Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Александр Дмитриевич Прозоров
Ошарашенный противник замотал головой, и Фома с силой проткнул острием сабли его кольчугу, сразу же рванувшись на выручку к своим – битва-то уже кипела нешуточная. Рослые, как на подбор, враги орудовали топорами и палицами, а кое-кто – и свои, и чужие – прицельно били из арбалетов.
Все кругом орали, стонали раненые, и короткие арбалетные стрелы с плотоядным свистом рвали людскую плоть. Палуба вмиг стала скользкой от крови, и проткнутый саблей Фомы атлет, застонав, тяжело повалился на толстые доски. Кто-то, пробегая, споткнулся о его тело и, выругавшись по-немецки, попытался тут же вскочить… да замешкался, и просвистевший в воздухе боевой топор снес бедолаге голову.
Фома – уж так вышло – схватился сразу с тремя на узком пространстве носовой палубы, противники в тесноте мешали друг другу, и ушкуйник быстро вывел из строя крайних – одного достал клинком в шею, другой успел-таки отразить удар, да, потеряв равновесие, полетел в воду.
Оставшийся в живых воин – коренастый, в кольчуге и круглом шлеме, получив простор, начал довольно ловко орудовать коротким копьем, так, что едва не насадил на него Фому, словно жука или таракана. Менее опытный воин, наверное, обрадовался бы, оказавшись с одним врагом вместо трех, однако же ватажник, наоборот, собрался и действовал с той непостижимой четкой грацией, что приобретается лишь годами самых кровавых сражений.
Удар и – тут же – отскочив влево, уклонился, и когда враг сделает выпад… Не сделал! Видать, тоже опытный. Выжидает.
– Красота! – картинно опираясь на мачту, прокомментировал действия ушкуйника высокий человек с рыжеватой бородкой.
С непокрытой головою, окруженный вооруженными мечами соратниками в серых тускло блестящих кирасах, он держал в руках небольшой арбалет, уже снаряженный, но стрелять почему-то не торопился – просто смотрел, и золотая серьга в левом ухе его то и дело вспыхивала в лучах пробивавшегося из-за низких утренних облаков солнца.
– Нам убить его, мастер? – один их воинов обернулся.
Рыжебородый раздраженно повел плечом:
– Нет! Пусть закончат. Все-таки интересно – кто победит. Ставлю пять гульденов на того русского.
В этот момент Фома, наконец, достал своего противника, ухватив его левой рукой ха копье, правой же нанес сокрушительный удар! Сабля ушкуйника окрасилась кровью, а поверженный враг, бессильно выпустив копье, кувырком полетел в море.
– Вот теперь – пора! – подняв арбалет, рыжебородый пустил стрелу, угодившую Фоме между лопаток.
И что с того, что кольчуга? Какая же кольчуга удержит арбалетный болт? Да на таком расстоянии – и не всякие латы даже.
– Жаль, – подойдя ближе, немец с золотой серьгой поставил ногу на грудь только что убитого им ватажника. – Хороший ты был воин, русский… в иных обстоятельствах я бы с удовольствием взял тебя к себе… но, увы, не сейчас. Приказы не обсуждают.
– Господин, – кто-то из воинов подошел сзади.
Рыжебородый резко обернулся, лицо его, до этого вполне приятное и вовсе не злое, вдруг сделалось жестким, тонкие губы скривились:
– Что такое, Гельмут? Вы до сих пор не захватили корабль?
– Как раз захватили, герр Вандер…
– Не называй меня по имени!!! – злобно ощерился предводитель пиратов. – Забыл уговор?
Воин с явным страхом попятился:
– Помню, мой господин… А корабль уже наш – я об этом и хотел сказать.
– Ну, конечно, наш, – рыжебородый расхохотался. – Кто бы сомневался? Что купец, предлагал денег на выкуп?
– Первым делом и предложил, господин.
– А вы?
– Сразу его и убили. Как вы приказали, герр…
– Хорошо! – глянув на поднявшееся солнце, предводитель пиратов потер руки. – Теперь добейте чужих раненых. И убираемся отсюда к черту!
– А судно? – осмелился переспросить воин. – Просто хочу уточнить, кого вы оставите на корабле – новым экипажем?
В ответ снова послышался хохот:
– Только мертвых, мой доблестный Гельмут! Да-да, ты не ослышался – мертвецов. А корабль мы сожжем… чтоб им было приятнее сразу попасть на небо… Или – в ад, – подумав, добавил рыжебородый.
Рыжий зуек Тимоша не утонул, выплыл, все же смог добраться до берега… где ожидала засада! С полдюжины лучников в коротких немецких куртках с откинутыми зелеными капюшонами высматривали людей, покидающих обреченное судно и пытавшихся спастись вплавь. Стрелы разили метко! И луки были, на взгляд зуйка, весьма странные – слишком уж большие, в человеческий рост, Тимоша раньше никогда подобных не видел. Странные люди. И странные – бело-зеленые – куртки. И странная речь – не немецкая, рыжий смог расслышать несколько фраз, совершенно непонятных – говорили, словно сопли жевали.
Юнге удалось выбраться на берег за кустами, когда стрелки отвлеклись на плывущих со «Святителя Петра» людей, там, в кустах, мальчишка и затаился, моля про себя всех святых. Там и пересидел все – видел, как добив последних пловцов, лучники с хохотом уселись в большую лодку и погребли к ганзейским судам.
Вражеские корабли отошли, вздернув на мачты разноцветные паруса, а новгородскую ладью вмиг окутало яростное оранжевое пламя. Запылал такелаж, вспыхнули мачты, кто-то – иль показалось? – все же оставался в живых, добрался до борта, прыгнул…
Тимоша протер глаза – нет, не показалось. Прыгнул! Ну, хоть еще кто-то.
– Плыви, плыви, друг! Плыви!
Скинув намокшую рубаху – сапоги и кафтан утонули еще раньше – зуек храбро бросился в воду.
– Держись, держись, паря!
– Тимошка… Зуек…
– Давай – за меня. Не бойся, не утонем – я хорошо плаваю.
Просторная гавань славного ганзейского города Любека была полна судов. Одномачтовые пузатые когги с зубчатыми надстройками на корме и носу, длинные узкие шебеки с косыми латинскими парусами, рыбацкие шнявы, быстрые трехмачтовые хульки, основательные каракки с крутыми бортами, новгородские палубные ладьи – двух, трех- и даже четырехмачтовые – каких только здесь не было судов!
Они все были хорошо видны с террасы портовой таверны под названием «У дуба». Когда-то здесь, рядом, и в самом деле рос дуб, ныне давно спиленный – иначе как было замостить набережную? Замостили, решением бургомистра и городского совета, лет пятьдесят назад – Любек как раз тогда выкупил у императора права вольного имперского города, вот и расстарались на радостях. И собор тогда достроили, и отремонтировали ратушу, да много чего сделали.
Сложенные из серых камней стены таверны были увиты зеленым плющом, весной и летом на улицу вытаскивались столы и скамейки – три длинных стола и четыре маленьких, привилегия, строго контролировавшаяся ратманами, не дай бог больше столов поставишь – не обрадуешься, городские законы хоть и не очень строги, да зато обязательны к исполнению всеми, будь ты хоть сам бургомистр, или богатый купец – нобиль, или
