фёдоровцы!

Ламмер аристократически наморщил нос и сказал с непередаваемым презрением:

– Воскрешать… до каких… пределов? Казуальник уверяет… а чего его здесь нет?.. что мы должны… даже обязаны!.. воскресить всех-всех, даже преступников, садистов, насильников, палачей, умалишенных, имбецилов, идиотов, недоношенных, абортированных, даже зародыши…

– А ещё неандертальцев, – добавил я, – питекантропов, лемуров и так до кистепёрых рыб. Или ещё дальше? Казуальник что, его всегда заносит, и до амёб дойдет!.. Но хоть мир и нуждается в экстремистах, к штурвалу их нигде, а где пускали, там страна гибла. Мы тоже, чтоб не наломать дров ещё больше, теперь лучше на цыпочках. Теперь осталось решить, куда шагнём после Пушкина, не к ночи он будь помянут.

Гавгамел огляделся.

– А в самом деле, где Казуальник? Ишь, тонкошкурый, ощутил, что вот подошли к главному, слинял.

В молчании, когда слышалось только звяканье ножей и вилок, да ещё мощное чавканье, я поинтересовался:

– А в самом деле, как поступить с теми предками, кто не великий учёный или мыслитель?

Южанин чуть приподнял от тарелки голову, взглянул исподлобья.

– Дома обдумаем, – пообещал он, – явимся с предложениями. Ты только не торопи!.. Когда впереди вечность, все быстро отвыкли спешить и укладываться в зачемтные сроки. Поспешишь – людёв насмешишь!..

Глава 6

Тартарин повозился в кресле, вздохнул, Южанин взглянул с подозрением, Тартарин сказал с великой неохотой:

– Надо. Давайте браться. Завтра же. Нет, лучше с понедельника.

– Может, с Нового Года, – сказал Южанин таким голосом, что не понять, всерьез или прикалывается. – А что? Мёртвые не стоят в длинной очереди, им всё равно, номерки на ладонях не пишут.

– Подождут, – поддакнул Ламмер. – Нужно с соблюдением всех прав воскрешаемых.

– У них есть права?

– Есть, – отрезал Ламмер надменно. – У всех есть! Даже если они сами о них ни ухом, ни рылом.

Южанин проговорил с мягким вздохом:

– Ну да, если есть, то надо сперва обдумать, как соблюсти.

– Хотя, – вставил Тартарин, – если о своих правах не знают, то…

– Циник, – сказал обвиняюще Ламмер. – Хуже того, политик!

Все посмотрели на меня, я всё-таки шеф ещё с тех времён, и хотя это простая формальность, но в трудных вопросах должен как бы ответственность брать на себя, чего не люблю, и сейчас, преодолевая трусость и нежелание, сказал как можно увереннее:

– Давайте не откладывать. Завтра с утра встретимся. Всем приготовить за и против. Но воскрешение всё же начинать надо, как бы ни скулили. Нельзя откладывать ни на день, если уже завтра можем вернуть им жизни. Это у нас впереди бесконечность, а у них её нет.

Заметно посерьёзнели, что это мы только о себе, было бы о спасении жизней, а то просто либо банальная лень, либо ни над чем трудиться не хочется, даже если всё делается по твоим командам, но их тоже не станешь раздавать направо и налево, молоток может и на ногу упасть.

– До завтра, – произнес Ламмер и добавил известную шуточку Мэрилин Монро насчет постели: – Если вдруг задержусь, начинайте без меня!

Он растворился в воздухе, на мой взгляд, слишком поспешно, венецианский стул поспешно и с облегчением вернулся к статусу солидного и добротного кресла.

Южанин сказал в пространство:

– Точно не придёт. Уже видно.

– А ты? – спросил я.

Он ответил с некоторой заминкой:

– Я же стойкий оловянный солдатик, хоть и упитанный, как рядовой Швейк. Почти наверняка буду.

Сам не уверен, понял я, что явится. В таких случаях мы все обычно выбираем вариант полегче, а что может быть спасительнее, чем вообще не прийти на общественно полезный труд?

Стол с опустевшими креслами выглядит как поле после жестокой битвы, Южанин, Гавгамел и я смотримся сиротливо. Южанин ощутил изменившуюся ситуацию и быстро растворил в воздухе лишние, а наши кресла аккуратно сдвинул, поставив моё посредине, я же шеф, а Южанин и Гавгамел по бокам.

Я придушил нарастающее чувство тоски, видно же отчетливо, обоим тоже не терпится слинять даже от обсуждения завтрашней или послезавтрашней работы, а что будет дальше?

– Надо, – проговорил я с трудом, – надо. Уже не хочется, а надо. Сперва перейдём от одиночных воскрешений к групповому, а потом и к массовому.

Гавгамел сказал с досадой:

– Я понимаю, милосердие, наш долг и всё такое… но какой-то перебор зрю недрёмным оком в моей трепетной, как лань, душе. Милосердие милосердием, долг и всё такое, но придётся воскрешать и царских душителей режима? Ну с декабристами ясно, радостно встретим у входа и меч им отдадим, а как насчёт тех, кто их вешал?

Из воздуха вынырнул Ламмер, вид такой, словно и не исчезал из-за стола, только переодеться успел, сказал строго:

– Они не ведали, что творят. Думали, что поступают правильно! В духе тогдашних ценностей.

– Да? Выходит, откровенных сволочей вообще не бывает?

Он с ходу не нашёлся с ответом, а Южанин промямлил:

– Ну не обязательно всё так и говорить в лоб. Поживут порознь, поймут многое, друг перед другом покаются, обольются горючими слезами, обнимутся и пойдут в церковь. Или в кабак, без разницы. Главное, вместе.

– И в ногу, – добавил Тартарин.

– С песней, – подсказал Ламмер. – Приличной! Я сам для них напишу, я сам ещё тот поэт! Шеф разрешит.

Я сказал недовольно:

– Да идите вы, всё в гы-гы превращаете!.. А в самом деле как?.. Мы только теперь начинаем понимать, что Фёдоров поставил перед человечеством не задачу, а просто выдвинул прекраснейшую и благороднейшую идею!.. Но не уточнил детали, а в них, как теперь знаем, спит и видит дьявол госдепа. Получается, воскрешения заслуживают все, даже душители и вешатели? Ведь от них тоже бывали достойные дети, из которых потом менделеевы вылуплялись. Но по мне, как-то не совсем правильно, если воскресим тех и других.

Гавгамел прорычал с угрозой:

– Моя трепетная, как бабочка, душа негодует и вопиёт! А где тогда справедливость и воздаяние по заслугам? Идея Ада и Рая?

Ламмер сказал тем же нравоучительным тоном:

– По закону давности их преступления уже списаны. Так что принимать нужно всех как братьев. И Каина, и Авеля.

Южанин сказал рассудительно:

– С высоты нашего величия они все, которые праведники и не праведники, дураки набитые. Потому и относиться к ним