Бро - Валерий Петрович Большаков
А я счастлив! Даже сейчас, разлученный со своей половинкой непроходимым полувеком времени.
Не верю просто, что здесь и сейчас я навсегда! Так не должно быть, ибо слишком жестоко.
Раздумывая о тайнах «попаданства», я незаметно вышел к кухне — голодная утроба привела. В урчащем холодильнике обнаружилась холодная картошка в мундирчиках, и жирная селедина, порезанная на куски, усыпанная колечками лука и сбрызнутая «постным» маслом.
— Ух, ты… — порадовалось мое нутро. А хлеб?
Полбулки обнаружилось в белой эмалированной хлебнице. Что-то типа «Подольского». Вроде, и не свежий, а пахнет то как!
С удовольствием пообедав — амурные страдания вовсе не лишили меня аппетита — я заварил себе чаю. «Грузинского», II сорта. С подозрением заглянул в фольгированную пачку — опилок нет. Может, не разбаловались еще кавказские чаеводы, не гонят сверх плана три верхних листочка вместе с тремя сучьями?
Да нет, нормально… И пахнет. Электрочайника, правда, я не нашел, но кипятильник, сунутый в трехлитровую банку, подсказал принятый здесь метод. Сойдет. Даже пачка печенья нашлась — настоящего, без этой чертовой «пальмы».
Хрумкая печенюшки, я задумался. В лидеры никогда не рвался, но так уж вышло, что в нашей паре с Марленом роль ведущего выпала мне. И, получается, что всякий раз, когда происходит эта загадочная темпоральная рокировка… Сто-оп…
Невнятное наблюдение задело краем мысль, отложив любопытную особенность — всегда перед тем, как ухнуть в прошлое, меня одолевала сильная эмоциональная встряска.
Ярость — тогда, в потасовке. Отчаяннейшая, свербящая досада при встрече с Мариной. Страсть, когда вместо нее занимался любовью с Аленой. Наконец, сегодняшние боль и злость.
Хм… Корреляция как бы намекает на общую причину «забросов во времени»… Хотя тут наклевывается куда более захватывающий вывод — я же могу, в принципе, управлять этими самыми забросами! Не подчиняться тупо некоей силе, возможно, что разумной, не ожидать смиренно, когда меня забросит, а сдерживать эмоции или, наоборот, «подрывать» в себе чувства.
«Ага… Выбежать на улицу, спустив штаны, и от стыда угодить в шестьдесят седьмой. И подставить Марлена! Да ну, глупости…»
Но соображение весьма интересное. Надо бы обдумать — и проверить на опыте. Только без членовредительства…
Мои губы скривились. Все это, конечно, замечательно, но лишь при одном условии — если я попал сюда не навсегда.
«Ну, и что?»
Я с изумлением ощутил, как во мне, мямле и тюфяке, раскручивается жесткая решимость.
«Да хоть на всю жизнь, что с того? Чем здесь плохо? Не будет Марины? А ты уверен, что ваша любовь — надолго? Пусть даже взаимная!»
Да и что было между нами? Пара бурных ночей? И что? Признайся хоть себе, что Алена сексуальней! Цинично, да? Зато, вон как разозлился! Еще чуть-чуть, и умчит тебя в «прекрасное далёко»… А не умчит, и не надо. Обойдусь.
Буду поднимать целину «совковой» журналистики! Выведу Марлена в тутошние мэтры. Глядишь, и в спичрайтеры к Брежневу выйду… Чахнуть и киснуть точно не стану!
С улицы раздался гудок, и я подхватился. «Козлик» подан, товарищ Вагин. Вперед, славить людей труда!
Собравшись, я быстренько замкнул дверь и ссыпался по лестнице.
«Целинник нашелся…» — ударяла ехидца в голову.
Четверг, 14 апреля 2022 года. Утро
Москва, улица Правды
Три дня в будущем закалили Марлена. Я уже не стискивал зубы при виде двуглавых орлов или выслушивая тупой глум о «совке». Глядел недобро и насмешливо, да терпел.
По всей видимости, Игнат разделял его чувства. Осокин понял это, не только ознакомившись с блогом, но и читая вечерами книжки. У Вагина на полке в рядок стояла «старая» советская фантастика — и новые романы «про попаданцев». В РФ они пользовались такой же популярностью, как в СССР сочинения «про шпионов».
Значит, не все предали идеалы Октября!
"Гость из прошлого" усмехнулся. Тогда, в год 50-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, ему удавалось избегать «революционного» пафоса, не выставляя напоказ свое отношение к советскому образу жизни. Он мог критиковать Ленина, пенять Сталину, но стоило только какой-нибудь мелочи пузатой, вроде бесталанных Синявского с Даниэлем, потявкать на его страну, как у Марлена сразу же сжимались кулаки.
Это ему можно ворчать насчет дефицита или прочих неустройств, потому что он любит свою родину и желает ей блага! А всякая нечисть антисоветская пусть засунет гугнивую пасть себе в задницу!
И вот занесло его сюда, на «постсоветское пространство», где правят бал капиталисты, помещики и попы. Теперь он будет говорить вслух, со зла или назло, неважно. Как Маяковский: «Нате!»
…Оставив Белорусский вокзал за спиной, Марлен нырнул под мост и выбрался на Ленинградский проспект. Название есть, главное, и даже Ленинградская область осталась, а сам Ленинград переименовали. Уроды.
Место работы Вагина нашлось без труда. Ему самому Осокин расписал в прошлом, кто есть кто в редакции "Знамени труда", да и Тик не подкачал — озвучил видео с «корпоратива», наложив аудио с комментами. Всех Марлен не упомнил, но кого нужно, узнает.
Дверь с табличкой «ООО «Либереум» стояла распахнутой, вынося в коридор шум и гам. Коворкинг называется.
Осокин прошел в «офис», где за невысокими перегородками творили местные гиены клавиатуры, ваяя одноразовую нетленку. Клацанье, звонки, голоса полнили общий зал, создавая нервный неумолчный фон. Дурдом.
Марлен пробрался в закуток Игната, и первым делом завел комп. У него это лихо получилось.
И тут же неподалеку взвился хамоватый зов:
— Вагина!
Осокин сразу узнал местного «тиктокера», Вику Левицкого. Очень уж тот любил выворачивать фамилию Игната.
— Я здесь, писюнчик! — голос Марлена прозвучал громко, и почти без издевки.
Ему показалось, или галдеж реально попритих?
— Как-как ты меня назвал? — Виктор высунулся из-за полупрозрачного щита. Лицо у «тиктокера» выглядело породистым, но неприятно жеманным, словно у престарелой куртизанки.
— В масть, — невинно улыбнулся "попаданец", и картинно развел руками. — Ну, ты сам подумай, как еще тебе ответить? «Фаллос»? Да какой из тебя фаллос, сам же понимаешь. А звать «крючком» или «мальчиком-с-пальчиком»… Обидно, понимаешь?
Вика хрюкнул, и метнулся к выгородке. Марлен встал, любезно улыбаясь визитеру. Да и все тянулись, жадно высматривая утро стрелецкой казни.
Левицкий с ходу махнул ладонью, ребром рассекая кондиционированный воздух. Метился он в шею, но пришелец оказался быстрее туземца — перехватил руку, выкручивая и отжимая пальцы на излом.
Взвизгнув, Вика сунулся «фейсом об тейбл», а Марлен наставительно
