Колхоз. Назад в СССР 3 - Павел Барчук
Но, надо отметить, вскочил на ноги он быстро, я бы сказал, мгновенно. Его словно пружиной с земли подкинуло. Вылетел из зарослей, как будто за ним гнались, отвечаю.
После своего падения он решил держаться впереди. Обогнал и меня, и деда Мотю, заявив, что идёт на этот шаг исключительно ради нас же. А то заблудимся. Сусанин, блин, хренов.
Сказывалась, наверное, психологическая особенность восприятия, но почему-то в данном, конкретном месте тени реально мерещились гуще и напоминали черные кривые ручища, которые тянулись по всему погосту, перескакивая с могилы на могилу. Натуральный фильм ужасов, если так посмотреть. Ещё эти деревья и разрушенная церковь в углу. Антураж, конечно… Кинг удавился бы от зависти.
Иногда где-то сбоку раздавался шорох. Мы коллективно вздрагивали, но тут же, переглянувшись, делали суровые лица. С такими лицами полярники покоряли Антарктиду.
Особенно, так понимаю, запала в душу моим спутникам легенда о Бугимене, потому что Андрюха несколько раз уверенно заявлял, он якобы видит в кустах красные, горящие глаза. После очередного высказывания на эту тему, Матвей Егорыч обозначил, если братец не заткнется, то гореть точно будет, но исключительно у Переростка и исключительно задница. Потому что он сейчас нарвет крапивы, которой тут полно, и старым народным способом начнет выбивать из него дурь. Хотя, даже мне, при том, что я прекрасно знал, не существует никаких Бугименов, было не по себе. Ещё, как назло, фляга деда Моти всё-таки опустела. Эффект от содержимого пока ещё оставался, но надо было его закрепить, это факт.
— Слушайте… А может, ещё раз подумаем… — Переходящим с баса на фальцет, а потом обратно, с фальцета на бас, голосом заявил братец.
Такой разброс по октавам объяснялся, наверное, тем, что зубы у него нет-нет, а постукивали, но Андрюха изо всех сил старался этого не показывать. Типа, настоящие мужики не боятся каких-то там кладбищ.
— Я все понимаю, дед Моть. Сюда действительно никто не ходит без нужды. Но етить-колотить… Вот так по ночам если будем шляться, можно все ноги переломать.
— Ты давай, Андрюха, не трынди. Все ноги у него… Десять штук, что ли? Больше двух не сломаешь. А если и сломаешь, то поползешь. Мересьев вон, без ног ходить научился. — Ответил Переростку дед Мотя. — И вниз смотри лучше. Только попробуй нам рабочий инструмент попортить. Руки оторву. Понял? Будешь и без ног, и без рук. Как колобок кататься по Зеленухам. Нет других мест в деревне. Тебе, что ли, это рассказывать? А в лесу, просто так, весь инструмент и готовый продукт не оставишь. Сопрут, гады. По запаху найдут. Знаю я этих ушлых. Тут на замочек закрыли, ушли. Все. Спи спокойно. Да и не с руки в лесу такое дело затевать. Никаких удобств для работы.
— У Мересьева были ноги… — Обиделся на высказывания Матвея Егорыча Переросток. Походу, из всей речи его задел именно этот факт, — Он только ступни отморозил.
— А ты, Андрюха, голову отморозил. Буробишь, что ни попадя. Другое место… Где их напасешься то? Подходящих мест. Погоди, женишься, будет у тебя жена, как моя Зинка, так и кладбище покажется спокойным, приятным курортом.
Я топал молча, потому что особо сказать нечего. Прав и братец, мало веселого в кладбище, но и с Матвеем Егорычем не поспоришь. Деревня имеет какую-то удивительную закономерность. Тут, что ни сделаешь, будто по Красной площади без штанов пробежался. Пяти минут не пройдет, уже обсуждают. Мне, как городскому человеку, да ещё и современному городскому человеку, данный факт казался очень удивительным. Просто даже сто́ит вспомнить прошлую жизнь. Никому не было дела до того, что на расстоянии метра происходит, если это не касается лично тебя. В селе наоборот, каждый считает своим долгом непременно сунуть нос даже туда, где он, этот нос, по идее, вообще не пролазит.
Короче, до сторожки мы всё-таки добрались. Замок имелся на двери, как было сказано дедом Мотей. Солидный, навесной.
Я открыл дверь и мы вошли внутрь. Керосинку Матвей Егорыч припер ещё днём. Поэтому братец достал спички, чиркнул и поджёг фитиль, предварительно сняв стеклянный колпак. Света, конечно, от нее было маловато, но хоть не в кромешной тьме лазить.
Дед Мотя сразу ухватился за мешок, выдрав его рук Переростка, и принялся собирать нужную нам конструкцию. При этом, он рассуждал, где конкретно поставим ёмкости для браги, куда нужно присобачить полки для готовой продукции. Короче, полностью соответствовал должности главного технолога и завхоза в одном лице. Мы с Андрюхой только слушали и кивали головой.
— Так… Значится, нам надо натаскать сюда воды…
— Опять ночью? — Ужаснулся братец
— Нет, мляха муха, днём. А ещё лучше, к утренней дойке. Оно же вопросов ни у кого не возникнет, если ты на кладбище начнёшь воду ведрами носить. Или вон Жорик. Вот на него точно не обратят внимания. После всего, что он творил, народ даже не удивится. Просто у Жорки заскок, траву, например, поливать. А что? Их, городских, хрен поймешь. Или, ещё вариант, можно сказать, будто Жорика заинтересовали остатки старого храма. О-о-о-о-о… А это выход…
Дед Мотя осекся и посмотрел на меня. Нехорошо так посмотрел. Настораживающе.
Андрюха моментально повеселел и тоже уставился в мою сторону с воодушевлением. Братец был готов поддержать любую идею Матвея Егорыча, лишь бы не ходить на кладбище самому.
— Э-э-э-э-э… Вы чего? Опять меня дебилом хотите выставить? Зачем к церкви, даже если я вдруг возомнил себя Ларой Крофт, воду носить? Кирпичи поливать? Типа, новую выращиваю.
— Жорик, я не пойму, это кому надо? — Прервал мои стенания дед Мотя. — То, что тебя в деревне за блаженного считают, так тут ничего странного. Ты ж вспомни. То топиться ходил, чуть бабку мне не угробил. То огород черти во что превратил. То вообще… В Клавку влюбился.
— Действительно, Жорик! В Клавдию… Ну, ты дал, конечно…
Услышав волнительную для себя тему, Андрюха громко поддержал Матвея Егорыча, а затем осторожно подкрался ближе и, наклонившись к моему уху, спросил шепотом.
— Что такое Лара Крофт?
Я посмотрел на братца с осуждением. Во-первых, за Клавдию, это, конечно, отдельное спасибо, во-вторых, тут,
