Андрей Марченко - Революционная сага
Времени у Геллера было предостаточно, терпения ему было тоже не занимать. Чуть хуже дело обстояло с булавкой. Ее просто не было.
Те же знающие люди говорили, что, в принципе подойдет и щепка. Щепку в бане найти можно было.
Не было другой более важной вещи. Тех самых простеньких замков на кандалах не имелось. Полубраслеты соединялись с одной стороны петлями, с другой были закрыты на две заклепки. В случае чего их просто срубывали. Такой случай мог откладываться на десятилетия. Если оный не наступал — умершего каторжника можно было запросто похоронить вместе с кандалами. Они практически ничего не стоили. Еще меньше стоили заклепки.
Как собственно, и жизнь каторжника…
Рихарду только оставалось натянуть сапоги — так было немного теплей. Затем еще раз обошел комнату, проверил, что он может сделать с руками перед собой.
Оказалось, что ничего особенного. Все что ему удалось — это пощупать. Понять, что дверь ему не сломать, что стены и пол еще толще, что в окно не пролезть…
Оставалось лишь смириться и как-то коротать ночь.
Получалось это с трудом.
Где-то часа в четыре ночи загрохотал засов на двери бани. Геллер так и не узнал — отчего за ним пришли в такой ранний час. Может, колдуна мучила бессонница, может просто проверяли, жив ли пленный.
Как бы то ни было, когда за Рихардом зашел солдат, Геллер сидел в дальнем углу комнаты, сжавшись в комок. И на вошедшего бандита он совершенно не прореагировал.
— Вставай! — потребовал солдат.
Геллер не пошевелился. С порога не было даже видно — дышит ли пленный.
Потому солдат подошел к нему, сказал:
— Давай, вставай…
Нет ответа.
— Вставай, кому говорю. — повторил конвоир, и легко стукнул пленного прикладом в плечо.
Геллер стал медленно подыматься. Цепи на его руках гремели.
— Давай за мной.
Развернувшись, конвоир пошел к выходу.
Рихард вскочил, в два шага настиг его и набросил на шею цепь кандалов, натянутую между руками.
То, чего боялся Геллер, не произошло — солдат не стал стрелять, а, отбросив винтовку, потянулся к удушающей цепи. Попытался позвать на помощь, но сдавленное горло уже не пропускало звуки.
Коленом Рихард стал давить в спину солдату, выгибая его все сильней.
Наконец конвойный затих. Геллер поднял руки, и мертвый конвоир, словно мешок рухнул на землю. Солдат больше не дышал, зато Геллер пытался отдышаться за двоих. В холоде карцера пар изо рта шел хлопьями.
— Никогда… — прошептал солдату Геллер так, словно тому совет еще мог пригодиться. — Слышишь, никогда не поворачивайся к конвоируемому спиной.
Тот уже не слышал, лежал на земле и глядел вверх отчего-то удивленно.
Рихард поднял винтовку, передернул затвор, проверил магазин. Затем стал раздевать конвоира, стянул с него все до кальсон. Обмотал тряпьем винтовку, свои кандалы.
Выстрелом попытался перебить цепь на ручных кандалах. Получалось это не сразу — рука не доставала до спускового крючка. Наконец Геллер разулся и нажал на спуск пальцем ноги. Пороховые газы запутались в ткани, звук получился совсем негромкий. Пуля разорвала цепь, тряпки, пробила худенькую крышу и улетела в ночное небо. Тремя секундами позже она упала на черепицу словно особо крупная градина и скатилась в желоб водостока.
Обрывки цепей привязал тряпками к рукам. Получилось тяжело и неудобно.
Геллер вышел в ночь. Дверь бани закрыл на замок — глядишь, пока собьют его, поймут, что внутри Геллера нет, он сможет уйти немного дальше.
Меж тем, из деревни Рихард вышел быстро, но не бегом. Если этот колдун не спешил преследовать старика, то вряд ли станет торопиться с поисками Рихарада.
Пошел из депо пешком, не стал пытаться перебить остатки сотни, убивать Лехто, угонять тачанку или, хотя бы пытаться увести коня из конюшни.
Все внутри Рихарда кричало, требовало убираться отсюда поскорей.
И по единственной дороге он ушел из депо. Сначала крался между пакгаузами, собираясь застать врасплох и снять пост. Но отчего-то пост так и не обнаружил. Это в определенной мере удивило Геллера: то ли Лехто настолько не смыслил в военном деле, что про посты даже и не подумал, то ли колдун считал, что депо никому не нужно и не стал выставлять дозор, то ли охрана все же была назначена, но сейчас счастливо дрыхла в каком-то закутке.
А. может сон колдуна защищало нечто иное?
От этой мысли Геллера передернуло — выяснять из-за чего все же отсутствовали посты, не хотелось.
Ночь, через которую бежал Рихард, была чистой, тихой, прозрачной. Казалось даже стук сердца можно было услышать за полверсты.
Сначала было довольно неплохо. Луна светила полная, и дорога была словно на ладони. Впрочем, где-то это было и плохо, ибо говориться: если ты видишь врага, то и враг видит тебя.
Затем похолодало.
Зима налетела как-то внезапно. Еще с четверть назад была осень, но теперь ветер сек ледяным кнутом. Пошел снежок мелкий, но вредный. Он тер лицо словно наждачной бумагой, норовил забиться в нос, в открытый рот.
Уши и нос стали тяжелыми, жесткими, перекладывая винтовку из руки, Геллер то и дело и трогал их, тер. Становилось легче, но ненадолго.
Седой пар валил изо рта такой густой, что иногда даже становилось не видно дорогу.
Рихард был готов идти десятки верст, прятаться от догоняющих по кюветам, в оврагах. Совсем не исключалась возможность сдохнуть в какой-то яме от холода. Но нет, всего через версты две ему попался хуторок в десять домов, с трактиром, конюшней и кузницей.
Меж домов сразу стало теплей. Оттаяли уши.
Геллер прошел по деревне — было абсолютно тихо, огни в окнах не горели. Спали в теплых будках собаки.
Трактир и конюшня по причине ночи были закрыты. Кузница, ввиду малоценности содержимого оказалась прикрытой лишь на щеколду.
В печи еще было горячо. Рихард грел прут, затем прикладывал его к заклепкам, когда те нагревались, начинал их рубить. От ударов наручи ерзали, раздирали руки до крови.
Но Геллеру было как-то не до боли.
Он боялся, что звуки в кузнице разбудят хозяина, тот прибежит с домочадцами… Но нет, никто не нарушал его одиночество.
…На самом деле его отлично слышали во всех четырех домах. Но никто не решился выйти: ночь глухая, времена неспокойные, нечисть так и распоясалась. Кто его знает, что там в конюшне? Может, смерть кует себе новую косу? Побольше?
Даже в ставни боялись смотреть. А что если этот ночной гость взгляд почувствует? А что если ему это не понравится.
Сидели ниже травы, тише воды.
Уже без кандалов пошел дальше.
Сразу за деревенькой был железнодорожный переезд, блестели рельсы в лунном свете — здесь явно ходили поезда.
На переезде Рихард задумался, осмотрелся. Если за ним погоня, то наверняка конные поскачут по дороге и переезд, наверное, даже не заметят. Геллер осмотрелся, вспомнил дорогу — нет, будто бы эта дорога не вела назад к депо.
После сошел с дороги и пошел меж рельсами.
В лесу Рихарда снова встретила зима. Но меж деревьев ветра не было, он свистел где-то высоко, в кронах деревьев.
Рихард постоянно прислушивался, но не слышал ничего, кроме скрипа дерева — будто рядом с железной дорогой бродил лешак, мучимый бессонницей. Хоть и на небе висела луна, на нее не выли волки. Может считали глупым тосковать по такой погоде, а может быть их и не было в этих лесах. Скажем, они налетели на какое-то село, повыгоняли собак из будок и сейчас греются в них сами.
Но догнавший его поезд оказался полной неожиданностью.
В спину вдруг ударил свет. У Рихарда выросла длинная тень, в десять саженей тень.
Казалось невозможным, но локомотив догнал его почти бесшумно. Первый звук, который он услышал, был долгий и печальный гудок.
Геллер развернулся и встал на путях, не пряча винтовку. Машинисты, вероятно, могли бы просто его проигнорировать, укрыться за котлом, бункером. Или напротив, добавить пару и смести Рихарда с пути. Но вместо этого локомотив стал сбрасывать ход. Из кабины выскочил какой-то паренек, с виду помощник машиниста, крикнул:
— Чего тебе?
— Подвезите?! — попросил Геллер.
Помощник машиниста кивнул:
— А как же! Прыгай в вагон.
Паровозик был маленький, короткий, в четыре оси — маневровый «танк», у которого прицепа тендера не имелось, а уголь хранился в коробе сзади кабины.
За паровозом действительно шел вагончик. В его окнах светился мягкий электрический свет.
Как только Рихард стал на подножку вагона, поезд тихо тронулся.
Внутри вагона было людно и душно. Ехал народец разночинный. Имелось пара солдат, но все остальные были довольно мирными людьми: бабки с кошелками, дремали отроки возраста гимназистского.
Этот осколок мирной жизни среди общего хаоса казался чудом.
С дальних сидений в адрес Геллера послышалось обвиняющее бурчание какой-то бабки:
