Виталий Корягин - Винг
За четыре дня неспешного пути добрались до Шеффилда и остановились на ночевку в таверне "Нож и колбаса". До дома теперь было рукой подать, следующую ночь Эдвард твердо решил провести под отчим кровом. Настроение у рыцаря, везущего домой золотые шпоры — свидетельство, что не посрамил на поле брани честь рода, было праздничным, да и в мошне у него звенело, и когда кто-то из местных поднял кружку с элем за здравие воинов креста, Эдвард ответил, что угощает всех присутствующих во славу доброй Англии и короля Дика.
Под одобрительные крики любителей выпить запенился эль, слуга выкатил бочонок с вином, зашкворчали в очаге лучшие, как сказал хозяин, в городе колбасы, и гулянье затянулось заполночь.
Выпроводив, наконец, за дверь последних наиболее стойких пьянчуг из местных, хозяин запер дверь на засов, и Алан подошел к нему, чтобы поторговаться на десерт и заплатить за приятный вечер. Кругом уже вовсю храпели постояльцы, и никто не заметил, как жадно уставился на тяжелый кошель в руках гэла здоровенный молодой монах, вылакавший сегодня, пожалуй, больше всех на дармовщину. Пара золотых цехинов сверхудовлетворили трактирщика, но привлекли к друзьям излишнее внимание тех, чей интерес часто чреват для путников досрочным окончанием и земного пути.
Утром друзья поднялись затемно. Хозяин хлопотал у очага, готовя завтрак, и на пожелание доброго утра ответил, что дескать, кому утром утро, а кому и еще ночью не рано, и кивнул на дверь:
— Вторые петухи не пропели, как оглашенный монах вскочил. Ну, какое-такое дело может быть у Божьего человека в такую беспросветную рань? И меня разбудил, а я бессонницей маюсь, лекарь говорит, жир душит, так больше и не заснул. Сейчас работника пошлю лошадей покормить, а пока оседлают, и завтрак поспеет.
Когда Эдвард с друзьями занялись яичницей с беконом, трактирщик уселся напротив за стол, поставил на него локти, положил на кулаки три или четыре своих подбородка и вполголоса сказал:
— Не мое дело, сэр, проезжающим советы давать, но не по сердцу мне, если с такими приятными гостями что-нибудь случится после ночлега у меня. Наденьте броню, сэр, вам ведь ехать Шервудским лесом…
— А что там за Корморан завелся? — с интересом спросил сакс, прожевав кусок.
— Хуже Корморана, сэр! Великаны глуповаты, а тот, кто в лесу сидит — умен! Вот уж сколько лет ноттингемский шериф за ним гоняется, стражников положил — не сосчитать, а все без толку…
— Робин Гуд, что ли? Я о нем еще в детстве сказки слушал…
— Да, сэр, Робин Гуд, или, по-иному, Робин Локсли, как он родился на этой речке. Но это не сказка! Никто без его ведома через лес проехать не может. Небогатые люди едут — как и нет никого в чащобе… Но если завелись денежки, лучше и не суйся! Рыцарь ты там, или аббат, или купец — обязательно ограбят. Будешь сопротивляться, так и убьют! Парочку рыцарей — и то прикончили!
— Тут недавно еврей-ростовщик проезжал. Смотреть не на что — сплошные лохмотья, мы думали — нищий. Так его остановили! А к вечеру вернулся из леса привязанным к своему ослу задом наперед! Плакал и твердил, что отняли у него чуть не тысячу цехинов, выдрали тетивой от лука за то, что не признавался, где деньги, а они у него в деревянном седле в тайнике были. По-моему, он рехнулся с горя. Я вот что скажу: — толстяк совсем понизил голос, — у него, у Локсли, везде глаза и уши. Он ведь добычей с кем надо делится и в обиду своих людей не дает, они за это молятся на него. Так вот! Не к добру монах умелся в такую рань!
— Спасибо, друг, — задумчиво сказал Эдвард, — броню мы обязательно наденем…
— Тоже мне, разбойник, — вмешался Алан, — он пожалеет, если нас тронет! Да и что здесь за злодеи? Вот у нас в Шотландии… Взять хоть Колина Мак-Ангуса… Никто не мог пройти…
— Да, — кротко сказал Хью, — мы в курсе, Ал, что у вас в Шотландии и дерьмо вкуснее, чем где-либо.
Эдвард и трактирщик расхохотались, а Алан надулся и перестал разговаривать с лучником.
Кони, отдохнув за ночь, мелкой рысью тропили свежий снежок, выпавший ночью. Бледные перед рассветом звезды чуть вырисовывали ломаную линию вершин леса вдалеке. Запорошенные колеи, чистые, еще нетронутые башмаками, копытами и колесами, тянулись меж пологих холмов. Медленно светало.
Внезапно Алан остановил всех. Звеня кольчугой, слез с седла и склонился над дорогой. Дернув коня за узду, прошел несколько шагов вперед.
Хью спросил нетерпеливо:
— Что там, Ал?!
— Ты у нас, умник, и так все знаешь. Зачем же меня спрашивать?! — огрызнулся еще не отошедший от обиды гэл. Затем сменил гнев на милость. — Следы! Понимаете, здесь снегопад кончился, и они стали видны. Сандалии, и шагает-то как широко! А вот дырки от посоха. Я еще вчера подумал, и зачем бы попу такая дубинища?
— И куда же он несется? — вслух подумал Эдвард.
— В Ротерхем, его не миновать по этой дороге.
Но за милю до города следы свернули на полузанесенную снегом тропку, уводящую в холмы, и скрылись за деревьями.
Путники проводили их взглядами, решили, что монах торопился в какую-нибудь деревню на похороны или крестины, и выкинули его из головы.
В Ротерхеме в рассветном сумраке на площади строился конный отряд человек в пятнадцать. При появлении Эдварда и его спутников от шеренги всадников подъехал их командир — высокий воин на черном коне.
— Прошу прощения, достойный сэр, дозволено ли мне будет осведомиться о маршруте вашего следования? — он приложил два пальца к наушу шлема.
— Да, уважаемый сэр, пожалуйста, мы едем в Донкастер, — так же вежливо ответил Эдвард, с интересом глядя на резкие черты выдубленного ветром лица.
— Я, сэр, здешний бейлиф, а это мой отряд… Здесь небезопасно — в лесу пошаливают. Присоединяйтесь к нам, сэр!
— Что же, это очень кстати, я согласен, сэр! Вижу, ваши люди уже в седлах…
— Да, но, к сожалению, мы сможем тронуться через час-полтора, не раньше. Здесь недалеко в деревне мои воины захватили двоих молодчиков из шайки Локсли. При этом один стражник был ранен. Сейчас пошлю туда подмогу, все вернутся сюда и мы сразу отконвоируем преступников в Донкастер. Шериф там, и, думаю, их не замедлят вздернуть.
Рыцарь подумал секунду:
— Как ни жаль, но задерживаться мы не можем! Нам сегодня предстоит проехать еще десять миль за Донкастер. Вынужден отказаться, но спасибо за предложение.
— Вы сильно рискуете, сэр, въезжая в Шервудский лес лишь втроем, — пожилой бейлиф неодобрительно покачал головой. — Но, дело, конечно, ваше, — он отъехал в сторону, освободив дорогу.
Погода стояла тихая, безветренная, как часто бывает после снегопада. Солнце светило сквозь легкую дымку, и снег, мягким покрывалом лежавший на вечнозеленых падубах и можжевельнике, на голых ветвях, на палой листве, пока не таял. Кое-где под деревьями густо зеленел мох. Копыта коней стучали приглушенно и таинственно. Эдвард почему-то ощутил себя словно в пустой церкви с ее торжественной тишиной, с яркими пятнами на полу от цветных витражей. Притихли и Алан с Хью.
— Где-то здесь, мне говорили, есть дуб, самый старый в Англии. Под ним будто еще король Артур что-то там делал, то ли отдыхал, то ли судил кого-то, — вспомнил Эдвард слышанное в детстве.
Хью хмыкнул:
— Эх, сэр, в каждой местности есть свое дерево, о котором рассказывают легенды! Это повелось, мне бабка-покойница говорила, еще от друидов. А посчитать эти деревья, так получится, что король Артур из-под одного к другому только и бегал, ни на что другое ему и времени не осталось бы…
— Теперь я понял, — сказал гэл, — в кого ты такой вредный — в бабку! Жуткий человек, ни во что не верит…
— Нет, отчего же, верю: в Бога, в дьявола, в привидения, в баньши, в маленький народец, в гномов, в троллей… — начал загибать пальцы лучник.
Но Алан прервал перечисление доморощенного пантеона:
— Значит, ты — … э-э… как его… суеверный скептик! — когда-то его самого так отквалифицировал Тигран.
Извилистая дорога вывела друзей из чащи, и выпрямилась, пересекая большую поляну чуть ли не в милю длиной. Путники невольно задержались на опушке, не решаясь сразу нарушить девственную белизну впереди.
Эдвард поднял руку:
— Похоже, вон и знаменитый дуб. Не знаю, как вы, а я таких громадин в жизни еще не встречал.
Дуб, действительно, казался патриархом царства Флоры. Косматым великаном он высился в центре поляны, и в безветрии зимнего дня чудилось, будто само время замерзло, коснувшись его угрюмых узловатых ветвей. Эдвард подумал, что исполин, наверняка, старше раза в два самого Христа. Веками под его сенью сновали пикты и римляне, бритты и саксы, вряд ли дуб осознавал разницу между ними, как нет для нас разницы между двумя назойливо жужжащими мухами. Столь долгая жизнь — уже почти вечность!.. Да, люди способны срубить дерево, но прожить столько, как этот дуб?.. Вынести столько бурь и не согнуться, не сломаться… Интересно, а в раю, его чудесные деревья бессмертны? Может быть, душа старика, когда он засохнет, воплотится в вечный росток там, за порогом?
